Анри Лефевр - Производство пространства
Проблема центра вообще и городского центра в частности достаточно сложна. Ею проникнута насквозь вся проблематика пространства. Она касается не только социального, но и ментального пространства; она устанавливает между ними отношения, преодолевающие прежние философские разделения, водоразделы и разграничения – между субъектом и объектом, между интеллектуальным и материальным (чувственным и интеллигибельным). Но она вводит и новые разграничения и различия. В анализе абстрактного пространства центр имеет математическое обоснование. Любая «точка» есть точка накопления: вокруг нее находится бесконечное множество точек. Без этого невозможна континуальность пространства. Одновременно можно описать и проанализировать поверхность (преимущественно квадратной формы) вокруг каждой точки, а также вариации этой поверхности в зависимости от бесконечно малого изменения ее расстояния от точки центральной (ds2). То есть каждый центр может быть понят двояко: как полный и пустой, бесконечный и конечный.
Чтобы поставить вопрос и попытаться дать на него ответ, требуется прибегнуть к диалектическому методу. Но не к методу Гегеля или Маркса, основанному на анализе исторического времени и темпоральности. Идея диалектического центра или диалектики центрального необходима потому, что пространство сопряжено с диалектикой; иначе говоря, существуют противоречия пространства, которые имплицируют-эксплицируют противоречия исторического времени, но не сводятся к этим противоречиям. И наоборот, если понятие противоречия (актуального конфликта) отличается от темпоральности и историчности, если оно распространяется на пространство, то в центре может происходить диалектический процесс. В рамках этого процесса получают развитие логические характеристики (точечных) центров.
В чем состоит этот диалектический процесс? Во-первых, центр (ментальный и социальный) определяется скоплением и столкновением всего, что сосуществует в пространстве. Что же в нем сосуществует? Все, что можно поименовать и пересчитать. Следовательно, центр есть форма, пустая сама по себе, но требующая содержимого: предметов, природных или искусственных существ, вещей, продуктов и произведений, знаков и символов, людей, действий, ситуаций, практических отношений. В этом она сближается с логической формой. Существует некая логика центра и центрального. Форма предполагает симультанность и является ее результатом: одновременность «всего», что может быть объединено – а значит, может накапливаться, – в едином мыслительном акте или акте социальном, в одной точке или вокруг этой точки. Общее понятие центра связывает точечное с глобальным. В рамках того направления современной мысли, какое было задано Ницше и затем развивалось многими теоретиками (в частности, Ж. Батаем), центр, очаг есть место жертвоприношения, взрывного извержения накопленной энергии, стремящейся растратить себя. Каждая эпоха, каждый способ производства, каждое отдельное общество порождает (производит) свои центры: центр религиозный, политический, торговый, культурный, промышленный и т. д. В каждом случае следует определить отношение между центром ментальным и центром социальным. А также условия его конца: распада, взрыва, раскола.
Центр смещается. Давно известно – и недавние исследования (Ж.-П. Вернан) подтвердили и развили это положение, – что центр в греческих городах постоянно сдвигался: от полукруглой площади, где военачальники и воины обсуждали свои походы и делили добычу, к городскому храму; от храма к агоре, месту политических собраний (а затем – месту торговли, наряду с прилегающими портиками и галереями). Это предполагало сложные отношения между городским пространством и временем (ритмами) городской жизни. Так же обстоит дело в современном крупном городе; можно кратко перечислить смещения парижского центра на протяжении XIX века: вначале Бульвары, затем Монмартр, Монпарнас, Елисейские Поля и т. д.
Что нового принесло в этом смысле современное общество? То, что центр стремится стать тотальным. Предполагается (имплицитно или эксплицитно), что он определяет собой высшую, политическую рациональность – государственную, «городскую». Затем это пытаются обосновать технические специалисты-управленцы, планировщики. Они отмахиваются от диалектики; центр со всей присущей самому пространству жесткой силой выталкивает периферийные элементы. Центр или, вернее, централизация стремится стать и становится «тотализирующей»; у нее нет иной философии, кроме сознательной или неосознанной стратегии. Невзирая на встречные тенденции – как подрывные, так и допустимые (под разными названиями: разуплотнение, смягчение), – центр сосредоточивает в себе богатства, средства воздействия, знания, информацию, «культуру». Всё. Ко всем этим способностям и возможностям добавляется высшая власть, концентрат власти: принятие решений. Систему принятия решений именуют (ошибочно) системой рациональной.
Центры всегда исчезали в ходе истории: смещались, распадались, разрушались. Иногда они гибли из-за излишеств, от перенасыщения; иногда – из-за своих недостатков, главный из которых, изгнание всего непокорного, оборачивается против них самих. Два этих процесса не исключают друг друга: Древний Рим изведал и насыщение, и натиск периферии.
Взаимодействие «центр – периферия» в высшей степени сложно. В нем участвуют и логика, и диалектика в их обоюдной обусловленности. Если мы исходим из (формальной или прикладной) логики, то удаляемся от диалектики. Тем не менее обойти стороной противоречия не удается никогда. Если же мы отталкиваемся от диалектики, от теории противоречий, то недооцениваем логику, связность и когерентность. Логика и диалектика тесно взаимосвязаны. В центре может иметь место прикладная логика (стратегия), но он также может распасться, утратив идентичность.
Центр и связанная с ним диалектика важны для нас прежде всего в связи с проблемой дефицита пространства. Тенденция создавать «центры принятия решений», объединяющие вокруг себя на ограниченной территории составные элементы общества, используемые властью и в целях власти, поддерживает дефицит пространства на данной территории, вокруг центральной точки. Нехватка пространства, по сравнению с другими недостачами, старыми и новыми, обладает своеобразными, новыми чертами. Она стихийна, поскольку является результатом исторического процесса, но поддерживается и организуется, зачастую намеренно, благодаря решениям центра. Она порождает противоречие между прошлым или возможным изобилием и имеющимся в действительности дефицитом. Данное противоречие не может существовать помимо производственных отношений, включенных в пространство в целом, и тем более помимо их воспроизводства, ибо очевидной конечной целью центров принятия решений является поддержание ими самих себя; в то же время это противоречие самого пространства (а не только в пространстве, подобно классическим противоречиям, порожденным историей и историческим временем). Исчезли ли противоречия и конфликты в пространстве (временного происхождения)? Безусловно, нет. Они по-прежнему имеют место, со всеми своими импликациями, с порождаемыми ими стратегиями и тактиками, в частности классовыми конфликтами. Противоречия самого пространства вбирают их в себя, предполагают их, накладываются на них, возводят их в высшую степень и воспроизводят в расширенном виде. Случается, что вследствие смещения центра новые противоречия отвлекают внимание на себя, вызывают новые интересы, и кажется, будто прежние противоречия исчезли или даже разрешены. Это всего лишь видимость. Только диалектический анализ позволяет точно установить отношения между противоречиями в пространстве и противоречиями самого пространства, понять, которые из них сглаживаются, а которые обостряются. Точно так же производство самого пространства не отменило ни производства вещей в пространстве, ни проблем, которые оно ставит (владение средствами производства, управление производством и контроль над ним). Однако производство пространства, в том числе производство «природных элементов», вбирает в себя и расширяет проблемы, проистекающие из производства вещей. Концентрация и центр также сосредоточивают прежние противоречия, обостряя и изменяя их.
Пространство размечено, освоено, исследовано и признано в огромных масштабах. Оно занято, наполнено, населено все возрастающими возможностями, преобразующими его снизу доверху: возможностями производить пространство, для которого природа будет служить всего лишь сырьем, мало-помалу уничтожаемым производственными технологиями. Более того, теперь мы умеем собирать в одной точке и обрабатывать знания и информацию, полученную из ближних и дальних мест; информация и информатика отменяют расстояния, игнорируют рассеянную в пространстве (и во времени) материю. Теория центра предполагает эту новейшую способность к концентрации, которой прежде был наделен только мозг, в основном мозг гениев. Ментальный центр и центр социальный имеют теперь опосредующее, соединяющее их звено, чья главная функция состоит, по-видимому, именно в информации (которая в данной перспективе может пронизывать знание, лишь соединяя ментальное с социальным). Однако одновременно пространство распадается. Вокруг центров создается его искусственный дефицит, призванный придать ему более высокую «стоимость» при распродаже оптом и в розницу; пространство в буквальном смысле распыляется: его продают «лотами», «участками». Именно поэтому оно становится на практике средой для сегрегации, рассеивания элементов общества, выталкиваемых на периферию. Наконец, его расчленяют частные науки, и прежде всего нынешняя политическая экономия; каждая дисциплина выстраивает свое собственное пространство: ментальное и абстрактное, тщательно противопоставляемое социальной практике. Вычленение становится «дисциплиной», и орудие знания само по себе считается знанием. Цельность? Цельности ищут путем трудоемких междисциплинарных или многопредметных сборочных работ, которым еще ни разу не удалось извлечь пользу из этих осколков. Аналитический дух великолепно пользуется орудиями разделения, режущими инструментами. Единство не достигается никогда, ибо дробные науки можно свести к единому центру лишь ценой изменения их методологии, их эпистемологии, их программ, их идеологий.
