Джеральд Даррел - Гончие Бафута
– Нет, сэр. Если этот добыча кусать маса и маса не умереть сразу, теперь он не умереть совсем.
– Верно, я не умру: у меня есть такое особенное лекарство, – солгал я и с подобающей скромностью пожал плечами.
– А-а-а-а! Да, так: у маса есть отличный лекарство, – подтвердил один из Гончих Бафута.
Я проделал все это вовсе не для того, чтобы показать им преимущество белого человека над черным; истинной причиной этого маленького спектакля было мое заветное желание поймать как можно больше таких ящериц, а я знал, что мне их не получить, если я не заручусь помощью и содействием охотников. Но для того чтобы этим заручиться, надо было побороть их страх, а я мог это сделать одним-единственным способом: наглядно показать, что мое мифическое "лекарство" куда сильней "смертельного" укуса Ке-фонг-гуу. Когда-нибудь потом под видом этого самого лекарства я дам им какой-нибудь невинной жидкости, и, вооруженные таким чудо-эликсиром, они отправятся на промысел и принесут мне полные мешки сверкающих красками Ке-фонг-гуу.
На обратном пути я важно шагал по дороге, с гордостью нес моего драгоценного сцинка и был весьма доволен собой: ведь я придумал такой хитрый способ наловить побольше этих красивых ящериц! За мной следовали легконогие Гончие Бафута, они шли молча и все еще взирали на меня с почтительным изумлением. Всякий раз, как кто-нибудь встречался нам на пути, они спешили сообщить ему о моем всемогуществе, и встречные ужасались, изумлялись и громко ахали. Разумеется, с каждым новым повторением рассказ этот приобретал все новые и новые поразительные подробности. Когда мы дошли до моей виллы и ящерица поселилась в просторной клетке, я собрал всех Гончих Бафута и произнес перед ними небольшую речь. Я сказал им, что, как они видели собственными глазами, мое лекарство – прекрасная защита от укусов Ке-фонг-гуу, Охотники с жаром закивали в знак согласия. Поэтому, продолжал я, завтра все они получат чудодейственную жидкость – ведь мне нужно поймать очень много таких ящериц, и с этим лекарством они могут смело пойти на охоту и принести мне добычу – теперь им бояться нечего. И тут я широко, благодушно улыбнулся, ожидая услышать крики восторга. Однако никаких восторгов не последовало: напротив, охотники совсем помрачнели и угрюмо топтались на месте, пальцы их босых ног зарывались в дорожную пыль.
– Ну как? – спросил я после долгого молчания. – Вы не согласны?
– Нет, маса, – пробормотали мои Гончие.
– Почему же? Разве вы не слышали, ведь я дам вам мое особенное лекарство? Чего вы боитесь?
Охотники скребли в затылках, переминаясь с ноги на ногу, беспомощно поглядывали друг на друга, и наконец один из них набрался храбрости, несколько раз откашлялся и заговорил.
– Маса, – начал он. – Твой лекарство, он, конечно, очень хороший. Мы это сами видеть. Мы видеть, как добыча кусать маса и маса не умереть.
– В чем же дело?
– Этот лекарство, маса, он колдует только белый человек. Он не колдует черный человек. Для маса этот лекарство хороший, для нас он не хороший.
Добрых полчаса я их убеждал, умолял, уговаривал. Они были очень вежливы, но непреклонны: лекарство годится для белых, а на черных оно не подействует. В этом они были убеждены и твердо стояли на своем. Каких только доводов я не придумывал, пытаясь их переубедить! Но тщетно. Под конец, безмерно разозлившись оттого, что мой хитрый план не сработал, я отпустил охотников и отправился обедать.
Вечером с бутылкой джина явился Фон в сопровождении пяти членов совета. Полчаса мы просидели на залитой лунным светом веранде и бессвязно болтали о всякой всячине; потом Фон пододвинул свой стул поближе к моему, наклонился ко мне, и неизменная широкая подкупающая улыбка осветила его лицо.
– Один человек сказать мне, ты поймать Ке-фонг-гуу, – сказал Фон. – Этот человек сказать мне правда?
– Да, верно, – кивнул я, – Очень хорошая добыча, эта ящерица.
– Этот человек сказать, ты поймать Ке-фонг-гуу голый рука, – продолжал Фон. – Я думать, этот человек сказать неправда, а? Этот добыча, Ке-фонг-гуу, он очень опасный, его нельзя брать голый рука, а? Он тебя убить один раз, разве не так?
– Нет, этот человек сказал тебе правду, – решительно возразил я. – Я держал ящерицу голой рукой.
Услышав мой ответ, члены совета шумно перевели дух, а Фон откинулся на спинку стула и смотрел на меня широко раскрытыми глазами.
– И когда ты его поймать, что он делать? – спросил Фон после долгого молчания.
– Она меня укусила. Фон и его советники дружно ахнули.
– Она меня укусила вот сюда, – сказал я и вытянул руку, а Фон отшатнулся, точно я наставил на него ружье. Он и его советники оглядели мою руку с безопасного расстояния и оживленно о чем-то поговорили.
– Почему ты не умереть? – спросил потом Фон.
– Умереть? – нахмурился я. – А почему я должен был умереть?
– Да ведь этот добыча – опасный, – в волнении сказал Фон. – Он очень много сильно кусаться. Если его схватить черный человек, он один раз умереть. Почему ты никогда не умереть, друг мой?
– Ну, у меня от этого есть особенное лекарство, – небрежно бросил я.
И снова все присутствующие дружно ахнули.
– Этот лекарство – европейский? – спросил Фон.
– Да. Хочешь, я тебе его покажу?
– Да, да, отлично! – вскричал Фон.
Все молча ждали, а я пошел в комнату и принес свою аптечку; потом вытащил из ящичка пакет борной кислоты в порошке и высыпал щепотку себе на ладонь. Все жадно вытянули шеи, стараясь получше разглядеть чудодейственное лекарство. Я налил в стакан воды, размешал в ней порошок и натер раствором ладони.
– Вот и все! – сказал я и развел руками, как заправский фокусник. – Теперь Ке-фонг-гуу не сможет меня убить.
После этого я подошел к клетке с ящерицей, открыл дверцу и обернулся к своим гостям, держа в руках животное. Раздался шелест одеяний, и все члены совета, теснясь и толкаясь, точно стадо перепуганных овец, кинулись в другой конец веранды. Фон не шелохнулся в своем кресле, но, когда он увидел, что я направляюсь к нему, на лице его отразились страх и отвращение. Я остановился перед его креслом и протянул ему ящерицу, которая между тем силилась отгрызть мне палец.
– Смотри... Видишь? – сказал я. – Эта добыча не может меня убить.
Не сводя глаз с ящерицы. Фон в полнейшем изумлении со свистом выдохнул воздух. Наконец он оторвал от нее зачарованный взгляд и посмотрел на меня.
– Этот лекарство... – сказал он хрипло. – Он годится для черный человек?
– Очень годится и для черного человека.
– И черный человек не умереть?
– Ни в коем случае, друг мой.
Фон откинулся на спинку кресла и, пораженный, глядел на меня.
– А! – сказал он наконец. – Отличный штука, этот лекарство.
– Хочешь попробовать его на себе? – небрежно спросил я.
– Э-э-э... да, да, отлично, – с тревогой ответил Фон. Не давая ему времени передумать, я посадил ящерицу обратно в клетку и развел в воде еще немного борной. Потом еще раз показал Фону, как этим пользоваться, и он долго, усердно втирал "волшебное зелье" в свои огромные ладони.
Наконец я принес клетку, вытащил ящерицу и протянул ее Фону.
Настала решающая минута: советники окружили нас, все же стараясь не подходить слишком близко, и, затаив дыхание, следили за нами. Их лица были искажены страхом, а Фон облизнул губы, протянул было руку к ящерице, но тотчас тревожно отдернул, потом протянул еще раз. Мгновение нерешительности, огромная черная рука повисла в воздухе над радужной ящерицей, наконец глубокий вздох – и ящерица у него на руке, уверенно схваченная поперек туловища.
– А-а-а-а-а-а! – выдохнули зрители.
– Вот! Я его держать! – завопил Фон и стиснул несчастную ящерицу с такой силой, что я испугался за ее жизнь.
– Полегче! – взмолился я. – Не тискай так, ты ее убьешь!
Но Фон совсем оцепенел, сложная смесь страха и восторга перед собственной смелостью сковала его: он сидел неподвижно, не спуская глаз с ящерицы, зажатой у него в руке, и только бормотал: – Я его взять... я его держать...
Мне пришлось силой разжать его пальцы, отнять злополучную ящерицу и посадить ее обратно в клетку.
Фон оглядел свои ладони и поднял на меня глаза; лицо его сияло совершенно детской радостью. Советники о чем-то оживленно переговаривались между собой. Фон замахал на меня руками и расхохотался. Он все хохотал, хохотал и никак не мог остановиться; при этом он хлопал себя по бедрам, сгибался в три погибели в своем кресле, кашлял, брызгал слюной, и по лицу его текли слезы. Смех этот был так заразителен, что засмеялся и я. а потом и советники тоже не заставили себя ждать. Мы все топали ногами и хохотали так, будто уже никогда в жизни не перестанем: в конце концов один из хохочущих советников совсем задохнулся и стал кататься по полу, а Фон, сотрясаясь от бурных приступов смеха, без сил откинулся на спинку кресла.
– Чего это вы смеетесь? – сквозь смех выговорил я наконец.
