Кто мы? Вызовы американской национальной идентичности - Самюэль Хантингтон
Революция превратила колонистов в американцев, однако не сделала их нацией. Являлись ли жители Америки таковой до 1865 года — вопрос спорный. Декларация независимости не упоминает об американской нации, более того, ссылается на авторитет «свободных и независимых штатов». В начале своей работы члены Конституционной комиссии провели анонимное голосование по удалению из текста документа слова «национальный» и замены формулировки «национальное правительство» на «Соединенные Штаты»[10]. Эдбридж Джерри охарактеризовал чувства членов комиссии так: «Мы не принадлежали ни к одной нации, ни к разным». В 1792 году Фишер Эймс подытожил: «Мы не нация; наша страна — наш штат». Джефферсон соглашался с этой позицией и часто называл Виргинию «своей страной», при том, что, будучи государственным секретарем, нередко упоминал две нации — французов и американцев, непременно подчеркивая разницу между нацией и государством. В политических дебатах, вылившихся впоследствии в Гражданскую войну, южане отвергали это противопоставление. «Я никогда не употреблял слово „нация“ применительно к Соединенным Штатам, — заявил в 1848 году Джон Ч. Кэлхаун. — Я всегда использовал слова „союз“ или „конфедерация“. Мы не нация, мы — союз, конфедерация равноправных и суверенных штатов». Однако даже ревностный противник государственной власти Джон Маршалл не чурался употреблять слово «нация»: «Америка во многих отношениях избрана быть нацией». В спорах о правах штатах и пределах суверенности представители всех заинтересованных сторон, как правило, использовали юридически нейтральный и политически двусмысленный термин «союз». Те, кто выступал против национального государства, говорили о «союзе штатов», возникшем по общему согласию независимых общественных образований и потому ничуть не похожем на гомогенную или интегрированную нацию. Националисты наподобие Эндрю Джексона и Дэниэла Уэбстера славили «союз», не уточняя, кто в него входит, но также избегая слова «нация»{164}.
В первые десятилетия существования Союза люди, в том числе и сами его основатели, высказывали сомнения в том, что ему суждена долгая жизнь. Несмотря на заявления Мэдисона, большинство искренне считало, что республиканская форма правления — удел малых стран. А Соединенные Штаты были большой страной и, следовательно, должны были, по ожиданиям значительной части населения, превратиться в монархию либо разделиться на малые образования. Джефферсон видел прообраз Союза в федерации колоний Атлантического побережья и федерации колоний Миссисипи. Поэтому, как писал Генри Стил Коммаджер, «не было ничего предопределенного в торжестве национализма и консолидации»{165}. Англоговорящая Америка вполне могла повторить судьбу разобщенной испаноговорящей Америки.
В промежутке между революцией и Гражданской войной национальная идентичность соперничала с идентичностями штатов, равно как и конфессиональными и профессиональными. Прежде 1830 года националистические веяния обеспечивали национальной идентичности определенный перевес в этом соперничестве. Вашингтон еще при жизни сделался харизматическим лидером и символом национального единства{166}. После смерти он остался одним из наиболее уважаемых людей Америки — в некотором отношении едва ли не единственной уважаемой фигурой среди отцов-основателей. Победа «ястребов войны» на выборах 1810 года, предвосхищение завоевания Канады, всколыхнувшие общественное мнение случаи британского корсарства на морских коммуникациях Америки — все это вызвало в Соединенных Штатах (исключая Новую Англию) прилив национализма и привело к войне 1812 года. Исход войны, в особенности триумф Джексона под Новым Орлеаном, усилил националистические настроения в обществе. Последняя волна национализма захлестнула Америку в 1824–1826 годах и была связана с «турне» Лафайета по стране; «эта поездка, — писал один ученый, — обернулась праздничной оргией, несравнимой по накалу эмоций с любым другим событием в истории Америки»{167}. Кульминацией националистической волны стало празднование пятидесятой годовщины Декларации независимости 4 июля 1826 года и смерть Джона Адамса и Томаса Джефферсона. Пораженные статистической невероятностью совпадения трех таких событий, американцы сделали напрашивавшийся вывод: это — данное с Небес подтверждение их богоизбранности.
Если рассматривать широкую панораму истории, нетрудно заметить, что другие идентичности соперничали с идентичностью национальной весьма успешно и нередко ее оттесняли. В 1803, а затем в 1814–1815 годах представители Новой Англии собирались на переговоры относительно возможного выхода из конфедерации штатов. В 1807 году Аарон Бэрр прилагал немалые усилия для отделения от конфедерации территорий в районе Аппалачских гор. Начиная с резолюций Кентукки и Виргинии 1799–1800 годов и вплоть до Гражданской войны правительства штатов не упускали случая «аннулировать» федеральные законы или воспрепятствовать их применению. До 1815 года имели важное значение и партийные и профессиональные идентичности: федералисты и республиканцы, выражая разные экономические интересы, сражались «по разные стороны баррикад» во французских революционных войнах. Симптоматичным в этом смысле выглядит документально засвидетельствованный факт параллельного празднования Дня независимости двумя соперничающими партиями.
Нация, как выразился Бенедикт Андерсон, есть воображаемое сообщество; гораздо важнее, что это «сообщество с памятью», обладающее воображаемой историей и определяющее себя через собственную историческую память. Без национальной истории, освящающей в воспоминаниях людей славные события прошлого, войны и победы, неудачи и поражения, образы героев и злодеев, нет нации. По этому критерию большую часть девятнадцатого столетия население Соединенных Штатов и вправду не являлось нацией, поскольку не имело национальной истории. «Как минимум пятьдесят лет после принятия Декларации независимости, — замечал Дэниэл Бурстин, — история Соединенных Штатов выглядела искусственной, вторичной». В штатах создавались исторические общества, задачей которых было изучать историю конкретных штатов, славословить и пропагандировать «территориальные» достижения, тогда как попытки организовать национальное историческое общество завершились ничем{168}. Ученые, желавшие исследовать национальное прошлое, сочиняли биографии «территориальных» героев и выдавали тех за героев национальных.
Единственным значимым американским исследованием по истории Америки до Гражданской войны был фундаментальный труд Джорджа Бэнкрофта «История Соединенных Штатов», публиковавшийся с 1834 по 1874 год в десяти томах. Первые девять томов были посвящены собственно истории, от ранних европейских поселений в Северной Америке до революции. Бэнкрофт полагал, что миссия Америки — пропагандировать в мире свободу. Его сочинение приобрело огромную популярность, он сделался «верховным жрецом американского национализма» благодаря «слабости американского духа в первые десятилетия существования общества, доминированию конфликтующих локальных интересов и отсутствия в обществе единого взгляда на задачу нации». Впрочем, несмотря на усилия Бэнкрофта, «лишь с окончанием Гражданской войны
