Борис Кагарлицкий - Политология революции

В детских сказках мы читали про то, как чудовища становятся красавицами. В жизни бывает и наоборот.

Потребность в левой альтернативе существует и в России, и на Украине объективно. И дело не только в том, что подавляющее большинство населения критически относится к сложившейся системе, стихийно исповедуя левые ценности (о чем неуклонно свидетельствует большинство социологических опросов, даже проводимых либеральными исследовательскими центрами). Главная проблема в том, что реставрация капитализма не смогла решить проблем, вызвавших в свое время крах советской системы. Она лишь усугубила эти проблемы и дополнила их новыми. Крушение СССР было закономерно порождено его внутренними противоречиями, а победа неолиберального курса оказалась естественным результатом сложившегося соотношения сил – на интернациональном и на местном уровне. Но итогом реставрации стали лишь новые противоречия, не менее острые. Несмотря на возобновившийся в начале XXI века экономический рост, постсоветские страны столкнулись с блокировкой развития. Подавляющая часть населения оставалась недовольна своим положением, а структурные проблемы, типичные для спада 1990-х годов, воспроизводились и на фоне роста. Новый социалистический проект объективно вставал в повестку дня.

Западные левые упорно искали единомышленников на Востоке. На различные международные форумы автобусами свозили представителей бывших коммунистических стран. Увы, представительство России и Восточной Европы в подобных мероприятиях оставалось фиктивным вплоть до начала 2000-х годов. Хуже того, участие в международных форумах для многих неправительственных организаций превращалось в самоцель, в главный, а часто и единственный, вид деятельности. Западной помощи на всех не хватало, начиналась неприличная «драка у кормушки».

Слабость левых, разумеется, отражала общую слабость гражданского общества, отсутствие традиций самоорганизации. Но не только. Развитие левых на Востоке Европы в значительной мере воспроизводило слабости и проблемы западного движения, не перенимая его сильных сторон. Здесь были группы у догматиков, любующихся собственной идеологической чистотой и ведущих бумажно-интернетовскую войну против всех остальных левых. Были «умеренные» и «серьезные» левые, которым олигархическая власть отвела заранее подготовленную нишу «социальных вопросов». Иными словами, им полагается критиковать отдельные аспекты правительственной политики или местного губернатора, старательно игнорируя то, насколько эти безобразия увязаны с другими элементами системы (включая политическую власть). Были и «неправительственные организации», живущие на западные гранты, и «антиглобалистские группы», для которых главное дело – поехать поучаствовать в каком-нибудь форуме подальше от родины. Существовало в России, наконец, и антивоенное движение, вызывавшее временами озабоченность власти. Однако это движение тоже неопасно до тех пор, пока оно изолировано, пока борьба за мир и гражданские права для национальных меньшинств никак не связаны с защитой социальных прав большинства.

Особенностью радикальных антикапиталистических групп в Восточной Европе была крайне слабая связь с повседневными проблемами и борьбой общества. Даже тогда, когда в Венгрии, России или на Украине начинались массовые выступления, марксисты выступали в них, главным образом, статистами и, по совместительству; комментаторами. Идеология требовала участия в акциях социального протеста. Но как участвовать? Для чего? Какова роль левых в этих выступлениях?

Серьезная политическая сила в отрыве от массового движения развиваться не может. Большевизм был порожден не кабинетными дискуссиями В.И.Ленина с Ю.И.Мартовым и Г.В.Плехановым, а практикой двух русских революций, вовлекших в свой водоворот миллионы людей. Иное дело, что марксисты, будь то Ленин, Мартов или Троцкий, не просто участвовали в событиях, а затем их комментировали в своих журналах. Они участвовали, чтобы влиять. И спорили между собой не по абстрактным вопросам, а о том, как, с какой целью, какими способами влиять на движение.

Задача левых состоит не в том, чтобы, принимая участие в народных выступлениях, попутно продавать свои газеты и разъяснять своим слушателям эксплуататорскую сущность капитализма. Необходимо проводить в рамках массового движения свою линию, направленную на консолидацию его программы, укрепление солидарности, создание четкой системы координации ц единого демократического руководства. В конечном счете, превратить выступления угнетенного большинства в фактор борьбы за власть.

Если левые не будут заниматься политикой внутри массового социального движения, политику ему будут навязывать извне и сверху. Народные протесты все равно станут частью борьбы за власть, но не между низами и верхами общества, а между соперничающими группировками элит. А массы останутся, даже в своем сопротивлении, объектом манипулирования.

Всеми силами выступать против этого – важнейшая задача марксистов в условиях политического кризиса. И особенно в странах, где политическая культура масс еще не сформирована опытом успешной классовой борьбы.

Российские элиты могли чувствовать себя в полной безопасности, зная, что социальный протест – отдельно, а политика – отдельно. Идеология же, по большому счету, не имела отношения ни к тому, ни к другому.

Власть имущим опасно лишь соединение разных форм протеста. Перемены начинаются тогда, когда противники системы не просто объединяются, но и фокусируют свой протест на конкретных институтах власти, на ключевых элементах системы. В России, где власть становится все более авторитарной, речь идет не просто о защите демократических свобод, а о том, что социальный и антивоенный протест является единственно эффективной формой защиты гражданских прав.

Политические условия, в которых действуют российские политики, весьма специфичны. Они делают лишь то, что им позволяют. И они таковы, какова породившая их среда – полная мещанских предрассудков и бюрократических страхов. Российскую оппозицию с 1993 года парализовал страх. Расстрел парламента 4 октября 1993 года оказался впечатляющим уроком, который усвоили все. Оппозиция готова была бороться против власти лишь в той форме, какую разрешала сама власть, и лишь по тем вопросам, которые сама власть ей поручала. На протяжении почти десяти лет левые дружно критиковали Компартию РФ и ее лидера Геннадия Зюганова, напоминая, что за ее ритуальной риторикой скрывается пошлое соглашательство. Но насколько радикальнее и смелее оказывались те, кто предлагал себя на замену Зюганову? Партии и группы, выступавшие в качестве альтернативы КПРФ, повторяли недостатки зюгановской организации с той только разницей, что они были меньше, слабее. Вместо того чтобы бороться, они бегали в администрацию президента, выпрашивай у нее разрешения стать альтернативой – не власти, а все тому же Зюганову.

Однако дело не только в политиках, но и в обществе. Если политики, возглавлявшие оппозицию, показали себя оппортунистами, трусами и предателями, почему общество не отвергло их, почему не выработало новых форм самозащиты? Почему, в конце концов, знаменитый советский рабочий класс так легко дал себя подчинить капиталу?

Реставрация капитализма, произошедшая в 1990-е годы, породила два типа пророчеств. Либеральные авторы обещали, что после нескольких бурных лет наступит эпоха процветания, а главное – вырастет новое поколение свободных людей, не деформированных советским опытом. Зона риска – первые 10-15 лет, пока смена поколений еще не произошла. Если люди, психологически сформировавшиеся в СССР, и будут испытывать трудности при адаптации к новой реальности, то следующее поколение сможет сделать это без труда (что будет означать и окончательное торжество либерального проекта). Напротив, представители советского марксизма утверждали, что реставрация буржуазных отношений неизбежно вызовет активное сопротивление рабочего класса, вследствие чего начнется новый революционный подъем.

Исторически горизонт и тех и других пророчеств был ограничен 1990-ми годами – вследствие этого мы видим постоянный страх перед социальным взрывом (среди либералов), и, одновременно (на левом фланге), напряженное ожидание массового народного сопротивления.

Обе точки зрения оказались неверны. Несмотря на вспышки протеста в начале 1990-х годов, ситуация оставалась под контролем властей. Выступления 1993 года в Москве были подавлены именно потому, что не получили поддержки широких масс в масштабах страны. Но и либеральный прогноз не оправдался. Мало того, что обещанный парадиз не наступил (прогнозы оппозиции относительно мрачных экономических перспектив на системном уровне оправдались), но и новое поколение, выросшее при капитализме, не оказалось лояльным. Массовые выступления протеста начались через 12 лет после начала реформ, в январе 2005 года, то есть именно тогда, когда, по прогнозам либералов, «привыкание» народа к новым правилам жизни должно стать окончательным.