Уильям Дэбарс - Модель Нового американского университета
Сокращение инвестиций в государственное высшее образование означает рост платы за обучение и сокращение набора. Это лишь один из множества факторов, препятствующих общедоступности колледжей и университетов нашей страны, столь характерной для прошлого столетия. Как следствие, многие студенты, которые более всего выиграли бы от очевидной перспективы восходящей мобильности – те, кого мы могли бы в целом отнести к «социально неблагополучным и экономически уязвимым» или «исторически дискриминированным» категориям, – после начала кризиса не могут или предпочитают не поступать в исследовательские университеты. И это падение масштабов набора происходит как раз тогда, когда все больше американцев разных возрастных и социальных групп, разных интеллектуальных и творческих предпочтений стремятся попасть в университеты и переполняют те доступные места, что были открыты в университетах США еще до Второй мировой войны, когда население страны было вдвое меньше и лишь 1,14 % американцев в принципе ориентировались на получение высшего образования. За последнюю четверть века набор в вузы вырос примерно с 13 млн до более чем 21 млн человек (см. рис. I)[97]. Три четвери выпускников средних школ теперь получают высшее образование – в университете или муниципальном колледже – это четырехкратное увеличение с середины века. По некоторым оценкам, в муниципальные колледжи поступает 45 % всех абитуриентов бакалавриата, а в коммерческие заведения – 10 %. Хотя такой рост численности абитуриентов должен бы предполагать прогресс, доля тех, кто успешно заканчивает курс обучения, снизилась, а посещаемость занятий сильно разнится в зависимости от типа учебного заведения[98].
Доступ к академическом элите для широких слоев населения
Хотя по всему миру страны инвестируют в сферу образования, чтобы адаптировать свое население к экономике знаний, образовательная инфраструктура США пока неспособна удовлетворить ожидаемый спрос со стороны абитуриентов. Ведущие вузы становятся здесь все более селективными и закрепляют свой престижный статус посредством политики приема, основанной на отсеве большинства кандидатов. Престижность достигается поддержанием ресурса в дефицитном состоянии, и претензии на меритократизм могут восприниматься как оборонительная стратегия и отказ от предполагаемой ответственности. Даже если наши ведущие университеты сохраняют лидирующие позиции в мировых рейтингах, высокие академические стандарты в небольшой группе элитных вузов едва ли смогут обеспечить устойчивое процветание и конкурентоспособность, в особенности если не будем забывать о непропорционально малом количестве студентов-счастливчиков, принятых в эти вузы. Историк из Принстона Энтони Грэфтон подчеркивает: «Все студенты традиционных гуманитарных колледжей могли бы уместиться на футбольном поле одного-единственного университета Большой десятки (первых десяти американских штатов. – Примеч. пер.)»[99]. Другой автор приводит тот же пример: «Студенты гуманитарных колледжей страны почти наверняка легко уместятся на одном футбольном поле Большой десятки: их менее 100 тыс. человек»[100]. И действительно, общая численность поступающих в восемь университетов Лиги плюща в 2012/2013 уч. г. составила 65 677 человек, а лучшие 50 гуманитарных колледжей вместе приняли 95 496 человек[101]. Стадион же Мичиганского университета в Энн-Арборе вмещает примерно 110 тыс. человек.
Рис. 1. Численность населения США с наиболее высоким уровнем образования, 1940–2012 гг.
Источник: U.S. Census Bureau, Education and Social Stratification Branch, Table A-l: Years of School Completed by People 25 Years and Over, by Age and Sex: Selected Years 1940 to 2012.
Однако дилемма доступа к качественному и элитному образованию не ограничивается общей численностью абитуриентов небольших гуманитарных колледжей. Если оценивать число мест в системе качественного образования по числу мест в университетах, входящих в Ассоциацию американских университетов (ААУ) – в нее входят 60 ведущих исследовательских университетов США, – то число мест для абитуриентов бакалавриата составит примерно 1,1 млн, в том числе 918 221 человек поступили в государственные вузы и 211 500 – в частные. Общий контингент поступивших в университеты ААУ, таким образом, составляет приблизительно 6 % американских абитуриентов. Если мы не будем учитывать частные университеты, а посчитаем только государственные университеты в Ассоциации, эта цифра опустится ниже 5 %. Доля же зачисленных в 26 частных университетов составит всего 1,14 % американских студентов[102]. Иными словами, в стране, где примерно 18,2 млн человек ежегодно поступают на программы бакалавриата, в 108 сильнейших исследовательских университетов поступают немногим более 2 млн человек, т. е. примерно 11 %[103]. Чарльз М. Веста, возглавлявший тогда Массачусетский технологический институт, подчеркнул особую среду, в какую попадают такие бакалавры, участвуя в передовых исследованиях, проводимых их преподавателями: «Наше общество ожидает от этих студентов гораздо большего – да и сами они ожидают от себя гораздо большего, – чем просто знаний о том, чего достигли другие. Если они собираются помочь нам в расширении наших познаний и решении наших проблем, они должны научиться, как вести исследования, анализировать, синтезировать и рассказывать о своих результатах. Они должны научиться тому, как собирать данные, выдвигать гипотезы, апробировать и корректировать их или же при необходимости отбрасывать их и начинать все заново»[104].
Такая ограниченная доступность среды производства знаний, характерная для исследовательских университетов, наблюдается в условиях, когда эксперты по рынку труда к 2018 г. ожидают дефицит в 3 млн квалифицированных работников. По подсчетам Центра исследований образования и рабочей силы Джорджтаунского университета, чтобы не допустить этого дефицита, выпуск дипломированных специалистов должен возрасти примерно на 10 % в год. Для достижения амбициозных целей в сфере образования, поставленных президентом Бараком Обамой в его первом обращении к совместному заседанию Конгресса в феврале 2009 г. – а президент рассчитывал, что к концу десятилетия Америка вновь сможет гордиться самой большой долей выпускников колледжей в мире, – наши колледжи и университеты должны обеспечить дополнительные 8,2 млн выпускников к 2020 г.[105]В другом исследовании Центра акцентируются последствия «малообразованного» общества: «Соединенные Штаты выпускают недостаточно работников с высшим образованием еще с 1980 г. Предложение не смогло угнаться за растущим спросом, и, как следствие, стремительно возросло неравенство в доходах». Авторы, Э. Карневале и др., поясняют: «Дефицит работников с высшим образованием привел к двум основным проблемам: проблеме производительности и проблеме равенства». Речь идет о проблеме производительности недостаточно квалифицированной рабочей силы. В то же время «дефицит привел к стремительно возросшим расходам на таланты с высшим образованием, что лишь усугубляет существующее неравенство». По оценке Карневале и коллег, «чтобы восполнить дефицит предложения и уравновесить ситуацию с нашими представлениями об экономической эффективности и социальном равенстве, к 2025 г. нашей экономике потребуется еще 20 млн работников с высшим образованием»[106]. Однако в условиях диктата стереотипов, согласно которым рост набора в вузы происходит за счет снижения качества образования, лишь немногие университеты пожелают следовать стратегии обеспечения дополнительного числа выпускников, в которых нуждается наша страна.
В университетах Лиги плюща, равно как и в некоторых «флагманских» государственных университетах, конкурирующих с частными в гонке за престижем, политика приема студентов также основывается на массовом отсеве. В середине XX в. дети семей из среднего класса, хорошо окончившие школу, могли рассчитывать на поступление в ведущие государственные университеты своего штата. Например, в 1950-х и 1960-х годах в Калифорнии выпускники школ, завершившие стандартную программу и набравшие в среднем 3 балла, имели право участвовать в конкурсе на зачисление в Университет Калифорнии. До принятия в 1960 г. Генерального плана по развитию высшего образования в Калифорнии около 15 % выпускников средних школ имели право претендовать на место в Университете Калифорнии. Реализация Генерального плана снизила долю допускаемых кандидатов до 12,5 %. Дуглас объясняет, что курс на все более селективную практику приема был взят после введения в 1979 г. критериев отбора (плавающей шкалы среднего балла по обязательным дисциплинам и баллов теста SAT), совпавшего с замедлением роста набора в вузы[107]. Сообщение Стэнфордского университета в апреле 2014 г., что зачислено лишь 5 % подававших документы, – ярчайший прием растущей избирательности престижных частных университетов[108]. Но и ведущие государственные университеты становятся все более селективными, и общедоступного качественного образования, одно время воспринимавшегося как должное, для большинства формально подходящих претендентов теперь попросту не существует. Многие выпускники, окончившие эти университеты в 1970-х или 1980-х годах – и, безусловно, связывающие свой профессиональный успех с качеством полученного образования, – сегодня были бы без церемоний отсеяны на этапе поступления. Элитизм наших престижных университетов может показаться меритократическим, но степень их селективности не говорит ни о чем ином, кроме как о закреплении в американском высшем образовании классовых привилегий, исторически ассоциируемых с социальным укладом Великобритании. По мнению Кристофера Ньюфилда, «устоявшиеся практики, глубоко укорененная культура, жизненная идеология и мир американского высшего образования – все указывает на сложившуюся традицию определять высокий академический стандарт селективностью отбора, и любой университет, стремящийся к улучшению, независимо от своей миссии, будет следовать этой традиции и ужесточать правила приема»[109]. Исследователь образовательной политики Дэвид Кирп определяет дилемму следующим образом:
