Анри Лефевр - Производство пространства
III. 7
Социальное пространство не является пространством социализированным[99]. Так называемая общая теория «социализации» всего, что предшествует обществу, – природы, биологии, физиологии (потребностей, «физической» жизни) – сводится к идеологии. И к «реактивному» эффекту миража. К примеру, полагать, что пространство-природа, описанное географией, впоследствии социализируется, – значит обрекать идеологию либо на ностальгические сожаления об исчезновении этого пространства, либо на утверждения, что оно совершенно не важно, ибо все равно исчезает. Когда общество меняется, материалы для этих изменений берутся из другой, исторически (генетически) предсуществующей социальной практики. Природного, изначального в чистом виде нет нигде. Отсюда – хорошо известные затруднения, с которыми сталкивается (философская) мысль, рассуждая об истоках. Понимание пространства как пустоты, которую затем наполняет и преобразует социальная жизнь, относится к той же гипотезе изначальной «чистоты», отождествляемой с «природой», с отправной точкой человеческой реальности. Незанятое пространство, ментальная и социальная пустота, содержащая возможность социализации не-социального, есть репрезентация пространства. Считается, что его преобразует в «переживаемое» некий социальный «субъект», движимый практическими (труд, игра) или же биосоциальными (молодежь, дети, женщины, активные люди) мотивами. Из подобной репрезентации для философской мысли рождается пространство, где якобы обитают, переживая его, «корыстные» индивиды и группы. О современном пространстве, вышедшем из пространства исторического, вернее будет сказать, что оно является не столько социализированным, сколько социализирующим (учитывая множество сетей).
Будет ли трудовое пространство (когда о нем можно вести речь) пустотой, занятой данной конкретной сущностью – трудом? Нет. Оно производится в рамках глобального общества, в соответствии с основными производственными отношениями. Из чего состоит в капиталистическом обществе трудовое пространство? Из производственных единиц: предприятий, сельскохозяйственных компаний, офисов. В него входят и различные сети, связующие эти единицы. Инстанции, управляющие сетями, не совпадают с теми, которые организуют труд, но соотнесены с ними в рамках относительно когерентного целого, не исключающего конфликтов и противоречий. Следовательно, трудовое пространство есть результат: (повторяющихся) жестов и (серийных) действий производительного труда, а также – и во все большей степени – разделения (технического и социального) труда и, как следствие, рынков (локальных национальных, мирового) и, наконец, отношений собственности (владения и управления средствами производства). Это означает, что пространство труда обретает контуры и границы лишь для и благодаря абстрагирующей мысли; оно – сеть в ряду других сетей, пространство в ряду других, взаимопроникающих пространств и обладает лишь относительным существованием.
Социальное пространство никогда не свободно от двойственности, даже если его дуальные, бинарные детерминанты входят в состав и подчинены триадам. Оно являет себя по-разному, и репрезентации его тоже различны. Разве не служит оно всегда (и одновременно) полем деятельности (открывая простор для реализации планов и намерений) – и опорой деятельности (совокупностью локусов, откуда исходит и куда направлена энергия)? Разве не является оно актуальным (данностью) и в то же время потенциальным (средой возможностей)? Одновременно и количественным (измеряемым в единицах измерения), и качественным (конкретной протяженностью, где энергия либо возобновляется, либо иссякает, где расстояние измеряется усталостью, временем активности)? Одновременно и набором материалов (предметов, вещей), и совокупностью инструментов (орудий, приемов эффективного использования приспособлений и вещей в целом)?
Пространство предстает как объективно существующее, но в социальном плане существует лишь для деятельности (для ходьбы и благодаря ей, для передвижения верхом, на машине, на корабле, по железной дороге, на самолете).
С одной стороны, все его направления подобны, с другой – некоторые имеют преимущество. То же относится к углам и вращениям (левое во всех значениях, пагубное – правое, правильное). С одной стороны, пространство предстает однородным, открытым для разумных, дозволенных или предписанных действий; с другой – оно несет в себе для отдельных личностей и их групп бремя запретов, потаенных свойств, милостей и немилостей. Локализации соответствует иррадиация, центральной точке – токи и диффузия. Социальная энергия, точно так же как энергия материальная, молекулярная или атомная, распространяется и рассеивается, концентрируется в отдельных локусах и воздействует на их окружение. То есть социальные пространства обретают материальную и в то же время формальную основу: концентрические круги и прямоугольная сетка, прямая и кривая линии, модальности разметки и ориентации. Нельзя определить социальные пространства, сведя их к этой двойственности; она лишь поставляет материал для самых разнообразных реализаций. В пространстве-природе, которое позднее стали называть «географическим», маршруты прочерчены с помощью простых линейных следов. Дороги и тропы – это поры, которые, расширяясь, но не сталкиваясь, образуют площадки (остановки, излюбленные места) и границы. Через эти поры, подчеркивающие и использующие местные особенности, текли все более плотные человеческие потоки: миграции, перегон скота на новые пастбища.
Подобные виды деятельности и пространственно-временные детерминанты будут соответствовать антропологическому уровню социальной реальности. Мы уже дали определение этому уровню: разметка, ориентация. Эта деятельность доминирует в архаических, земледельческо-пастушеских обществах, а затем идет на спад, становится вторичной. «Человек» всегда размечает свое пространство, расставляет вехи, метки, оставляет символические и в то же время практические следы; «он» постоянно обозначает в пространстве перемены направления, повороты, либо применительно к собственному телу, рассматривая его как центр, либо применительно к другим телам (ориентация по звездам, когда восприятие угловых координат уточняется благодаря углу освещения).
Не стоит полагать, будто «первобытный человек» (скажем, пастух-кочевник) представляет себе линии (прямые и кривые), углы (тупые и острые) и систему мер (даже виртуально). Метки остаются качественными, как для животных. Направления видятся благоприятными или неблагоприятными. Метки – это эмоционально окрашенные предметы, которые позже будут называть «символическими». Неровности местности связываются либо с каким-либо воспоминанием, либо с возможным действием. Сети троп и дорог продолжают пространство тела и образуют такое же конкретное пространство. Пространственно-временные направления в представлении пастуха населены реальными и вымышленными, опасными и благосклонными «существами». Подобное определенное, символико-практическое пространство содержит относящиеся к нему мифы и рассказы. Сети и границы образуют конкретное пространство, близкое не столько к пространству геометрическому, сколько к паутине. Как мы знаем, счет – это сложная реконструкция того, что «природа» производит в живом теле или в его продолжении. Знаем мы и то, что символика и практика неразделимы.
Наиболее важное значение имеют, безусловно, отношения между границами, а также между границами и поименованными местами (для пастуха это место – зачастую огороженное, – куда он загоняет стадо; источник; граница пастбищ, находящихся в его распоряжении; запретная для него территория соседей). Таким образом, всякое размеченное, ориентированное социальное пространство предполагает отношения, которые накладываются на сети поименованных локусов и включают в себя:
a) пространство, доступное для нормального использования (маршруты всадников или стад, дороги, ведущие к полям, и т. д.), а также правила и практические модальности этого использования, предписания;
b) границы, запреты, пространства недоступные, относительно (соседи и друзья) или абсолютно (соседи и враги);
c) жилища, либо постоянные, либо временные;
d) стыки: нередко это переходы и места встреч, отношений и обменов; зачастую на них наложены запреты, которые в определенный момент снимаются с помощью ритуалов. В число подобных ритуалов входит объявление войны и заключение мира. Очевидно, что границы и стыки (то есть точки разлома) в разных случаях выглядят по-разному: более или менее оседлые крестьяне, народы, живущие грабежами и войной, кочевники или пастухи, регулярно перегоняющие стада, и т. д.
