Джон Рёскин - Этика пыли
Изабелла. Но они в таком страшном, ужасном беспорядке!
Профессор. Да, всякий беспорядок ужасен там, где надлежит быть порядку. Комнаты некоторых девочек, надо полагать, естественно беспорядочны, иначе непонятно, как они могут жить в них, ужасаясь при одном виде беспорядочных кристаллов.
Изабелла. О, но как же они дошли до этого?
Профессор. Вопрос весьма естественный, однако, как известно, люди чаще изумляются порядку, чем беспорядку. Это удивительно, как мы видели, но для меня, так же как и для вас, моя девочка, было бы удивительнее всего, если бы природа была всегда опустошенной, бесплодной или мертвой. Я с бесконечным удивлением смотрю на этот природный кристалл.
Мэри. Из какого же он месторождения?
Профессор. Тет-Нуар в Шамони. Удивительнее же всего, что он находится в жилах прекрасного кварца. Окажись он в распадающейся скале, это было бы вполне естественно, но тут, среди такого чудного вещества, кристаллы свалены кучей: встречаются и крупные, и мириады мелких (почти таких же мелких, как пыль), навалившихся друг на друга, как обезумевшая толпа, и сцепившихся боками, концами, спинами и головами; некоторые сгорбившиеся, другие втиснутые или вытесненные, причем все они уродуют друг друга и все целое.
Мэри. И как плоски они все!
Профессор. Да, но это обычно на Тет-Нуар.
Мэри. Но это, несомненно, дело разрушения, а не каприза?
Профессор. Я думаю, что здесь большую роль играет неудача, и мы займемся этими невзгодами кристаллов в следующий раз. Но если вы хотите познакомиться с изящными капризами, на которые способна пыль, вы должны отправиться на Гарц. Сам я туда не хочу, потому что желаю сохранить восторженное отношение к этим горам, а между тем меня уже несколько опечалил монотонный и унылый вид Броккена, открывающийся из окрестностей Брунсвика.
Но независимо от того, живописны горы или нет, все же те проделки, которым кристаллы, как мне рассказывали, обучаются там от духов природы, совершенно восхитительны. Эти духи воздействуют главным образом на восприимчивую синеватую углекислую известь, которая входит в состав серого известняка; они очень ревностно следят за его образованием, за тем, чтобы ничто не повредило его свойствам. Когда же появляется возможность предположить, что наступил кризис, который для благовоспитанного минерала то же, что для молодой девушки представление ко двору, кристаллы прибегают к своим главным ухищрениям, так как после кризиса форма устанавливается окончательно. Сначала кристалл превращается в остроконечные стрелки, тонкие, как иней; затем изменяется в белый пушок, нежный, как шелк; далее – в маленькие короны и веночки, блестящие, как серебро, изготовленное как будто для принцессы гномов; и в прекрасные крошечные тарелочки, предназначенные как будто для ее стола наконец образует башни, места своего заключения, или пещеры и кельи, где кристаллы могут превратиться в крошечных монахинь, о которых ни один гном никогда не услышит. Тут кристалл похож на сугробы снега, а там лучист, как звезда. И хотя он и здесь неизбежно принимает все формы, свойственные минералам из других мест, но по грации вы тотчас признаете в нем принадлежность к высшей благовоспитанной касте и, где бы ни встретились с ним, не усомнитесь, что родина его – Гарц.
Конечно, такие прекрасные вещи производятся только вполне добрыми, хорошо расположенными кристаллами. Несомненно и то, что там встречаются и дурно расположенные кристаллы, мучащие один другого и надоедающие спокойным кристаллам, не доводя, однако, дела до серьезной борьбы. Вот, например, дурно расположенный кварц, беспокоящий восьмигранный флюорит исключительно из вредности. Прошлой ночью я очень долго и с немалым удивлением рассматривал его, так что, когда погасил свечу, увидел дивный сон. Но вы не интересуетесь снами.
Дора. Да, мы не интересовались ими вчера, но вы знаете, что мы капризны и потому интересуемся ими сегодня и желаем, чтобы вы тотчас же рассказали нам свой сон.
Профессор. Нейт и ее работа, видите ли, еще сильно занимают мой ум, так что, рассматривая эти кристаллы Гарца, я нашел, что у них много общего с прекрасными украшениями на башенках в стиле северной архитектуры. Думая об этом, я заснул и увидел во сне Нейт и святую Варвару, они разговаривали между собой.
Дора. Но при чем же тут святая Варвара?
Профессор. Я уверен, дорогая моя, что покровительница хороших архитекторов – святая Варвара, а не святой Фома, что бы ни думали об этом старые строители. Может быть, по понятиям монахов, и прекрасно, что святой Фома раздавал все деньги своих хозяев бедным, но все же нарушение контракта – плохая основа, и я думаю, что не он, а святая Варвара покровительствовала всем постройкам, интересующим меня и вас. Как бы там ни было, во сне я видел именно ее вместе с Нейт. Нейт ткала, и мне она показалась печальной, и челнок в ее руках двигался неохотно. А рядом с ней стояла святая Варвара в плотной изукрашенной мантии, и одежда эта так блистала вышивкой, что при движении ослепляла меня; ее шлейф – плотный, узловатый, разноцветный и блестящий – был похож на груду рассыпанных драгоценных камней. Волосы ее длинными прядями падали на плечи из-под тройной короны, похожей на башню. Она расспрашивала Нейт о законах архитектуры Египта и Греции, и, узнав от Нейт о размерах пирамид, святая Варвара сказала, что, по ее мнению, им лучше было бы быть треугольными. Когда же Нейт упомянула о размерах Парфенона, святая Варвара заметила, что, по ее мнению, ему бы следовало иметь два трансепта. Но она была очень довольна, когда Нейт сказала ей о храме росы и кариатидах, поддерживающих его фризы, и ей пришло в голову, что, может быть, и Нейт с удовольствием услышит, какого рода храмы строила она, святая Варвара, в долинах Франции и на утесах Рейна. И она начала свой рассказ, и рассказывала так, как стали бы вы рассказывать какой-нибудь старой леди, и, несомненно, говорила с Нейт чрезвычайно ласково, и объяснила ей все про колокольни и башни. Нейт сидела с серьезным видом и чем дальше, тем все важнее и важнее становилась. Так что, как это ни грустно, а надо сознаться, что святая Варвара наконец потеряла терпение.
Мэй (очень серьезно). Святая Варвара?
Профессор. Да, Мэй. Почему бы и нет? Ведь очень странно было со стороны Нейт так важничать.
Мэй. Но ведь Варвара – святая.
Профессор. А что это значит, Мэй?
Мэй. Святая! Святая… вы наверное знаете, что это значит.
Профессор. Если бы я даже и знал, то не был бы уверен, что и вы, Мэй, тоже знаете, но, право, я не знаю.
Виолетта (выражая общее недоверие). О сэр!
Профессор. Конечно, я знаю, что люди называют святыми тех, кого считают лучше других. Но не знаю, насколько они должны быть лучше, чтобы быть святыми, и насколько человек может приблизиться к святости, не достигнув ее вполне. Я не знаю также, святы ли те, кого считают святыми, и нет ли святых среди тех, кого не считают святыми.
Общее молчание. Девочки чувствуют себя на краю Бесконечности и немного смущены, а еще больше – подавлены множеством вопросов.
Профессор. Кроме того, разве вы никогда не читали, что говорит Святое Писание относительно святых?
Мэй. «Всем находящимся в Риме, возлюбленным Божьим, призванным святым, благодать вам и мир от Бога Отца нашего и Господа Иисуса Христа».
Профессор. Совершенно верно, Мэй. Итак, кто же эти приз ванные? Только находившиеся в Риме?
Мэй. Все, я думаю, кого любит Бог.
Профессор. Как! И маленькие девочки наравне с другими?
Мэй. Все взрослые, я думаю.
Профессор. Почему же не девочки? Разве люди хуже в детстве?
Мэй. Надеюсь, что нет.
Профессор. Почему же не девочки в таком случае?
Пауза.
Лили. Потому что, вы знаете, мы ничего не стоим, как бы мы ни были хороши. То есть как бы мы ни старались быть хорошими, мы не можем совершить ничего трудного, в отличие от святых.
Профессор. Я сильно опасаюсь, дорогая моя, что и взрослые не лучше справляются с тем, что представляется трудным для них, как и вы, дети, с тем, что трудно для вас. Я могу сказать только одно: когда я вижу, что семь, восемь или двадцать девочек сидят, сосредоточив все внимание на том, что им предстоит сделать или понять, как, например, вы, Лили, сегодня над вашей грифельной доской, то думаю, что передо мною очень благородные женщины. Итак – возвращаясь к моему сну – святая Варвара слегка вышла из себя, и это не удивило меня. Вы не можете себе представить, какой вызывающий вид был у Нейт: она сидела подобно каменной статуе и ткала, как машина, нисколько не ускоряя движения своего челнока, пока святая Варвара рассказывала ей о разных прекрасных вещах, и слова у нее лились, как звон колоколов в рождественский сочельник. Поняв наконец, что Нейт нисколько не интересуется ее рассказом, святая Варвара зарделась как маков цвет и умолкла – как раз вовремя, иначе, мне кажется, она могла бы сказать Нейт что-нибудь неприятное.
