Моцарт. К социологии одного гения - Норберт Элиас
Одна из певиц, видимо, тоже пожаловалась на то, что оркестр заглушает ее голос. И в этом отношении Моцарт, сам того не осознавая, инициировал смещение баланса власти. В придворных операх старого стиля главенствовали певцы и певицы. Инструментальная музыка должна была подчиняться им, лишь сопровождать их пение. Моцарт же несколько изменил этот баланс: ему нравилось иногда переплетать человеческие голоса и голоса инструментов в своеобразном диалоге. Тем самым он подрывал привилегированное положение певцов и певиц. Одновременно он приводил в замешательство и придворное общество, которое в опере привыкло испытывать эмоции от звуков человеческих голосов, а не голосов музыкальных инструментов. Поэтому, когда Моцарт давал слово и оркестру, публика этого не слышала. Она слышала только «слишком много нот»[104].
Завершение эмансипации: женитьба Моцарта
6
Описанные до сих пор события — разрыв с архиепископом, решение покинуть родной город и жить «свободным художником» в Вене — были лишь первыми шагами Моцарта на пути его расставания с отцом. Следующим эмансипационным шагом стало решение жениться.
Казалось бы, такой мудрый отец, как Леопольд Моцарт, мог бы воспринять сообщение двадцати пяти летнего сына о намерении жениться как нечто долгожданное — если не радостно, то невозмутимо. Но он не смог этого сделать — по понятным причинам. Он тоже ненавидел службу при зальцбургском дворе. Как вицекапельмейстер, он получал не очень хорошее жалованье, имел относительно низкий ранг, который никак не соответствовал его интеллектуальным качествам, и достаточно часто подвергался унизительному обращению. Но, в отличие от сына, он мирился с неизбежным; скрипя зубами он принимал унижение и кланялся. Его единственным шансом выбраться из невыносимой ситуации была высокая и хорошо оплачиваемая должность сына. Он всегда мечтал — как и его жена, вплоть до ее смерти в Париже, — что, когда Вольфганг получит такую должность, он переедет к нему; и сын не переставал подпитывать эту надежду во все годы учения и странствий, в течение которых он не в последнюю очередь материально зависел от своего отца. В семейном кругу считалось делом решенным, что все останутся вместе, когда мальчик наконец найдет свое великое место.
Теперь Моцарту было 25 лет и, расставаясь с Зальцбургом, он невольно сохранил это привычное представление о будущем. Пытаясь успокоить испуганного отца, он написал ему, что будет отдавать ему половину заработка, как только у него появится постоянная должность[105]. Сестре он обещал вытащить ее и ее тайного жениха из Зальцбурга, где — неизвестно почему — заключение брака было для них невозможно[106]. За резкими упреками, которыми отец осыпал сына за то, что тот выбрал Вену, и за напряженными попытками отговорить его от этого решения скрывался страх заключенного, который видел, как исчезает надежда когда-либо вырваться из тюрьмы. Большинство его писем того времени утрачены. Но о том, с какой тревогой и страхом Леопольд пытался издалека контролировать действия сына, можно судить по их отражению в ответных письмах Вольфганга.
В этом маленьком, относительно тесном мирке письма быстро доносили венские сплетни до Зальцбурга, а другие письма доносили эхо зальцбургских сплетен обратно в Вену. Расстроенный и озадаченный растущей самостоятельностью сына, от судьбы которого зависело и его собственное будущее, отец, очевидно, спрашивал себя вновь и вновь: «Чем там этот мальчишка занят в Вене?!» Снова и снова до него доходили слухи, которые ему не нравились, и он тут же забрасывал сына вопросами и полными беспокойства наставлениями. Так, Леопольд писал, что до него дошли сведения, будто Вольфганг ест мясо в постные дни и даже хвастается этим. Он что, вообще не думает о спасении своей души? В ответ сын подробно написал, что он не хвастался, что каждый постный день ест мясо, а всего лишь сказал, что не считает это грехом. Отец пишет: он слышал, что Моцарта-младшего видели на карнавальном балу в компании особы с дурной репутацией. А тот ответил — со свойственной ему искусной откровенностью, которая на самом деле многое скрывала, — что он с этой женщиной был знаком долго, прежде чем заметил, что у нее не очень хорошая репутация, а поскольку для карнавальных танцев требовалась партнерша, было бы, наверное, неприлично, если бы он внезапно разорвал отношения; а постепенно он стал танцевать и с другими[107].
Кроме того, была тема квартиры. Она беспокоила отца больше всего. Моцарт поселился у вдовы Вебер и ее дочерей — своих знакомых еще по Мангейму. Одну из дочерей, которая с тех пор вышла замуж и стала известной певицей, он в свое время особенно любил — это была большая любовь. Он откровенно написал отцу, что его чувства к ней все еще живы. Это ничего не значит, добавил он, ведь она больше не свободна[108]. Но теперь Моцарт жил с мамашей Вебер и ее пока незамужними дочерьми, как петух в курятнике, и отец очень тревожился: а вдруг там что-то назревает? Поэтому он все настойчивее советовал сыну найти другое жилье. О характере вдовы Вебер ходили тревожные слухи. Она была властной женщиной, которая всеми способами, включая сдачу комнат в наем, пыталась выдать дочерей замуж. Моцарт ответил, что поищет квартиру, но у него голова занята другими заботами, нежели женитьба: ему и одному-то достаточно трудно удержаться на плаву[109]".
Переписка не ограничивалась опасениями отца по поводу личной жизни сына и попытками последнего развеять их. Моцарт рассказывал об опере, над которой работал: она поглощает его целиком, где уж думать о женитьбе? Но либреттист Штефани задерживает текст:
Однако я начинаю терять терпение, потому что не могу работать дальше над оперой. Правда, я пока пишу другие вещицы. Однако же — сейчас внезапно явилось вдохновение — и то, на что я обычно трачу 14 дней, теперь пишется за 4 дня[110]. Между ними происходила и профессиональная дискуссия об этой опере. Отец высказал критическое замечание, что слова, которые Штефани вложил в уста Осмину, слишком сырые и
