Как понять ребенка - Валявский Андрей Степанович
Спасибо, Надежда Степановна! Спасибо и за русский язык, и за литературу, и зато, что возвышали нас, и за то, что учили учиться, преодолевать себя, терпеть в учебе. Как много терпения надо было, чтобы за две оценки (по русскому и литературе) сделать какой-нибудь тематический альбом, скажем, посвященный весне или сорокалетию ВЛКСМ, равный по трудоемкости многим сочинениям! Как многому надо было научиться, чтобы только оформить их грамотно и красиво, а какой воистину гигантский поисковый труд надо было совершить! Спасибо маме, Софии Ивановне Валявской, всегда жившей интересами детей - без нее этот труд в тогдашней полноте был бы невозможен! Я не помню в школе более исследовательской работы, обладавшей такой научной системностью и эстетической цельностью! «Видимо, и эта книга «Как понять ребенка», рождавшаяся чаше в дороге, в самолете, в поездах дальнего следования (Как и эти строчки), занялась тогда, когда создавалась широкоформатная эпопея в связи С сорокалетием ВЛКСМ, где СЛОВО встретилось с рисунком и графикой, поэзией и прозой, домыслом и историей, картинами художников и приказами партии, человеческими судьбами и орденами, повешенными на многомиллионную грудь Комсомола... Там, в этом альбоме, слово, прожитое в образах, так значительно наполнилось смыслом личных переживаний Эти истоки культуры мышления осознались только сейчас.
Имя и фамилию учителя пения я, к сожалению, не запомнил. Почему-то всплывает имя Паша, но это смутная догадка. А вот что не забылось, так это его уроки. Как гласила мальчишеская молва, он потерял голос и не пел больше на сцене. Но зато он пел нам, и мы слушали его, отрыв рты. В памяти не осталось, как мы пели хором на уроке пения, но остались переживания, которые он нам подарил, с любовью исполняя каждую песню или свою любимую классическую арию, осталось приобщение к культуре слушания ,какое-то благоговейное прикосновение к чему-то большому, неизвестному, светлому, свободному и важному... Конечно, это была встреча с безбрежным, как жизнь, искусством. И не называли мы искусство таким высокопарным словом, а просто просили дать списать слова песни, которая нам понравилась. Так впервые корявым прыгающим почерком с орфографическими ошибками вошла в нашу жизнь итальянская песня «Санта-Лючия», но самое главное - она вошла с восторгом и по нашему желанию, по нашей просьбе. Конечно, предтечей нашего восторга был его восторг, его срывающийся громкий оперный голос, его искренняя радость от встречи с великим, в которую невозможно было бы не поверить, к ней можно было только присоединиться.
Спасибо Вам, Павел Андреевич! Извините, если это не Ваше отчество вдруг вспыхнуло в моей памяти. Возможно, просто очень хочется свою благодарность сделать именной. Простите!
Юрий Степанович Булучевский. Мой первый и последний учитель музыки, а я был первый ученик в его жизни, когда он был еще студентом Ленинградской консерватории. Человечеству он подарил «Музыкальный школьный словарь» в соавторстве с Фоминым, а мне - любовь к музыке и свободу. Он никогда не давил на меня и всегда предоставлял возможность выбрать самому то музыкальное произведение, тот этюд, который мне больше нравился. Он их исполнял один раз на фортепьяно, а я выбирал. Когда однажды я зашел к нему по какому-то делу, а у него в гостях были друзья, а я был тогда школьником, он сказал, представляя:
- Это мой друг Андрей.
Пока Юрий Степанович был жив, я, по-моему, не пропустил ни одного праздника, не поздравив его, не позвонив ему. Снимая трубку, он не давал мне долго говорить поздравительные фразы:
- Спасибо за память, дружище! Как твои дела? Как родные?
Я был для него дружище, а он для меня? Одним словом не ответить. Спасибо, Юрий Степанович! Спасибо за память!
Вспоминая название известнейшей книги Сухомлинского «Сердце отдаю детям", хочется сказать его словами и про Юрия Степановича: «Учитель тот, кто сердце отдает...»
Спасибо вам всем, дорогие учителя, за ваше сердце, за то, что вы не знания несли, а тепло души, за то, что не учили, а общались с нами! Ваше 06щение и было для нас учебой! Только оно и одухотворяло учебу, освящало к освещало ее, «высветляло» В нас, как говорил Гоголь, самое лучшее. Только благодаря ему, а не системе, часто даже вопреки системе, и вырастали мы такими добрыми и спаянными, какими вЫ хотели нас видеть!
«Современное образование, цепь которого - сообщить известную и одинаковую для всех сумму знаний, выглядит как массовое убийство талантов» (М.Н. Скаткин).
Вы всегда противостояли этому. И почему-то Вас хотелось назвать учителями, не педагогами, а урок не уроком, а встречей. Говорят, в древности педагогом называли раба, который носил ученические дощечки для записей и ведерко с розгами, сопровождая ученика в школу, чтобы дошел и делом занимался, а ее пи учитель принимал решение о наказании, то исполнял наказание педагог. Словом «уроки" называлось наказание, сглаз. Как часто вас, дорогие учителя, заставляли быть педагогами-демагогами и превращать уроки в наказательное сидение!
А ведь учитель - это «слуга природы» и должен ей «подражать» (Я.А. Коменский), то есть вести ребенка по жизни, а не по школьным коридорам, сообразуясь с онтогенетическими и филогенетическими законами развития: весь педагогический процесс, как мы писали выше, должен быть согласован с этапами этико-психологического становления детей. А ведь на первом этапе своего развития все дети учатся сначала общаться, а только потом трудиться, учиться и думать. И если мы с детьми не общаемся, а учим их, то любую самую золотую методику губим прямо на корню. А если мы начинаем общаться, а не учим, любая, самая захудалая или занудная методика становится содержательной и в помощь.
«Я не обучаю, я общаюсь», - так мог бы сказать не только Амонашвили, но и любой хороший учитель, имеющий отличных учеников, учеников, идуших в шкоту с радостью, как к Амонашвили, не получающих троек, как у Шаталова, не желающих уходить из школы, как у Щетинина, и у нас в нашей свободной школе мышления и общения.*
Задача учителя шире задачи педагога*. Сузив задачу до этого сопровождения, учитель может стать рабом процесса наполнения ученика, а не развития его. Это невозможно сделать без выражения самого себя, без искреннего открытия на ребенка, на все доброе в жизни, на все самое передовое в науке. Расти кучиться вместе с учеником, не быть консерватором - вот то, чему невозможно научить, но можно показать. Нельзя тщеславиться своими учениками и забывать, что, как говорят мудрые, никто никого ничему не может научить. Всему человек учится сам.. И дети тоже. Наша задача - помочь им раскрыться, а скорее, не завянуть, и создать благоприятную среду. Главной частью этой среды будем мы сами, их учитель. Стремясь к гармонии с учеником, мы будем обмениваться с ними человеческим в вас. Мы должны постоянно спрашивать себя: '"Прав ли я?». Не только в учебе, но и в жизни. Ибо в работу свою человек обязательно привносит свои личные проблемы, и в неявном виде, чаще неосознанно, пытается их разрешить на материале своей профессиональной деятельности. Для каждого человека его работай ее результаты суть продолжение его жизни, а значит, и его проблем. То, что ему не удается решись в семье, чаще всего не удается решить и на работе. А если в семье ему удалось добиться хороших отношений, и она у него состоялась, то и на работе он сумеет разобраться к навести человеческий, семейный, заботливый, духовный, а не административный порядок. Для такого человека сознание расширено настолько, что в понятие «моя семья, мой дом" начинают включаться «моя работа, моя Земля», а под Человеком или Ребенком подразумеваются «все люди» (пословица народов Банту).
Для такого учителя его ученики становятся его продолжением, ибо они усваивают, прежде всего, не его знания, а его состояния.
«Учитель не только открывает учащимся окно в мир знаний, но и выражает самого себя» (В.А. Сухомлинский). Выражает себя не только через знания, форму их подачи, но и через своих учеников, через продолжение в них своих душевных и духовных состояний и поисков.
