Политические эмоции. Почему любовь важна для справедливости - Марта Нуссбаум
Концепция развития, представленная во второй части, ясно показывает, что уважение – это не та публичная эмоция, которая требуется хорошим обществам, или, по крайней мере, не единственная. Само по себе уважение холодно и инертно, его недостаточно для преодоления дурных склонностей, которые заставляют людей порабощать друг друга. Отвращение отказывает группам людей в базовом человеческом достоинстве, изображая их вместо этого как животных. Следовательно, уважение, основанное на идее человеческого достоинства, не сможет равным образом охватить всех граждан, если оно не будет подкреплено творческим участием в жизни друг друга и внутренним пониманием их полной и равной человечности. Однако образное сочувствие может быть использовано и садистами. Тип творческого взаимодействия, в котором нуждается общество, как говорилось во второй части, питается любовью. Получается, что любовь важна для справедливости – особенно когда полная справедливость еще не достигнута, но к ней стремятся (как во всех существующих нациях), хотя она важна даже в обществах, достигших справедливости (если бы такие существовали).
Но если мы согласимся с тем, что любовь имеет значение для справедливости, у нас все еще нет объяснения того, насколько она важна и как достойное общество, совместимое с либеральной свободой, может быть организовано таким образом, чтобы граждане испытывали эмоциональные переживания такого рода, как описывает теория. Поэтому в третьей части мы обратились к истории, хотя и с дополнительными теоретическими аргументами, показав, как эта идеальная теория может быть и была воплощена в реальность. Благодаря детальному размышлению о воспитании патриотизма, проведении общественных комических и трагических празднеств, а также целому ряду публичных стратегий для подавления пагубных эмоций мы увидели множество различных способов решения наших проблем и насколько эти способы могут быть эффективными для развития эмоционального опыта в контексте, для которого при этом важна свобода.
Из примеров, приведенных в третьей части, мы можем вынести по крайней мере три общих урока. Во-первых, подтвердилась наша догадка о том, что хорошие предложения по развитию публичных эмоций должны внимательно учитывать место, время и особенности культуры различных граждан, которые являются их целевой аудиторией. Это видно на примере отношений между двумя «героями» этой книги, Махатмой Ганди и Мартином Лютером Кингом – младшим, который подражал Ганди и очень внимательно изучал его деятельность. Но он не использовал те же стратегии или даже тот же тип саморепрезентации, что и Ганди. Кинг понимал, что некоторые очень общие нормы, предлагаемые Ганди, могут быть реализованы в контексте США, но только через принятие очень американских моделей риторической саморепрезентации, отличных от тех, что использовал Ганди. В этом рассуждении он вновь последовал за Ганди. Проведя большую часть своей жизни за пределами Индии, Ганди видел Индию как изнутри, так и со стороны. В результате он увидел, что хорошая стратегия для Индии должна быть чуткой к целому ряду индийских традиций и культур. Это справедливо и для всех наших предложений в области публичной риторики и искусства: они должны соответствовать своему месту и времени, хотя парки, памятники и, возможно, речи должны учитывать не только настоящее, но и будущее. В случае, если задействованы художники международного уровня, проживающие в разных странах (например, Фрэнк Гэри и Аниш Капур, привлеченные к работе в Миллениум-парке), чрезвычайно важно, чтобы их работу координировал кто-то, кто действительно знает город и страну.
Одним из интересных аспектов этой контекстуальности является вопрос о цинизме. Некоторые нации готовы обратиться к сильным публичным эмоциям, но в их истории были некоторые события, которые вызывали у людей отвращение к публичной сфере. Война во Вьетнаме заставила целое поколение американцев отказаться от призывов к патриотическим чувствам.
Художнику, перед которым стоит задача объединить таких людей, придется преодолеть это отвращение, как это блестяще удалось сделать Майе Лин. Она создала произведение искусства, которое изначально обращается к личному горю и отстраненному критическому размышлению (и то и другое осталось возможным после войны) и затем ведет к примирению и общей скорби.
Я только что упомянула о задаче Уолта Уитмена создать менее пронизанное отвращением и более здоровое отношение к телу. Здесь кроется второй общий урок, который нам удалось извлечь. С самого начала первой части мы исследовали опасность, которую представляют жесткие гендерные роли для возможности социального сотрудничества, а во второй части мы говорили о том, что некоторые очень распространенные (особенно маскулинные) гендерные концепции связаны с «проецированием отвращения» и социальной стратификацией. Нормативный анализ эмоций в целом в книге и во всех примерах из третьей части приводит нас к идее о том, что маскулинность и феминность должны рассматриваться в менее жестких рамках. Маскулинность Керубино с его женским голосом, андрогинное материнское «Я» Ганди, лирический герой Уитмена, который выражает эмоции женщин, геев и расовых меньшинств, – все это требует от нас творческого и гибкого мышления о себе и нашей воплощенности, которая выражается не в отказе от более традиционных способов быть мужчиной или женщиной, но в понимании того, что культура становится богаче, когда эти традиции ставятся под сомнение и дополняются.
Третий урок, который мы вынесли из третьей части, состоит в том, что политическая любовь является и должна быть полиморфной. Любовь родителей к детям, любовь к товарищам, романтическая любовь – все это способно по-разному вдохновлять публичную культуру. Мы не должны удивляться или разочаровываться, если разные группы граждан проявляют разные эмоции по поводу одного и того же публичного выступления или произведения искусства. Спортивные фанаты могут относиться к своей любимой команде как к ребенку, которым они гордятся и которого хотят защитить; другие же могут отождествлять себя со спортсменами, воображать себя ими, любить то, что любят они; третьи могут испытывать романтические чувства к спортсменам; четвертые – видеть в них друзей или товарищей. Эти установки, естественно, будут меняться в зависимости от возраста, гендера и личных качеств человека. И куда больше такого разнообразия в целой нации, но тем не менее все это формы любви и все они по-разному эффективны для поощрения сотрудничества и бескорыстного поведения. Виды любви, побуждающие к хорошему поведению, скорее всего, будут иметь некоторые общие черты: отношение к объекту любви как к цели, а не как к инструменту; уважение к человеческому достоинству возлюбленного; готовность ограничить свои алчные желания в пользу любимого. Однако многие типы и примеры любви могут обладать этими характеристиками, как мы видели с самого начала: любовь Керубино к графине сильно отличается от дружеской любви графини и Сюзанны и, опять же, эти два типа любви отличаются от взаимной романтической любви, к которой приходят Фигаро и Сюзанна в конце оперы. Однако все они альтруистичны и все отказываются от навязчивого поиска личного статуса и чести в пользу взаимности и уязвимости.
Короче говоря, хотя цели и идеалы нашего гипотетического общества накладывают ограничения на эмоции граждан, которые должны поощряться, они позволяют и активно способствуют тому, чтобы в публичной сфере все граждане проявляли себя по-разному в соответствии с их возрастом, гендером, целями, ценностями и личными качествами. Для этого есть место даже в самых нормативно нагруженных произведениях искусства. Мемориал ветеранов войны во Вьетнаме действительно вызывает какое-то уважительное и созерцательное отношение, и совершенно неуместно было бы резвиться и играть там, как это, например, происходит вокруг фонтана Крауна в Миллениум-парке. Но, реагируя соответствующим образом на Мемориал, посетители испытывают самые разные эмоции, в том числе личный траур, общий или национальный траур, отстраненное созерцание, саморефлексию и, без сомнения, многое другое. Политические эмоции – это настоящие эмоции реальных людей; поскольку все люди разные, у всех разные мнения, истории и личные качества, можно ожидать, что любить, скорбеть, смеяться и стремиться к справедливости каждый из них будет по-разному, особенно если их свобода слова защищена и ценится, как это происходит в Америке. Кому-то просто не понравится Керубино, или они не захотят подражать его мягкости; они могут предпочесть играть в бейсбол или крикет. Но они все равно смогут найти свои собственные способы проявления уважения и взаимности. Керубино и его наследники (баулы, Уолт Уитмен) всего лишь
