Фридрих Великий - АНТИ-МАКИАВЕЛЛИ, или ОПЫТ ВОЗРАЖЕНИЯ на МАКИАВЕЛЛИЕВУ НАУКУ об образе государственного правления
Макиавелли говорит, что щедрость делает государя достойным презрения. Так надлежит говорить только грабителю, но пристало ли это говорить тому, кто собирается давать монархам наставления?
Государь, уподобляется небу, которое каждый день проливает и дождь, и росу, и неисчерпаемым запасом своим делает землю плодоносной.
ГЛАВА XVII. О ЖЕСТОКОСТИ И МИЛОСЕРДИИ, И ЛУЧШЕ ЛИ БЫТЬ ЖЕСТОКИМ, ЧЕМ ЛЮБИМЫМ ГОСУДАРЕМ?
Самое драгоценнейшее сокровище, которое доверено государю — это жизнь его подданных. Его долг дает ему власть приговорить преступника к смерти, либо помиловать его.
Благой государь сам признает эту власть над жизнью своих подданных за самую тяжелую ношу. Он знает, что те кого он осуждает на смерть, такие же люди, как и он сам. Он, подобно человеку, который позволяет отнять у себя неизлечимою больной член, знает что это необходимо сделать, дабы сохранить все остальное здоровым, невзирая на то, что все части тела ему одинаково дороги.
Макиавелли почитает эти столь важные для государя вещи за ничто, жизнь человеческая у него ничего не значит, и корыстолюбие, которому он поклоняется как богу, подавляет у него все остальные чувства. Он предпочитает бесчеловечность милосердию. Он тем, кто восходит на престол, больше, чем остальным людям советует быть бесчеловечными.
Многие палачи, которые возвели героев Макиавелли на царство, ревностнее всего их поддерживают. Такие слуги для Цезаря Борджиа являлись защитой от возмездия за те злодеяния, которые он совершил. Макиавелли приводит стихи Вергилия, которые он влагает в уста Дидоне вовсе не к месту. Вергилий заставляет говорить Дидону[53] то, что иной поэт в сходных обстоятельствах заставляет говорить Иокасту в «Эдипе». Изречения этих героев вполне соответствуют их характеру, однако ни Дидону, ни Иокасту[54] не стоит приводить в пример в той книге, которая повествует об управлении, но следует говорить о людях искусных и добродетельных.
Этот министр всего больше всего хвалит строгость по отношению к солдатам. Противопоставляя кротость Сципиона суровости Ганнибала, он предпочитает карфагенянина римлянину, заключая из этого, что жестокость является основанием порядка и воинской дисциплины.
Я согласен с тем, что в армии без строгости никакого порядка нельзя соблюсти, ибо как еще можно распутных, диких, злобных, боязливых и безрассудных тварей содержать в послушании и порядке, если их не удерживать страхом наказания? Единственно, чего я хочу потребовать от Макиавелли в этих делах, так это умеренности. Если кротость располагает добронравного мужа к благости, то не меньше этого побуждает премудрость к кротости, и он в этом случае, подобен искусному кормчему, который приводит в порядок корабль не ранее того, как он ему понадобится. В некоторых случаях требуется быть строгим, однако не стоит никогда быть жестоким, и я предпочитаю, чтобы солдаты во время сражения любили государя, чем боялись его.
Макиавелли неистощим в своих фантазиях, и я приступаю теперь к наивреднейшему из его положений. Государь, говорит он, при страхе подданных своих более удачлив в войне, нежели при их любви, поскольку многие из людей склонны к неблагодарности, измене, притворству к подлым делам и к скупости. Любовь бессильна перед злостью. Под страхом наказания подданые гораздо лучше будут соблюдать свой долг.
Я не опровергаю того, что люди неблагодарны, и не оспариваю также и того, что строгость в определенных случаях бывает полезна. С помощью страха порой можно многое сделать, но я все же утверждаю, что государь, имеющий стремление возбудить страх по отношению к себе, будет властвовать над несчастными рабами. От таких подданных никаких великих дел нельзя ожидать. Все, что делается из страха и неуверенности, всегда несет на себе след своего происхождения. Государь, имеющий дарование возбудить к себе любовь, будет управлять сердцами своих подданных, ибо они сами находят свою собственную пользу в том, что он их господин. Да и в древности можно найти примеры превосходных дел, которые осуществлены были из любви и верности; но я скажу еще, что склонность к возмущениям в наши времена равита гораздо меньше чем в прежние.
Нет ни одной такой державы, где бы государь, хотя бы в малом, опасался своего народа, — кроме Англии, однако же и здесь король ничего может не бояться, если он сам не будет причиной этих возмущений. Поэтому я заключаю, что жестокий государь скорее, чем милостивый, подвергает себя опасности быть преданым, поскольку бесчеловечность тяжко переносить, и подданые скоро от этого устают, благость же всегда является достойной любви.
Поэтому желательно чтобы ради блаженства мира все государи были милостивы, однако не следует им также быть сверх меры кроткими, дабы их благость всегда оставалась добродетелью и никогда не была слабостью.
ГЛАВА XVIII. КАК СЛЕДУЕТ ГОСУДАРЮ ХРАНИТЬ ДАННОЕ ИМ СЛОВО?
Учитель тиранов отваживается защищать притворство, которым государи якобы могут обманывать свет. Это — то, что я в первую очередь собираюсь оспорить.
Известно, как далеко простирается людское любопытство — зверь, который все видит, все слышит, и склонен преувеличивать все, что ему известно. Если автор рассуждает здесь о поведении частных лиц, то это он делает своего увеселения, и, напротив, если он рассматривает характер государей, то это он делает для своей собственной пользы. Государи гораздо больше частных лиц поддаются влиянию различных идей. Они в некотором отношени подобны звездам. Как звезды разглядываются астрономами с помощью различных приборов, так и государи изучаются своими придворными. Поэтому им не удается скрыть свои пороки, — ведь и солнце не может скрыть своих пятен!
Если маска притворства прячет собственную природу государя, то он не может носить ее постоянно. И коли он, хотя бы на минуту, снимет ее с себя, то уже и этого достаточно, чтобы удовлетворить человеческое любрпытство.
Таким образом, для государя нет смысла скрывать свои поступки и намерения под маской притворства. Ибо никогда о человеке не судят по его словам, но всегда согласовывают его речи и действия, и после такого сравнения обман и притворство, как правило, становятся явными. Следовательно, для государя лучше всего оставаться самим собой.
Сикст V, Филипп II и Кромвель[55] во всем свете признаны смелыми людьми, которые, однако, никогда не были добродетельными. Но как бы ни был государь дерзновенен и как бы не соблюдал правила Макиавелли, однако он своим злодеяниям никогда не сможет придать характера добродетели.
Макиавелли не лучше рассуждает о тех побудительных причинах, кторые подвигают государя на обман и коварство. Остроумная, но ложная ссылка на кентавра не может ничего доказать, ибо, если кентавр наполовину человек, наполовину конь, то разве из этого следует, что государи должны быть коварны и неукротимы? Поистине, чтобы обучать злодеяниям, скорее следует иметь сильное желание делать это, нежели руководствоваться разумными доводами.
Теперь я хочу рассмотреть заключение, которое, на мой взгляд, является абсолютно неверным. Макиавелли говорит среди прочего, что государю следует иметь свойства льва и лисицы: свойства льва для обуздания волков, а лисицы для того, чтоб быть коварным. Из этого делается вывод, что государю не обязательно выполнять свои обещания, поскольку среди людей встречаются и львы и лисицы.
Впрочем, если бы кто посмотрел на заблуждения Макиавелли с точки зрения здравого смысла, то тезис флорентийца приобрел бы следующий вид: жизнь подобна игре, причем бывают честные игроки, но есть и обманщики. Итак, если государь, играющий с последними, не желает быть обманутым, то он должен знать каким образом осуществляется обман: не для того, чтобы самому обманывать, но чтобы его не могли обмануть другие.
Теперь приступим к другому несправедливому заключению нашего политического наставника. Поелику все люди, говорит он, злобны и каждое мгновения нарушают свои обещания, то и государь не обязан исполнять своего слова. Здесь, во-первых, кроется противоречие; ибо автор вскоре после этого говорит: если человек может притвориться, то он в любое время может обмануть простаков, которые позволяют себя обманывать. Как можно это согласовать? Если все люди злобные, то как среди них отыскать такие простые души, которые можно обмануть?
Кроме этого вовсе несправедливо и то, что свет состоит только из злобных людей. Надо быть действительно непорядочным человеком, чтобы не увидеть того, что во всех странах можно найти много добропорядочных лиц, и что сильнейший среди остальных, двор не является ни добрым, ни злым. Таким образом, на чем основывается отвратительное учение, которое основал Макиавелли?
Но даже если мы согласимся с ним, что люди злобны по природе, из это не следует, что мы последуем этому началу. Картуш похищает, разбойничает и убивает, и я из этого делаю заключение, что Картуш злой человек, однако это не значит, что в своем поведении я должен следовать такому примеру. Если бы, говаривал Карл Мудрый[56], не было в мире ни чести, ни добродетели, то государям их следовало бы ввести.
