Джон Рёскин - Этика пыли
Мэри. Но это ужасно! А в чем же источник той особенной прелести, которую мы все чувствуем при виде его работ?
Профессор. Источников много, Мэри, но все они соединены и кажутся одним. Эту прелесть вы, несомненно, можете чувствовать только в произведениях вполне доброго и хорошего человека. Но доброта и честность являются лишь содействующими и направляющими элементами, а не творческими. Рассмотрите хорошенько, что восхищает вас в любом творении кисти Анджелико. Вы найдете в каждой безделице изысканное разнообразие и блеск орнаментальной части труда. Но это не результат вдохновения Анджелико. Это – результат труда и мысли миллиона художников всех наций, начиная с древних египетских горшечников, это совокупность усилий греков, византийцев, индусов, арабов, галлов и норманнов, завершившаяся в этом столетии во Флоренции такими украшениями одежды и такими инкрустациями на оружии, каких люди не видывали раньше и вряд ли увидят впредь. Анджелико берет только свою долю из этого общего наследия и употребляет его самым бережным образом на предметы, наиболее подходящие. Но вдохновение, если оно существует вообще, так же ярко сияет на щите рыцаря, как и на картине монаха. Всмотревшись попристальнее в источники ваших ощущений от картин Анджелико, вы найдете, что впечатление святости зависит от особенного спокойствия и грации движений, совершающихся в плавающих, бегущих и главным образом в танцующих группах. Но это не вдохновение Анджелико. Это только особого рода искусство группировки, гораздо раньше него разработанной Джотто, Мемми и Орканья, корень же всего этого очень прост, и как бы вы думали, дети, в чем он состоит? Корень этого – чудный танец флорентийских девушек!
Дора (с негодованием). Что же дальше, я желаю знать? Отчего же сразу не сказать, что все зависит от дочери Иродиады?
Профессор. Да, конечно, существование некогда сирен служит серьезным аргументом против пения.
Дора. Хорошо, может быть все это очень тонко и глубокомысленно, но мне хотелось бы прочитать вам конец второго тома «Современных художников»[23]!
Профессор. Неужели вы находите, дорогая моя, что учитель достоин быть выслушан вами или кем бы то ни было, если он ничему не научился, если во мнениях его не произошло никакой перемены и он остался в сорок семь лет тем же, кем был в двадцать семь? Впрочем, и тот, второй, том вполне хорош для вас, каков бы он ни был. Для нас уже большое значение имеет то обстоятельство, что он нам помогает быстро перейти – а в этом и заключается главное значение этого второго тома – от скотских и зверских нидерландских картин к Фра Анджелико. Полезно также для вас, подрастая, окрепнуть в своих чувствах и суждениях, чтобы иметь возможность отличать слабость от достоинства во всем, что вам нравится, иначе вы, пожалуй, полюбите и то и другое, и даже слабости, а не достоинства. А то все может кончиться тем, что Овербек и Корнелиус вам будут нравиться ничуть не меньше Анджелико.
Однако, быть может, в этой беседе я чересчур напираю на чисто практическую сторону вещей. Помните, дети, что я не отрицаю, хотя и не могу признать духовной пользы, являющейся в некоторых случаях в силу пылких религиозных мечтаний и других деяний анахоретов. Показания относительно их никогда еще не были добросовестно собраны, беспристрастно рассмотрены, но несомненно, что в этом направлении опасные заблуждения более чем вероятны, и при том такие, каких нет в деятельной, живой и добродетельной жизни. Надежда достичь высшего религиозного состояния, побуждающая нас идти навстречу риску пагубного заблуждения, основана, говорю я, больше на тщеславии, чем на благочестии. Те же, кто при своей скромной, полезной деятельности заняли здесь места, кажущиеся самыми ничтожными в обители их Отца, не желают, я думаю, и на том свете получить обязательного тогда веления: «Друг, подымайся выше».
Беседа 8. Капризы кристаллов
Чинная беседа в классной комнате после наглядного знакомства с минералами.
Профессор. Мы узнали достаточно, дети, хотя и очень мало по сравнению с тем, что могли бы узнать, будь у нас больше времени, – мы узнали порядочно о строении минералов, как о результате явного соперничества или состязания между элементами. Разнообразие их строения хотя и велико, не должно удивлять нас, потому что мы сами ссоримся по многим важным и неважным причинам, и ссоры кристаллов тем простительнее, что они могут только чувствовать антагонизм, не рассуждая о нем. Но у них есть еще другое, странное подражание человеческим свойствам в разнообразиях форм. И разнообразие это, по-видимому, происходит не от силы соперничества, а просто от изменчивого настроения и капризов самих кристаллов. Я попросил вас всех прийти сегодня сюда, потому что эта сторона характера кристаллов должна, несомненно, особенно интересовать женскую аудиторию. (Явные признаки недовольства со стороны аудитории.) Нет, вы не должны притворяться, что вам неинтересно – это невозможно. Мы, мужчины, правда, никогда не капризничаем, но потому-то мы так скучны и неприятны. Вы же подобны кристаллам, как по блеску, так и по капризам, и бесконечно очаровательны своей бесконечной изменчивостью.
Отчетливый ропот: «Все хуже и хуже! Как будто это может быть утешительно для нас!» и так далее. Профессор, однако, уловив более благосклонное выражение лиц, продолжает.
И интереснее всего, когда дело касается кристаллов разных стран, наблюдать их подражание если не изменчивости ваших обычаев, то по крайней мере разнообразию ваших мод. При небольшой опытности можно с первого взгляда определить, в какой области найдены данные кристаллы. И хотя при достаточной обширности и точности наших знаний мы и могли бы, конечно, определить законы и обстоятельства, неизбежно произведшие формы, свойственные каждой местности, но это так же верно и относительно фантазий человеческого ума. Если бы мы могли точно знать обстоятельства, влиявшие на него, то могли бы предвидеть то, что сегодня нам кажется капризом мысли – так же как изменчивость формы кажется нам капризом кристалла. Вообще, легче разобраться, почему бернские крестьянские девушки носят шляпки в форме бабочек, а мюнхенские – в форме раковин, чем определить, почему верхушки горных кристаллов в Дофинэ имеют форму верхней части флейты, тогда как в Сен-Готарде они симметричны; или почему у флюорита Шамони розоватый цвет и форма куба.
Еще более отдаленной в настоящее время представляется перспектива исследования мелких отличий в формах группировки и конструкции. Возьмите, например, капризы просто минерала, кварца, – его разнообразие в выполнении простых задач. Он имеет много форм, но посмотрите, чего он хочет добиться от одной из них – от шестигранной призмы. Для краткости я буду называть среднюю часть призмы колонной, а пирамидальные оконечности – верхушками. Тут вы имеете прямую колонну, длинную и тонкую, как ствол спаржи, с двумя маленькими верхушками на концах; вот другая, короткая и толстая колонна, массивная, как стог сена, с двумя грубыми верхушками на концах; а вот еще две скрепленных вместе верхушки, совсем без колонны посередине! Вот кристалл, утолщенный посередине и суживающийся в маленькую верхушку, а вон похожий на гриб с огромной шапкой на тонкой ножке! Эта колонна вся составлена из верхушек с большой гладкой шапкой на вершине; а та составлена из столбов и верхушек, и все верхушки усечены от середины до конца. И в обоих случаях маленькие кристаллы расположены кое-как, так что строение целого является беспорядочным. А вот кристалл, состоящий из колонн и усеченных верхушек, расположенных всюду правильными площадками.
Мэри. Но разве эти группы кристаллов не лучше отдельного кристалла?
Профессор. Что вы называете группой и что отдельным кристаллом?
Дора (вслух, обращаясь к Мэри, не находящей ответа). Ты всегда так нерешительна, Мэри.
Профессор. Я уверен, что на этот вопрос легко ответить. Что вы понимаете под группой людей?
Мэри. Трех, четырех или многих вместе, как верхушки на этих кристаллах.
Профессор. Но если люди объединяются в группу, принимают ли они форму одного лица?
Мэри снова молчит.
Изабелла. Нет, потому что они не могут. Но вы знаете, что кристаллы могут – почему же они не делают этого?
Профессор. Да, они не делают этого. То есть не всегда делают или даже часто не делают этого. Но взгляните-ка, Изабелла.
Изабелла. Какая грязная, безобразная вещь!
Профессор. Я рад, что вы находите ее безобразной. Но она состоит из прекрасных кристаллов. Они сероваты и неярки, однако большинство из них светлы.
Изабелла. Но они в таком страшном, ужасном беспорядке!
