Эрик Вейнер - География гениальности: Где и почему рождаются великие идеи
Еще один момент: Кремниевой долине важно поддерживать текучесть. Пусть ездят мебельные фургончики, пусть текут удобрения. Задача предстоит нелегкая, но на Кремниевую долину работает важный фактор: ее продукция, информационная технология, по сути своей динамична. В узлах и сетях IT-систем отражены социальные сети Кремниевой долины. А может, и наоборот – но это неважно. Важно другое: благодаря Долине эти сети кипят и бурлят, как речные пороги пятой категории сложности.
Еще один важный урок для Долины можно почерпнуть из неожиданного источника. Однажды поутру я обнаруживаю, что на меня смотрит Джек Ма. После появления его компании Alibaba на Нью-Йоркской фондовой бирже его состояние возросло с $3 млрд (каким было при нашей встрече) до 26. Улыбчивое лицо Джека Ма встречает меня во всех новостных лентах. Да, молодец… Интересно, какие гуаньси теперь потребовались бы, чтобы организовать нашу встречу? При стольких-то нулях… Даже голова кругом идет. Впрочем, успех Джека напоминает мне: есть разные способы быть креативным и разные способы развивать креативные места.
Кремниевая долина уже посматривает на Азию. Многие ее продукты производятся в Азии и все чаще там же и продаются. На улицах Маунтин-Вью можно увидеть и азиатские лица, и азиатские рестораны, не говоря уже о центрах медитации и йоги. Вот урок Востока, который может усвоить Долина: за взлетом следует падение, но за падением – новый взлет. Западу этот взгляд непривычен. Для нас время – река, а падение – путь в один конец. Если ты начинаешь скользить вниз, то окажешься и останешься внизу. Это мировоззрение превращается в самореализующееся предсказание, в котором упадок порождает все больший и больший упадок. (Вена – единственное исключение, которое доказывает правило.)
Китай и Индия напоминают: все может быть иначе. Если считать время цикличным, то упадок – еще не конец. И это не отвлеченные философские абстракции. В истории Китая падения чередовались со взлетами еще и потому, что китайцы верят во взлеты и падения.
Кремниевая долина ставит и другую тревожную проблему: а не последнее ли это великое место? Не закончатся ли на ней золотые века? Не умрут ли с ней места гения? Кудесники из Долины не прочь внушить нам это: мол, сама география уходит в прошлое. Благодаря Интернету и его цифровым служанкам можно жить и работать где угодно. Место теряет прежнее значение.
Но не примечательно ли, что эти пророки безместного будущего живут в одном месте? Они едят в одних ресторанах, пьют двойной латте в одних кафе, ездят на велосипедах за $10 000 по одним и тем же холмам. Местный Ватикан, сиречь огромный кампус Google, построен так, чтобы легче было общаться лицом к лицу. Компания Yahoo! (кто бы мог подумать!) недавно сообщила, что собирается отказаться от удаленной работы. Они прекрасно знают: «Ничто так не сближает, как близость» (футурист Пол Саффо).
География не умерла. Место имеет значение. А сейчас имеет большее значение, чем когда-либо. Изобилие цифровой технологии сделало место важнее. Чем больше мы общаемся по скайпу и переписываемся по электронной почте, тем сильнее нам не хватает личного контакта. Воздушные перевозки с появлением цифровой технологии стали более востребованными. Амбициозные выпускники китайских и индийских вузов желают работать в настоящей Кремниевой долине, а не в виртуальной имитации. Они вкусили плоды ее урожая и хотят внести лепту в выращивание. Каждый iPhone – это хлебная крошка на пути к земле обетованной.
Быть может, величайший экспорт Кремниевой долины – это… сама Кремниевая долина. Градостроители отовсюду желают знать ноу-хау и готовы раскошелиться. Расплодились консультанты, с помощью которых десятки стран пытались создать местный вариант Кремниевой долины: от Англии (долина Темзы) до Дубая (Кремниевый оазис). Но, за редкими исключениями, потерпели неудачу. Почему?
Отчасти потому, что считают Кремниевую долину формулой. А на самом деле это культура, продукт своего времени и места. Но даже если люди понимают, что имеют дело с культурой, они пытаются перенести ее на родную почву. А это как трансплантация органов: орган донора часто несовместим с реципиентом.
Но, быть может, эпигоны Кремниевой долины терпят неудачу прежде всего потому, что слишком спешат. Политики хотят увидеть результат, пока сидят на своей должности, а руководство – к следующему кварталу. Но подобные дела так не делаются. Афины, Ханчжоу, Флоренция, Эдинбург – все они были плодом долгой беременности, ознаменованной болезненными осложнениями (Черная смерть, Персидские войны…). Города и народы, пытающиеся сделать у себя копию Кремниевой долины, пекутся о тепличных условиях. На деле же развитие гения стимулируют конфликт и напряжение (в разумной степени).
Все эти попытки ставят и глобальный вопрос: можно ли в принципе сконструировать место гения – не только Кремниевую долину, но и новые Афины, новую Флоренцию? Или это все равно что конструировать радугу или счастливую семью (идея хорошая, но непрактичная)? По-моему, это самый тревожный вопрос из тех, с какими я сталкивался. К счастью, ответ лежит всего в нескольких километрах к северу, в (кто бы мог подумать!) пекарне.
Эпилог: Печь хлеб и удерживать равновесие
Я вгрызаюсь в хлеб, теплый и сочный, с хрустящей корочкой. Беспримесный гений. Хотя нет, не беспримесный. Ведь хлеб из теста на закваске появился не в Сан-Франциско, а в Древнем Египте. И все же сан-францисский хлеб много где считается лучшим в мире. Почему? Кое-какие ответы можно найти в маленьком музее-пекарне Boudin, расположенном в Рыбацкой пристани. Всего за $3 вы узнаете о закваске больше, чем когда-либо хотели знать.
Оказывается, основатель компании, молодой французский пекарь по имени Исидор Буден, переехал в Сан-Франциско в 1849 г., в разгар золотой лихорадки. Это был наблюдательный человек, тонко понимающий, «как внешние условия (например, морской туман) влияют на процесс сквашивания и изготовления».
Музей дает занятное объяснение особому качеству сан-францисской закваски. Этот хлеб особенно чуток к присутствию некоторых бактерий в воздухе. Им он и обязан своим ароматом. В Сан-Франциско, как объясняет табличка, обитают бактерии, на редкость полезные для хлебопечения. Это маленькая скрюченная палочка под названием Lactobacillus sanfranciscensis.
Теория красивая, но недостаточная. Объяснять успех хлеба каким-то микробом, списывать весь дивный вкус на один фактор (тем более биологический) – значит попадаться в «ловушку Гальтона», который объяснял гений удачной наследственностью. А как же остальные факторы, без которых сан-францисский хлеб не был бы самим собой? Новаторские кулинарные приемы Исидора Будена, культура хлебопечения в Сан-Франциско времен золотой лихорадки и рудокопы, тратившие доллары на эти изделия… Отметим, наконец, и неудобный факт: в Нью-Йорке и Париже хватало своих интересных бактерий, включая, конечно же, Lactobacillus sanfranciscensis.
Закваска – это еще пустяки. Выгляните в окно. Сбылся ли прогноз погоды? Несмотря на все научные свершения, погоду предсказывают максимум на несколько дней. И дело не в том, что погода – дело случая, эдакая небесная рулетка. Нет, погодные системы ведут себя рационально. Но они – часть «нелинейной динамической системы».
Звучит зубодробительно, но суть проста: в этой системе дважды два не всегда четыре. В линейной системе незначительное воздействие приводит к незначительному результату. Если чуть-чуть повернуть руль, машина чуть-чуть отклонится влево или вправо. В нелинейной системе незначительное воздействие способно привести к большому, подчас огромному результату. Чуть коснитесь руля – и машина поедет в обратную сторону или микроволновка сломается через несколько часов.
Самый знаменитый пример этого явления – эффект бабочки. Бабочка, помахавшая крылышками, скажем, в Аргентине, способна повлиять на силу и направление урагана у Бермудских островов. Звучит абсурдно, но так оно и есть. Крохотные изменения в первоначальных условиях (взмахи крылышек меняют движение воздуха) вызывают другие изменения; изменения нарастают как снежный ком, за короткое время приводя к серьезным последствиям. Проблема же (и причина расхожего неверного понимания эффекта бабочки в поп-культуре) заключается в том, что ученым трудно, а то и невозможно точно предсказать эту динамичную цепь событий. Прогноз погоды затрудняет не случайность метеоусловий, а их взаимосвязь.
Это очень похоже на творчество, особенно совместное творчество. Когда импровизирует джазовое трио, у них получается то, что никто из них не выдал бы поодиночке. И «даже знай мы все о психологии каждого музыканта, нам было бы сложно предсказать импровизацию группы», – замечает психолог и джазист Кит Сойер. Ансамбль есть нечто большее, чем сумма частей. Теперь возьмите этот маленький ансамбль, увеличьте его до размеров оркестра, затем поселка, потом большого и многолюдного города вроде Афин и Флоренции…
