Жак-Ив Кусто - В мире безмолвия
…Там, наверху, – живущая впроголодь оккупированная Франция. Я подумал о сотнях калорий, которые ныряльщик теряет в воде; облюбовал себе пару омаров в фунт весом и осторожно снял их со свода, стараясь не задеть колючки. Затем я выбрался из грота и направился со своей добычей к поверхности.
Неотступно следившая за моими пузырями Симона нырнула мне навстречу. Я вручил ей омаров и отправился за новой порцией, а она вернулась на поверхность. Симона вынырнула около скалы, на которой сидел, уставившись на поплавок своей удочки, оцепеневший провансалец. Он увидел, как из воды появилась светловолосая женщина, держа в каждой руке по извивающемуся омару. Она положила их на скалу и обратилась к нему: "Будьте добры, постерегите их для меня". Рыболов выронил из рук удочку.
Симона ныряла еще пять раз, принимая от меня омаров и складывая их на утес. Рыболов не мог видеть меня. Наконец Симона подплыла к нему за своим уловом.
– Прошу вас, оставьте одного себе, мсье. Их очень легко собирать, нужно только делать, как я.
Тайе и Дюма дотошно расспрашивали меня обо всех подробностях, уплетая мою добычу. Мы строили бесчисленные планы применения акваланга. Тайе произвел в уме расчет и торжественно объявил, что каждый ярд(3) нашего продвижения в глубь моря открывает человеку еще триста кубических километров жизненного пространства. Наша троица давно знала друг друга, вот уже много лет мы ныряли вместе. Наш новый ключ к неизведанному миру сулил чудеса. Мы вспомнили, с чего начинали…
Нашим первым вспомогательным оборудованием были подводные очки, применение которых известно в Японии и Полинезии уже много столетий. В шестнадцатом веке ими пользовались ныряльщики за кораллами на Средиземном море. За последние пятьдесят лет это приспособление открывали заново не менее пяти раз. Незащищенный человеческий глаз, очень плохо видящий под водой, буквально прозревает благодаря водонепроницаемым очкам.
Однажды воскресным утром 1936 года – это было в Ле Мурильоне, близ Тулона, – я окунулся в воды Средиземного моря, надев очки Фернеза. Я служил тогда на флоте рядовым артиллеристом, бил неплохим пловцом и преследовал одну цель – отработать свой кроль. В тот момент я думал о море лишь как о соленой среде, разъедающей мне глаза. И вдруг мне открылось поразительное зрелище: подводные скалы, покрытые зарослями зеленых, бурых, серебристых водорослей, среди которых плавали в кристально чистой воде неизвестные мне дотоле рыбы. Вынырнув на поверхность за воздухом, я увидел автомашины, людей, уличные фонари. Затем снова погрузил лицо в воду, и цивилизованный мир разом исчез; внизу были джунгли, недоступные взору тех, кто движется над водой. Бывает, на вашу долю выпадает счастливое сознание того, что жизнь разом изменилась; вы прощаетесь со старым и приветствуете новое, бросаясь очертя голову навстречу неизведанному. Так случилось со мной в тот летний день в Ле Мурильоне, когда у меня открылись глаза на чудеса моря.
Я стал жадно прислушиваться к рассказам о героях Средиземноморья; пользуясь очками Фернеза и ножными ластами Ле Корлье, вооруженные варварским оружием, они производили настоящее опустошение в рыбьем царстве.
Бесподобный Ле Муань, погрузившись в морскую пучину около Санари, бил рыбу пращой! Знаменитый Фредерик Дюма, сын профессора физики, охотился под водой с заостренным железным прутом. Для этих людей граница между двумя взаимно чуждыми мирами не существовала.
Я уже два года увлекался нырянием в очках, когда встретил Дюма. Вот как он сам рассказывает о своем приобщении к подводному спорту.
"…Летом 1938 года, сидя как-то раз на прибрежном камне, я увидел настоящего человеко-рыбу, явно опередившего меня в эволюции. Плавая, он ни разу не поднимал головы, чтобы сделать вдох: для этого у него во рту имелась трубка. На ногах – резиновые ласты. Я сидел и восхищался его сноровкой. Наконец он замерз и вышел из воды. Это был лейтенант флота Филипп Тайе. Он изобрел оружие для подводной охоты наподобие моего. Очки у него были больше моих. Он рассказал мне, как раздобыть очки и ласты и как сделать дыхательную трубку из садового шланга. Мы назначили с ним день совместной охоты. Этот день явился важной вехой в моей подводной жизни".
Этот день оказался важным для всех нас: я был знаком с Тайе еще раньше, и теперь мы все трое собрались вместе.
Подводная охота разгорелась вовсю. Остроги, арбалеты, самострелы, гарпунные ружья – все было обращено против морской "дичи". В результате в прибрежных водах почти не стало рыбы, что вызвало страшное возмущение среди рыбацкого населения этих мест. Нас обвиняли в том, что мы распугиваем рыбу, рвем сети, грабим верши и устраиваем настоящий мистраль своими дыхательными трубками.
Однажды, кувыркаясь в воде, Дюма заметил, что за ним наблюдает с мощного катера живописный тип, голый по пояс и весь разрисованный танцующими девицами и знаменитыми полководцами. Эта ходячая картинная галерея окликнула Диди; тот вздрогнул – он узнал Карбона, пресловутого марсельского гангстера, чьим идолом был Аль Капоне.
Карбон подозвал Диди и пригласил его к себе на катер; затем осведомился, чем тот занят. "Ничего особенного, просто ныряю", – ответил Диди робко.
"Я люблю приезжать сюда, чтобы отдохнуть на покое от городского шума, – сказал Карбон. – Ты заинтересовал меня – будешь теперь нырять с моей скорлупки".
Диди рассказал ему о ненависти к ныряльщикам со стороны рыбаков. Карбон вспылил. Направив свой катер прямо в гущу рыбацких лодок, он демонстративно обнял Диди своей волосатой ручищей и заорал: "Эй, вы! Имейте в виду – это мой друг!"
Мы дразнили Дюма его гангстером, однако вынуждены были отметить, что рыбаки больше не смели его задевать. Вместо этого они обратились с протестом в правительственные инстанции. В результате был принят закон, строго регламентирующий подводную охоту. Применение водолазных аппаратов и огнестрельного оружия запрещалось. Ныряльщиков обязали обзавестись разрешениями на охоту и войти в официально утвержденный клуб рыболовов. Однако крупная рыба уже исчезла из прибрежных вод на всем протяжении от Ментоны до Марселя. Было зафиксировано еще одно примечательное явление: рыбы научились держаться за пределами досягаемости оружия подводных охотников. Они нагло дразнили ныряльщика, вооруженного самострелом, держась от него в пяти футах. Если ныряльщик брал с собой гарпунное ружье с резиновой пращой, бьющее на восемь футов, то рыбы аккуратно соблюдали дистанцию в восемь футов с небольшим. Они словно знали, что дальнобойность самого мощного гарпунного ружья составляет пятнадцать футов. Сотни лет человек был самым безобидным из всех появлявшихся под водой существ. Когда же он вдруг освоил правила подводного боя, рыбы немедленно разработали соответствующую оборонительную тактику.
В пору нашего увлечения очками Дюма как-то побился об заклад, что за два часа набьет острогой двести двадцать фунтов рыбы. В течение условленного времени он нырял пять раз на глубину от сорока пяти до шестидесяти футов. В каждый заход он успевал за короткое время, пока у него хватало дыхания, одолеть здоровенную рыбину. Он выловил четырех морских судаков общим весом в двести фунтов и одну восьмидесятифунтовую ставриду(4).
Одно из наших самых ярких воспоминаний – сражение с огромной ставридой, весившей не менее двухсот фунтов. Диди поразил ее острогой, и мы стали посменно нырять, стараясь закрепить успех. Дважды нам удавалось дотащить рыбину до самой поверхности. Однако воздух, казалось, действовал на нее только ободряюще: мы выдыхались, а рыбина все усиливала сопротивление. В конце концов царица ставрид спаслась бегством.
Мы были молоды и порой переступали границы здравого смысла. Однажды – это было в декабре, в Каркерэне – Тайе стал нырять один, оставив свою собаку Сойку сторожить одежду. Температура воды была пятьдесят два градуса по Фаренгейту(5). Филипп гнался с острогой за большим морским окунем, но промерз и вынужден был прекратить преследование. Между тем он оказался на расстоянии нескольких сот ярдов от берега. Измученный и окоченевший, он с огромным трудом поплыл обратно. Наконец Филипп выбрался на камень и упал без сознания, обдуваемый пронзительным ветром. Жизнь его была на волоске, но тут волкодав, движимый каким-то чудесным инстинктом, прикрыл Филиппа собой и стал дышать ему в лицо. Тайе пришел в себя и лишь с огромным трудом добрел до укрытия.
Наши первые исследования в области физиологии ныряния касались воздействия холода. Вода – лучший проводник тепла, нежели воздух, она обладает поразительной способностью поглощать калории. Тело купающегося теряет в море огромное количество тепла, что создает величайшую нагрузку на его тепловые центры. Центральная температура тела должна во что бы то ни стало оставаться неизменной. Подверженный воздействию холода, организм осуществляет решительное стратегическое отступление: первой на произвол врага оставляется кожа, затем подкожные слои. Происходит сжатие поверхностных капилляров; отсюда гусиная кожа. Если холод продолжает наступление, организм уступает ему руки и ноги ради сохранения жизненных центров. Падение внутренней температуры сопряжено уже с опасностью для жизни.
