Слева по борту - рай - Фальк-Рённе Арне
Трак, которому предстояло доставить меня на Арю, как и другие машины, имеет собственное имя. Он называется "1'ami du peuple" ("Друг народа"). Название звучит весьма многообещающе. Но в квартале вокруг рыночной площади "Друга народа" не видно. Я пытаюсь разузнать о нем у торговца-китайца.
- Ну, куда спешить? Вы сами услышите, когда "Друг народа" подойдет, мосье.
Постепенно до меня доходит система во всей своей простоте. Траки въезжают на улицу и останавливаются, после чего шоферы, которые нередко являются и владельцами машин, начинают громко выкрикивать их названия: "Через пять минут в Афаахити отправляется "Страх Марлона Брандо". Просим пассажиров занять места!" или: "Пора грузиться всем, кто хочет попасть на "Гордости техники" в Матаиэя!" Большинство траков носит полинезийские названия, причем в них содержится столь смелое описание сельских красоток, чье имя они носят, что я не решаюсь привести их перевод. Ограничусь лишь одним примером: толстенный шофер, облаченный в одно лишь пйро (набедренная повязка), кричит на всю площадь:
- "Жаннета Большегрудая" отходит в Махаену!
Но вот появляется грохочущий "Друг народа", и его немедленно заполняют пассажиры, которые спешат в Арю и Пойнт-Венус (название этой местности в данном случае не имеет никакого отношения к любви - просто отсюда капитан Кук наблюдал движение Венеры по небу). Я втискиваюсь со своими чемоданами, кино- и фотоаппаратами между толстой таитянкой и пожилым мужчиной - как потом выяснилось, он оказался местным вождем. Огромный поросенок проявляет такой интерес к моему магнитофону, что не только укладывается на него, но и оставляет небольшую благоухающую визитку на моем имени, написанном на кожаном футляре.
Машина трогается, и мы пускаемся в путь под непрерывные гудки всех трех клаксонов, которыми оснащен "Друг народа". Звук одного из них напоминает мычание коровы, и всякий раз, как шофер нажимает рожок, пассажиры громко хохочут. Вскоре до меня доходит, что этот сигнал имеет особый смысл: его подают лишь тогда, когда на дороге или в пределах слышимости появляются французские военные. Это своего рода политическая демонстрация, однако в своей оппозиции французскому правлению, от которого они не в восторге, таитяне дальше не идут.
Мой сосед, сносно говорящий по-французски, весьма гордится нашим шофером по имени Тери: оказывается, это его сын (во всяком случае, так его уверяют).
- Тери придерживается девиза: прибавь газу и закрой глаза.
Как я мог убедиться, сын вождя следует своему правилу, когда мчит нас по улицам города, а затем по окруженной пальмами дороге к Пойнт-Вснусу.
На Таити водитель может не опасаться заблудиться - имеется всего одна дорога, которая идет вокруг острова, с двумя небольшими ответвлениями в горах. Конусообразные, вулканического вида горы во внутренних районах острова дышат миром и покоем; здесь не живет ни одна душа. Лишь молодежь время от времени отправляется в долины за дикими апельсинами, бананами или плодами хлебного дерева. Жилые постройки раскинулись по побережью, и для указания адреса достаточно назвать ближайший камень, отмечающий километры, к западу или востоку от Папеэте. Многие таитяне, проживающие за пределами города, попросту включают номер камня в состав своего имени; например, владельца небольшой бакалейной лавки вблизи девятого западного километрового камня зовут господин Жан Фату Девять-Запад.
Тери останавливает "Друга народа" и что-то говорит сидящим возле него пассажирам. Его сообщения быстро передаются остальным, и, прежде чем сосед успевает разъяснить мне, в чем дело, все пассажиры покидают грузовичок... в слезах. А за несколько минут до этого они громким смехом встречали каждое мычание рожка. Пассажиры скрываются в домике у дороги, оставляя меня в одиночестве. По прошествии некоторого времени появляется мой сосед. Вытирая слезы тыльной стороной ладони, он просит меня следовать за ним. В домике на примитивном ложе лежит мертвый старик. Его лицо и тело почти целиком скрыты под цветочными гирляндами, а редкие седые волосы прижаты короной, сплетенной из гибискуса [12]. Лицо отмечено печатью особого покоя, и мне редко доводилось видеть, чтобы человек был так красив в смерти.
Двое пассажиров, очевидно, принадлежат к семье умершего, но большинство желает лишь выразить сочувствие вдове, которая сидит на деревянной скамейке рядом с мертвецом и громко причитает. Здесь принято давать деньги на похороны и в пользу семьи покойного, и мы оставляем свои пожертвования под камнем у входа в домик. Не успевает Тери завести машину, как выходит вдова и собирает оставленные деньги. Рядом с нами останавливается "Жаннета Большегрудая", водитель дает возможность пассажирам выразить сочувствие вдове и взглянуть на покойника. Мы трогаемся в путь. Некоторое время в машине еще слышится плач, но вот навстречу попадаются два французских солдата на мотороллерах, шофер нажимает на рожок, и раздается мычание коровы. Снова кузов взрывается от громкого смеха, мертвый старик, видимо, начисто забыт. Поросенок забирается ко мне на колени - наверное, так ему очень удобно.
Когда я наконец устраиваюсь в своем домике, на Пойнт-Венусе уже ночь ясная и звездная. В каких-нибудь нескольких метрах от меня волны лениво плещут о берег, вдали, там, где прибой разбивается о риф, фосфоресцирует зеленоватое море. Ночь дышит покоем, и от этого на душе у меня становится легко. Здесь, на этом самом берегу, жили несколько мятежников с "Баунти", пока их не схватили и не отправили в Англию, где судили. Здесь 17-летний Томас Эллисон кидал в море черные камешки и любил свою вахину в благоухающих зарослях гибискуса. Два года спустя его бездыханное тело болталось на мачте военного судна "Брунсвик" в Плимуте.
3
После того как мятежники захватили судно и высадили капитана Блая и верных ему людей на баркас, на "Баунти" оставалось 25 человек. Зачинщики мятежа - а таких было человек восемь-десять - понимали, что их ждет виселица, если они будут обнаружены английским судном и доставлены на родину. Но среди оставшихся были и такие, кого задержал Флетчер Крисчен против воли, ибо мятежники нуждались в их помощи. К их числу относились оружейный мастер Джошиа Коулмен, плотники Чарлз Норман и Томас Макинтош. Кое-кто из матросов охотно присоединился бы к Блаю, но на баркасе не было места; некоторые же просто не решались спуститься в утлое суденышко.
Как уже упоминалось все, кто остался на "Баунти", прокричали "Ура Таити!", и, когда Флетчер Крисчен созвал людей, чтобы выработать план дальнейших действий, мятежники единодушно решили возвратиться в бухту Матаваи. Единственный, кто возражал против такого решения, был сам Крисчен. Он мотивировал свой отказ тем, что в случае, если Блай когда-нибудь доберется до Англии, адмиралтейство немедленно снарядит военный корабль для розыска мятежников и доставит их в Англию для наказания. Даже тех, кто непосредственно не поддерживал бунт в присутствии Блая, а возможно, и тех, кто был задержан на "Баунти" против своей воли, по суровым морским законам ждала смертная казнь. Если они останутся на Таити, убеждал Крисчен, рано или поздно их обнаружит там какой-нибудь европейский корабль, и английским властям не составит большого труда всех переловить.
Крисчен предложил найти малоизвестный или совсем неизвестный остров вдали от морских путей и основать там колонию. Он знал даже, где найти такой острой: Тубуаи в Австралийском архипелаге, примерно в 1500 морских милях к югу от Таити. Остров был населен, и потому мятежники могли рассчитывать найти себе подруг. Тубуаи значился на карте капитана Кука, но, насколько было известно Крисчену, ни один европеец еще не ступал на эту землю. План предводителя мятежников заключался в следующем: зайти на Таити и рассказать местным жителям, будто капитан Блай встретил капитана Кука и поплыл вместе с ним на его корабле. Под страхом смерти экипажу запрещалось рассказывать о том, что "Баунти" направляется на Тубуаи. И хотя телесные наказания на судне были отменены, любой, кто попытается сбежать, будет застрелен. Как можно полагать, план Крисчена получил всеобщее одобрение.
