Леонид Млечин - Юрий Андропов. Последняя надежда режима.
Отстранение первого секретаря было лишь началом кампании чистки, которая началась в Петрозаводске. 16 января появилось разгромное постановление оргбюро о работе ПК КП(б) Карело-Финской ССР, в котором работа республиканского ЦК признавалась «неудовлетворительной». Характерно, что обвинения против Куприянова и республиканского ЦК приобретали все более серьезный характер. Нывшего первого секретаря пристегивали к «ленинградскому делу».
В постановлении оргбюро говорилось:
«Признать неправильным, что ЦК КП(б) и Совет министров Карело-Финской ССР без разрешения союзного правительства учредили представительства Совета министров, а также представительства некоторых республиканских министерств и ведомств в городе Ленинграде.
Обязать ЦК КП(б) и Совет министров Карело-Финской ССР немедля ликвидировать институт уполномоченных Совета министров, министерств и ведомств Карело-Финской ССР в городе Ленинграде».
Главные неприятности ждали Куприянова впереди.
В постановлении оргбюро говорилось, что «т. Куприянов не справился с руководством партийной организацией республики и допустил крупные ошибки в своей работе и поведении...
Признать неудовлетворительными объяснения, данные т. Куприяновым по вскрытым при проверке фактам его неправильного поведения. Поручить КПК при ЦК ВКП(б) рассмотреть имеющиеся в ЦК ВКП(б) материалы о неправильном поведении т. Куприянова, дополнительно заслушать его объяснения и о результатах доложить ЦК ВКП(б)».
24 января 1950 года в Петрозаводске собрали пленум ЦК КП(б) Карело-Финской ССР. Председательствовал второй секретарь ЦК Юрий Владимирович Андропов. Сделать доклад приехал из Москвы инспектор ЦК Кузнецов.
На пленуме исполнили волю политбюро — освободили от должности первого секретаря Геннадия Куприянова. Андропов, спасая себя, спешил отречься от своего недавнего руководителя. Он каялся в том, что вовремя не остановил бывшего первого секретаря и не доложил о его преступных ошибках в Москву. Сохранилась стенограмма выступления Андропова на пленуме:
— Я признаю, что не проявил бдительность, партийную принципиальность, не сигнализируя вовремя в вышестоящие инстанции о недопустимом, в ряде случаев, поведении товарища Куприянова... Куприянов единолично решат важные хозяйственные вопросы республики, ни с кем не советуясь и не считаясь ни с чьим мнением. Теперь я понимаю: вести борьбу с недостатками в нашей республике — это значит вести борьбу с Куприяновым...
15 марта 1950 года Куприянова арестовали и этапировали в Москву. Почти год продолжалось следствие, 17 января 1951 года Военная коллегия Верховного суда приговорила его к двадцати пяти годам исправительно-трудовых работ с конфискацией всего имущества.
Посадили практически всех руководителей республики, кроме Андропова. Принято считать, что его спас Куусинен.
По моим данным, из «ленинградского дела» его вытащил Куусинен, — считает Игорь Синицын, бывший помощник Андропова. — И он же подталкивал его наверх, потому что видел его перспективность и ценил отсутствие
у Юрия Владимировича этакого первичного хамства, характерного для многих тогдашних руководителей.
Если Куусинен и в самом деле проявил такое благородство, то, вероятно, впервые в жизни. Другие случаи, когда бы он за кого-то вступился, неизвестны.
Осужденных «ленинградцев» держали во Владимирской особой тюрьме. Геннадий Куприянов оставил тюремные дневники, читать которые страшно:
«Приводят в карцер. За что? Пел песни, не вышел на оправку по графику, оскорблял старшину, ночью читал книгу. Банда с криком и гиканьем содрала одежду. Оставили босиком и в нижнем белье. Связали, кляпом заткнули рот и били лежачего сапогами, потом, как барана связанного, лежа на полу, остригли, и когда стригли, то тот, который держал, стучал моей головой о пол и приговаривал:
— Видать птицу по полету. Ну, у нас не забалуешь». Куприянову не повезло дважды. Он вел себя в лагере
непокорно, и лагерное начальство сделало все, чтобы продержать его за решеткой как можно дольше.
В мае 1954 года Хрущев выступал в Ленинграде на областном активе и рассказывал о «ленинградском деле». Он среди прочего вспомнил, что, когда встал вопрос о реабилитации несправедливо осужденных по этому делу, вспомнили и Куприянова. Хрущев обратился к Генеральному прокурору СССР Роману Андреевичу Руденко:
— Прошу пересмотреть дело Куприянова. Через несколько дней Руденко ответил:
— В этом деле надо думать.
— Что же тут думать, — удивился Никита Сергеевич, — мне хорошо известно, что он арестован по «ленинградскому делу».
— Верно, — ответил Руденко, — но он в лагере снюхался с преступниками, с белогвардейцами. Он разговаривает там языком бандитов, белогвардейцев.
Каких «белогвардейцев» обнаружил в лагерях генеральный прокурор через четверть века после окончания Гражданской войны? Но для Хрущева те события были еще живы, поэтому Никита Сергеевич больше вопросов задавать не стал.
— Если он быстро пошел на сговор с белогвардейцами, — говорил Хрущев, — нашел общий язык с классовым врагом, то у него нутро гнилое. А разве других Куприяновых нет? Есть. И у вас они есть. Поэтому, товарищи, будьте осторожны.
И Куприянов остался в лагере еще на два года.
Освободили его только 23 марта 1956 года, реабилитировали 31 июля 1957 года. Бывший первый секретарь жил в городе Пушкине Ленинградской области, его назначили директором Пушкинских дворцов и парков. Куприянов написал воспоминания, в которых обвинял Андропова «в карьеризме, клевете и шкурничестве». И многие петрозаводские историки считают, что во время чистки перепуганный Юрий Владимирович топил товарищей по партии, чтобы уцелеть самому.
Предшественник Андропова на посту председателя КГБ Владимир Ефимович Семичастный рассказывал журналисту Николаю Добрюхе: «Был еще вопрос по Андропову, по поводу его «работы» в Карелии, когда «ленинградское дело» началось и ленинградцев в Карелии всех арестовали, и Куприянов, бывший первый секретарь Карельского обкома партии (которому десять дали, и он их отсидел), дал показания и письма по повод) юго, что обращался и к Хрущеву, и к Брежневу, и в КПК, что это дело рук Андропова. Куприянов написал две тетради — целое досье на Андропова, которое потом попало в распоряжение Брежнева».
По словам Семичастного, Андропов в этой истории выглядел не лучшим образом, хотя, разумеется, не он был организатором репрессий в республике.
Александр Николаевич Шелепин рассказывал, что в бытность председателем КГБ он видел форменный донос на Куприянова, подписанный Андроповым. Уже в брежневские времена Шелепин прямо сказал об этом Андропову и предупредил, что поставил об этом в известность Брежнева.
Зачем ты это сделал? — обреченно произнес Андропов. Но он напрасно испугался. Эта история не помешала Брежневу сделать Андропова председателем КГБ. Леонид Ильич, как и многие властители, любил держать на ключевых постах людей, в чем-то замешанных. Они служили рьяно и преданно.
Генерал-лейтенант Вадим Кирпиченко, который всю жизнь прослужил в разведке, писал, что Андропов был незлопамятный человек. Однажды, уже председательствуя в КГБ, поинтересовался, как работает сотрудник, который в тот момент, когда было сфабриковано «ленинградское дело занимался Андроповым и чуть не довел его до ареста. Юрий Владимирович не только не пытался наказать этого человека, но даже не отправил его на пенсию.,.
Незлопамятность и широта души — качества пеоложительные. Но зачем же держать в аппарате госбезопасности следователя, который фабриковал такие гнусные дела? Если этот случай подлинный, то выходит, что Юрий Владимирович Андропов в душе не осуждал палачей и фальсификаторов следственных дел?
Министром госбезопасности Карело-Финской республики с 1943 года был полковник Андрей Михайлович Кузнецов. В сентябре 1950 гола его сменил полковник Николай Павлович Гусев, ставший впоследствии генералом. Ни того ни другого в хрущевские времена к ответу за соучастие в «ленинградском деле» не привлекли.
Нового хозяина в Петрозаводск прислали из аппарата ЦК — Александра Андреевича Кондакова. Высшего образования он не имел, начинал слесарем-электриком, затем его сделали секретарем парторганизации завода № 12 в Кипешме Ивановской области, и он пошел по партийной пинии. В конце войны он стал первым секретарем Костромского обкома, а 4 декабря 1946 года его освободили решением политбюро: «в связи с отсутствием необходимой общеобразовательной подготовки и имеющимися недостатками в работе».
Первоначальное постановление секретариата ЦК от 22 ноября 1946 года было составлено в нейтральном стиле — «утвердить тов. Кондакова А.А. слушателем Высшей партийной школы при ЦК ВКП(б), освободив его от работы первого секретаря Костромского обкома ВКП(б)». В таком виде постановление было отправлено на голосование членам политбюро. Сталин отдыхал на юге. Ему формулировка не понравилась.
