Гарет Паттерсон - Там, где бродили львы
Сложилась на редкость нелепая и парадоксальная ситуация. Осуществление проекта, созданного с самыми лучшими намерениями, привело к тому, что львов словно нарочно начали выманивать с территории, где они находились под охраной закона; а уничтожали их люди, призванные всемерно охранять диких животных. И этот порочный круг остался за пределами внимания и понимания многих из тех, кто думает, что если организован заповедник либо национальный парк, то и с дикими животными здесь все в порядке. Случилось же вот что: пытаясь помочь одному гонимому объекту – бушменам, поставили под удар другой – льва. От этого в конечном итоге пострадают не только львы, но и сама внутренняя сущность людей, населяющих этот уголок дикой природы под названием Бушменленд. К сожалению, перед нами еще один пример столкновения разных интересов, которое должно быть улажено, чтобы защитить от разрушения целый регион Африки и удержать от гибели ее диких обитателей и страдающий древний народ.
Вернувшись этой ночью в свой лагерь после всего, что было переговорено, я думал под шум стремнин Окаванго о львах и о маленьком народе, об их общем прошлом и о том конфликте, в который они были брошены волею судеб. Наконец мне удалось уснуть, и в полузабытьи хотелось повернуть стрелки часов на несколько столетий назад, когда подобные противоречия, порожденные идеализмом мышления современного человека, попросту не могли возникнуть.
Утро было чудесным, и мы, несомненно, проснулись бы в приподнятом настроении, если бы не тот тревожный разговор накануне. Нам предстояло проехать четыреста шестьдесят километров на юго-запад, в сторону Гроотфонтейна, где должен был закончиться наш долгий путь в Этоша. Наш путь лежал по густо населенным зеленеющим долинам Окаванго, и мы с интересом разглядывали жилища, построенные в соответствии с традициями местных племен, и радовались смеющимся лицам их владельцев, чье прекрасное расположение духа бесспорно отражало красоту и благополучие тех мест, где они жили. Наше благодушное настроение испарилось сразу и бесповоротно, как только мы въехали в городок Рунду и спустились с небес на реальную землю. Рунду – это безрадостный пыльный город, расположенный на берегу Окаванго, противоположном Анголе, и служащий базой для многочисленных подразделений вооруженных сил Намибии и ЮАР. Присутствие военных чувствуется здесь повсеместно – грохочущие грузовики, люди в униформе, – все это создавало предельно напряженную обстановку.
Мы остановились здесь, чтобы залить в баки горючее и закупить кое-какие продукты. Неожиданно перед нашими глазами возникло напоминание о буше и о далеком прошлом его обитателей. Ко мне подошел старик-бушмен в поношенной фетровой шляпе, в изодранной зеленой рубашке и в шортах того же цвета – весь словно покрытый плесенью многих длинных лет. Среди его неясного бормотания удавалось различить лишь одну фразу, которую старик произносил тихо, а затем стал выкрикивать: «Голодны, мы голодны». В руках он держал связку грубо сделанных луков с тетивами, свитыми из рыболовной лески, и несколько плоских наконечников стрел. Хотя, судя по всему, обитатели городка смотрели на него как на сумасшедшего, он просто пытался выжить за счет того единственного ремесла, которое знал, – изготовления луков.
Продукция старика-бушмена была ярким воплощением того общества, в котором он оказался, – пластик, скверная работа и настойчивое желание продать любой ценой. Не знаю почему, но я обернулся и увидел позади себя ватагу мальчишек – юных бушменов с их милыми монголоидными личиками, облаченных в обноски современного платья. Самый младший из них, мальчонка примерно пяти лет, пытался нацепить на ногу рваную балетную туфельку. Единственная балетная туфелька, лохмотья и коренные обитатели самого сердца Африки!
Мальчишки разглядывали старика и меня, их лица не выражали вроде бы никаких эмоций, в то время как проходящие мимо чернокожие нагло подсмеивались над нами. Они ухмылялись, поскольку им нечего было стыдиться, но в глазах мальчишек угадывалась постоянно испытываемая ими боль унижения. Они были одеты в обноски европейской одежды и перенесены во времена цивилизации – «чтобы искоренить их первобытную дикость», как могли бы сказать некоторые в свое оправдание.
Мальчишки смотрели на меня, белого человека, а я думал, что же их ждет в будущем, их и старика, еще одного представителя несчастного племени. Он-то, по крайней мере, еще знает свое прежнее ремесло и пытается просуществовать за счет него, но что будут делать эти мальчишки в его возрасте? Все это неожиданно сильно ранило меня, и я в душе проклинал наше общество. Мне хотелось сорвать с ребятишек грязные лохмотья, отбросить в сторону рваную обувь и дать им в руки оружие, которое держал старик. Как хорошо было бы вернуть мальчишкам знания их предков и отправить их назад, жить свободной и естественной жизнью буша – если, разумеется, еще существует тот девственный буш, в котором некогда обитали бушмены.
Позже, неподалеку от этого места, я стал свидетелем еще одной сцены неприязненного отношения к бушменам. Маленький мальчик в школьной форме перебегал через дорогу, в то время как чернокожий мужчина, видимо, отвечавший за ребенка, попытался вернуть его назад. Маленький белый барчук, которого, судя по всему, интересовала единственная вещь – он сам, грубо закричал в ответ на африкаанс: «Бушмен, бушмен, пошел прочь, ты, бушмен!» Мальчишка использовал выражение, имеющее оскорбительный смысл в его стране. Он назвал негра «бушменом», желая побольнее уколоть его. Передо мной был юный представитель очередной генерации белых, использовавший в своем лексиконе те же самые оскорбительные словечки, которые так долго употребляли его отец и дед.
Находясь в этом неприятном городишке, я познакомился также с молодым солдатом южноафриканской армии, когда мы оба ждали своей очереди поговорить по междугородному телефону. Он не таясь рассказал мне, что год назад войска ЮАР оккупировали тридцатикилометровую полосу на территории Анголы после тяжелого кровопролития. Перед этим полоса шириной в триста километров уже находилась почти под полным контролем ЮАР. Я спросил собеседника, что представляет собой природа за рекой, в тех местах, которые видны отсюда. В ответ я услышал, что особой дикой природы он там не заметил, так что, скорее всего, от нее там уже ничего не осталось.
На территории, оккупированной войсками ЮАР, находилось несколько сообщавшихся между собой заповедников, но это было перед войной. Вместе с заповедными территориями исчезла и дикая фауна – прежде, чем кому-либо из заинтересованных организаций стало известно об этом. Воистину безумство войны было единственной господствующей силой в этой части Африки.
Неподалеку от меня и моего собеседника я увидел двух других солдат – «цветного» и бушмена. Они разговаривали на африкаанс с черным продавцом мороженого. Этот язык был единственным, которым владели все трое. С ними стояла миловидная чернокожая девушка, на которую оба солдата пытались произвести впечатление. Я немного понимал по африкаанс и, прислушавшись к их разговору, понял, что бушмен представляется девице как житель Иоганнесбурга. Он также пытался выдать себя за «цветного», хорошо знающего уличную жизнь и много поездившего. Увы, все, чем бушмен мог похвастаться – скорее в своих мечтах, чем на самом деле, – это то, что он «цветной» и «городской». Он говорил на языке белых и принадлежал к наиболее гонимому народу Африки. Этот народ был издавна не любим чернокожими, а теперь он воевал на стороне белых, использующих бушменов, чтобы восстановить свое господство в Южной Африке.
Покинув Рунду, мы после полудня достигли Гроотфонтейна, где остановились заночевать. На рассвете следующего утра мы выехали по направлению к национальному парку Этоша. Я не переставал переживать по поводу последних могикан дикой природы, бушменов, которые пали жертвой цивилизации, но сохранили еще в себе дух первобытной свободы. Из тайных эгоистических соображений я был рад оставить позади маленький военный городок и те неприятные впечатления, которые так глубоко задели мою душу и мой разум. Хотелось поскорее забыть обо всем, что я там увидел.
Этоша – это огромное нетронутое пространство земли, где тысячелетиями бродят бесчисленные стада диких животных. Я не посещал Этоша ранее, но знал, что эта богатейшая сокровищница девственной природы означает для Южной Африки примерно то же, что Серенгети – для Восточной Африки. Этоша – вне всякого сомнения, наиболее впечатляющий резерват дичи в мире, и все же я совершенно не был готов увидеть здесь такое огромное скопление животных, которое предстало нашим глазам уже в первый день пребывания в национальном парке.
Котловина Этоша имеет поистине колоссальные размеры. Древнее белое днище высохшего озера простирается на 129 километров в длину и достигает местами 72 километров в поперечнике, покрывая таким образом территорию площадью 6 133 квадратных километра. Это в действительности «великое белое место», что означает слово «этоша» на языке местной народности овамбо.
