Леонид Млечин - Юрий Андропов. Последняя надежда режима.

Рашидов усадил Болдина рядом с собой, представил его. И вдруг второй секретарь республиканского ЦК зловеще произнес:

— Это представитель той газеты, которая чернит дела узбек­ского народа, обливает его грязью?..

И тут все присутствующие хором накинулись на Болдина. Когда он, уже багровый от гнева, был готов встать и уйти, вмешался Раши­дов и укоризненно сказал:

— Товарищи, у нас гость из ленинской «Правды»...

Настроение мгновенно изменилось, и все наперебой заговорили о том, какая замечательная газета «Правда», Болдин с изумлением посмотрел на Рашидова и увидел его по-отечески заботливый взгляд. Потом Рашидов несколько раз дружески звонил Болдину. Шараф Рашидо­вич предпочитал не сражаться с врагами, а повсюду заводить друзей.

Главному редактору «Правды» Виктору Афанасьеву пришлось самому поехать в Узбекистан, чтобы восстановить отношения с рес­публикой. «Были обильные застолья, — вспоминал он, — подарили мне несколько халатов, тюбетеек, кушаков». Главный редактор от подар­ков не отказывался. Он написал хвалебную статью «Золотые руки Уз­бекистана», и примирение с Рашидовым состоялось. Дела в республике шли по-прежнему, но журналисты уже не смели замечать даже самые малые недостатки.

На заседании Совета национальностей заместитель председате­ля Совета министров России Евдокия Федоровна Карпова, отвечавшая за легкую промышленность, покритиковала Узбекистан:

— Все понимают, как важно поднять качество швейных изде­лий. Оно во многом зависит от качества сырья. Основные поставки хлопка идут из Узбекистана. К сожалению, качество хлопка низкое и продолжает ухудшаться.

В обеденный перерыв к Карповой подошел Рашидов:

— Вы вылили много грязи на Узбекистан. Братский узбекский народ оскорблен, и этого он вам не простит!

Евдокия Федоровна пошла к своему начальству. Председателем Совмина России был Михаил Сергеевич Соло-менцсв. Он тоже был кан­дидатом в члены политбюро, поэтому на ближайшем совместном заседа­нии обеих палат Верховного Совета они с руководителем Узбекистана оказались рядом в президиуме.

Рашидов сразу стал жаловаться ему на Карпову. Опытный Миха­ил Сергеевич достал предусмотрительно припасенный текст речи и по­просил показать, какие именно слова показались ему оскорбительны­ми. Рашидов текст не взял, но повторил, что узбекскому народу на­несли обиду.

На следующее заседание Соломенцев принес статистические ма­териалы о качестве полученного из Узбекистана хлопка, показал Ра­шидову:

— Шараф Рашидович, нас призывают правильно относиться к критике, устранять недостатки. А вы почему-то так болезненно отреа­гировали на выступление Евдокии Федоровны, незаслуженно оби­дели женщину.

Рашидов нехотя сказал:

— Буду разбираться...

Бывший член политбюро Вадим Андреевич Медведев в семидеся­тых годах работал в отделе пропаганды ЦК КПСС. Он вспоминает, что в отделе обратили внимание на непомерное восхваление республи­канского руководства, проявления национализма, в частности » вы­ступлениях президента Академии наук Муминова, родственника первого секретаря Рашидова. По этому поводу отдел пропаганды даже составил пап иску в ЦК КПСС. А если появляется такой документ, на него надо реагировать. Многие шалости местным руководителям прощали, пока они не становились предметом официального расследования. В 1972 году на секретариате ЦК рассматривался вопрос о марксистско-ле­нинской учебе и экономическом образовании руководящих кадров в Ташкентской городской партийной организации. Работу горкома оцени­ли резко критически. За этим должны были последовать и оргвыводы.

Например, вслед за рассмотрением вопроса о работе Тбилис­ского горкома последовала смена первого лица в Грузии — вместо бывшего генерала Василия Мжаванадзе первым секретарем сделали сравнительно молодого Эдуарда Шеварднадзе. Казалось, и для Рашидо­ва настали трудные дни. Но записке отдела хода не дали. Медведева вызвал секретарь ЦК по идеологии Петр Нилович Демичев и приказал прекратить критические выступления против Узбекистана и лично Ра­шидова. Демичев сказал, что Рашидов тяжело переживает критику в адрес Ташкентского горкома, звонил Демичеву и чуть ли не плакал.

Медведев спросил Демичева:

— Это совет или директива? Демичев ответил:

— Воспринимайте это как указание.

Ясно было, что приказ прекратить критику Узбекистана исхо­дил не от Демичева, а от самого Брежнева. Только генеральный се­кретарь мог выдать индульгенцию первому секретарю республики. По­сле этого в течение нескольких лет работники отдела пропаганды ЦК КПСС в Узбекистан вообще не ездили. Республика вовсе выпала из зоны критики и контроля. Самого Медведева время от времени пригла­шал в Ташкент секретарь республиканского ЦК по идеологии. Медведев говорил ему:

— Готов приехать, но есть ли добро от товарища Рашидова?

На этом разговор заканчивался.

Когда, наконец, Медведев приехал в Ташкент по решению ЦК, то Рашидов встретил его самым гостеприимным образом. Не жалея вре­мени, рассказывал об огромных успехах Узбекистана, о семи миллио­нах тонн хлопка, собранных республикой, о начале добычи золота в Узбекистане — это, кстати, была в тот момент секретная информация. Шараф Рашидович не забывал во время беседы напомнить о своей любви и близости к Леониду Ильичу. Подарил гостю свою книгу с надписью «Дорогому другу и брату...».

Рашидов был очень хитрым, ссориться с ним никому не реко­мендовали. Поскольку он имел прямой выход на генерального секрета­ря — Брежнев к нему прислушивался, то Шараф Рашидович мог подста­вить ножку за милую душу.

Каждый из входивших в политбюро был очень влиятелен, даже если он жил не в Москве. И портить отношения с этой когортой было крайне неразумно. Рашидов приезжал в Москву каждую неделю, чтобы принять участие в заседании политбюро, которое проводилось по чет­вергам. После политбюро Рашидов мог перемолвиться словом и с Бреж­невым, и с другими руководителями страны.

Помощник Черненко Виктор Прибытков рассказал характерный эпизод. Когда Черненко писали текст выступления, то создавалась группа. Докладчик читал вариант за вариантом и постоянно что-то менял, просил переделать. По пять-шесть раз доклад рассылался чле­нам политбюро, секретарям ЦК. Каждое слово, каждая запятая тща­тельно изучались. Прибытков, как помощник по политбюро, собирал все замечания. Иногда они составляли полторы-две страницы. Он обобщал замечания, приходил с ними к Черненко, докладывал:

— Вот Борис Николаевич Пономарев считает необходимым тут исправить, он, видимо, прав.

Текст вновь перепечатывался и вновь рассылался, пока заме­чания не исчерпывались. Вот тогда политбюро одобряло доклад, и можно было выступать. Так вот Рашидов замечаний не присылал. Он возвращал текст с запиской, которую начинал так: «Дорогой брат, Константин Устинович, я с восхищением прочитал доклад, согласен с каждой строкой». В подтверждение этого он действительно зелеными чернилами подчеркивал каждую строчку, подтверждая, что согласен решительно со всем...

Указание Андропова заняться ситуацией в республике возымело действие. В апреле 1983 года в Бухаре при получении взятки был за­держан начальник отдела по борьбе с хищениями социалистической собственности областного управления внутренних дел Музаффаров. Важность этого события состояла в том, что арестованным занимались не узбекские следователи, а московские.

Дело принял к производству следователь по особо важным де­лам при Генеральном прокуроре СССР Тельман Хоренович Гдлян, тогда еще известный только профессионалам. Так начиналось «узбекское дело», которое будет продолжаться почти пять лет, пока окончатель­но не развалится.

Андропов попросил Лигачева побеседовать с Рашидовым уже по­сле того, как получил первые материалы о коррупции в Узбекистане. Но нечто подобное происходило и в других республиках. Почему же появилось именно «узбекское дело»? Когда Андропов стал генеральным секретарем, все управления и территориальные органы КГБ получили указание представить кричащие примеры сращивания с преступным миром, коррупции. Андропову нужны были показательные дела.

Комитету государственной безопасности всеми инструкциями было запрещено собирать материалы на партийно-советскую элиту, но, как говорили чекисты, источнику рот не заткнешь. Оперативная ин­формация о том, кто чем занимается, копилась в сейфах. Как только пришли шифро-телеграммы с требованием представить информацию, сей­фы открылись. Республиканские и областные управления спешили сооб­щать в Москву, что у кого есть. Если материалы были сколько-нибудь серьезными и вырисовывалась судебная перспектива, начиналась раз­работка тех, кого подозревали в коррупции.

Нашлись бы в тот момент оперативные материалы, скажем, в КГБ Грузии, возникло бы не «узбекское», а «грузинское дело». Рети­вость проявляли все региональные управления, все рады были себя проявить. Еще в 1980 году начальник следственной части прокуратуры СССР Бутурлин был командирован в Узбекистан. Его группа выявила факты преступной практики тогдашнего руководства Министерства вну­тренних дел республики, но Шараф Рашидов выставил московских го­стей из республики.