Жак-Ив Кусто - В мире безмолвия
Интересна судьба этого судна. Будучи зафрахтован греческой компанией, "Дальтон" вышел из Марселя в сочельник 1928 года с грузом свинца. Судно устремилось к маяку Планье, словно москит к лампе, врезалось в остров и пошло прямиком ко дну. Смотрители маяка спустились по скалам к воде и спасли всю команду. Они сообщили потом, что все спасенные были пьяны, начиная от юнги и кончая капитаном. Праздничное настроение одолело их всех без различия.
Мы заручились разрешением администрации маяка и высадились на острове, привезя с собою акваланги, остроги, самострелы, кинокамеры, воздушный компрессор и продукты. Служащие маяка жили в постоянном напряжении: каждый момент могли явиться немцы, чтобы взорвать маяк, либо английская подводная лодка с десантом.
Мы спустились по каменным ступеням в воду и подплыли к бушприту "Дальтона". Подступ к глубинам здесь затруднялся крутой скалой и неприятным ощущением в ушах. Бывает, что погружение вниз головой вызывает такое ощущение, словно вы превратились в забиваемый клин. Однако стоит глотнуть, как давление на барабанные перепонки пропадает и сразу восстанавливается хорошее самочувствие.
Мы проследовали мимо выступающего носа и вдоль искореженных бортов к покоробившейся палубе с разинутой пастью грузового трюма. Затем проникли в трюм, щуря глаза, чтобы быстрее привыкнуть к темноте. Выстланный песком и листами железа, трюм напоминал глубокую шахту; в том месте, где переломился корпус, зияло громадное отверстие, открывающее вид на морскую пучину. Я повис в темном тоннеле, наблюдая, как из-за железных зубцов появляются мои товарищи. Выпускаемые ими пузырьки воздуха напоминали паровозные дымки.
В центре корабля переплетение стальных конструкций образовало своеобразные джунгли, в которых порхали синагриды. Под разрушенным мостиком мы обнаружили покрытое почти сплошным слоем маленьких ракушек главное рулевое колесо. Переборки были украшены геометрическими узорами в соответствии с расположением труб и приборов.
Мы находились на глубине ста футов, в еще не изведанной нами зоне. Внизу сквозь корпус, как сквозь трубу, виднелись части кормы, покоившиеся на песчаной банке. Надстроечная часть лежала на расстоянии тридцати футов от нас, неповрежденная, с обеими мачтами на своих местах.
Первоначально мы не собирались погружаться очень глубоко. Мы думали поплавать на глубине шестидесяти футов, но море манило нас все дальше и дальше вглубь. И вот мы очутились на чреватой опасностями глубине семнадцати саженей. Где проходит глубинный предел? Может быть, на дразнящем нас песчаном откосе между двумя половинами "Дальтона"? Мы решили, что будет лучше подняться наверх и обдумать эту проблему там.
А на острове нас ожидала другая, весьма тривиальная проблема – как прокормиться. Ныряльщику нужно съедать в день четыре фунта мяса. Тайе и Дюма взялись опровергнуть закон, гласящий, что добытая на подводной охоте рыба не может возместить тех калорий, которые затрачены на погоню за нею. Громадные морские судаки, плававшие вокруг носа "Дальтона", еще не были знакомы с охотниками. Они, казалось, только и ждали того момента, когда Дюма пронзит их острогой. Мы варили целые котлы густой похлебки. Для этого приходилось разрезать нашу добычу на части, но чистить ее мы избегали. Головы, глаза, мозг и внутренности придавали ухе совершенно особый вкус, какого не получишь от очищенной рыбы. Конечно, совсем не обязательно есть, скажем, рыбьи глаза, но зато, сохраняя, по примеру диких народов, всю требуху, мы получали замечательный навар.
Выловленные нами судаки относились к особенно крупному виду, известному под названием Merou, который фактически не встречался на рыбных рынках Прованса, покуда за дело не взялись ныряльщики-спортсмены. Рыбаки, видели этих здоровяков через смотровые трубы со стеклянным дном, но не могли поймать их в свои сети. Иногда Merou клюют на удочку. Попав на крючок, они уходят в щель в скале и оказывают отчаянное сопротивление, крепко упираясь колючками в камень. Арабы пользуются следующим приемом: спускают к трещине осьминога и сильно дергают лесу; иногда это увенчивается успехом, чаще – нет. Есть еще хитрая уловка: вниз по леске спускают тяжелый грузик. Ударяя Merou в нос, грузик заставляет рыбу на мгновенье ослабить свое усилие. Подтянув тут же лесу, можно выдернуть упрямца из щели, либо подтащить его на несколько дюймов. В случае нужды посылают несколько грузиков; терпеливая осада приносит обычно рыболову победу.
Одна из жертв Дюма задала ему немалую работу. Он выследил ее около "Дальтона". Merou развил стремительную скорость, словно понимая, чем ему грозит эта встреча. Он сохранял все время безопасную дистанцию, вне пределов досягаемости гарпунного ружья, и, наконец, рванулся в сторону своего убежища. Дюма решил использовать последний шанс и выстрелил. Гарпун пробил рыбину; она помчалась, таща за собой Диди на тросике. Внезапно Merou нырнул под корпус судна. Дюма оказался в весьма неприятном положении: его скребло грудью о песчаное дно, а баллоны акваланга бились о железо. Необычная ситуация: рыба затащила человека в щель! Merou исчез из поля зрения: он тянул Дюма все дальше и дальше. В почти полной темноте Диди видел только пробковый поплавок на гарпунном тросике. Тут поплавок застрял, и рыбина оказалась как бы на якоре.
Дюма перерезал тросик и стал выбираться задним ходом, моля бога, чтобы проржавелый корпус выдержал удары баллонов акваланга. В железных листах над ним уже виднелось не мало дыр. Выкарабкавшись, наконец, Диди взвесил положение. Он решил все-таки попытаться добыть дерзкую рыбу: проник сверху внутрь корпуса и обнаружил свой поплавок в дыре с зазубренными краями. Едва Диди дернул трос, как взбешенная болью рыба рванула его за собой и снова затащила в лабиринт. Дюма двинулся вперед, перехватываясь руками вдоль троса, пока не нащупал гарпун.
Завязалась ожесточенная схватка в темноте, в тучах песка, взбитого извивающимися телами. В конце концов Диди удалось овладеть положением и направить рыбину в сторону выхода. После этого ему оставалось только держаться за гарпун, как за руль, и Merou помчал его через дыру на волю.
Нелегкий способ добывания рыбы – но мы были голодны!
…Мы всячески подбадривали самих себя, готовясь к неизбежному: предстояло опуститься к кормовой части "Дальтона", чтобы определить предел акваланга. И вот мы скользим вниз через громадное железное брюхо прямо в зловещую светлую пасть, за которой на глубине ста тридцати футов лежит в кристально чистой воде корма. Все здесь выглядело необычно. Предметы не отбрасывали тени. Повисшие в пространстве мачты, железные листы, даже люди казались в излучающемся отовсюду свете огромными и лишенными четких очертаний.
Доски кормовой палубы исчезли, обнажив переплетение стальных ребер и бимсов. Вместо знакомых нам зеленых и бурых водорослей – жесткий и колючий биологический покров. На квартердеке мы увидели что-то странно напоминающее ковенантскую арку, какую носят по улицам в дни церковных праздников. Арка оказалась кокпитом старой конструкции; над ним висел поломанный запасной штурвал, вокруг которого вился целый рой черных рыбок.
Мы нерешительно подплыли к перилам на корме и глянули вниз: мягкий песчаный откос терялся в смутной дали. Мы чувствовали себя так же хорошо, как на глубине пятидесяти футов. К этому времени у нас уже начало вырабатываться особое чувство глубины. Мы исходили из своих физических ощущений, стараясь не воображать несуществующих симптомов.
Прежде чем соскочить с кормы, мы инстинктивно "пощупали" воду, чтобы увериться, что она будет служить нам опорой, когда мы покинем корабль. И вот мы шагнули за борт и опустились на дно. Здесь мы увидели наполовину зарывшиеся в песок лопасти винта; все дно было изрыто его предсмертными конвульсиями. Мы двинулись дальше, оказавшись глубже, чем когда-либо ранее, но не чувствовали ничего необычного; только дыхание стало слегка затрудненным из-за повышенной нагрузки. Стоило поплыть несколько быстрее или попытаться поднять тяжелый предмет, как ритм дыхания нарушался.
Наконец мы направились к поверхности, протянув вдоль корпуса "Дальтона" тройную цепочку пузырьков, и вскоре очутились на скалистом склоне под каменной лестницей маяка Планье. Внезапно у меня помутилось в глазах, все закружилось в искрящемся вихре. Я уцепился за камень и зажмурился. Итак, море все-таки карало меня! Немного погодя я рискнул открыть глаза. Все было в полном порядке. На скале играли ленивые блики света. Мои товарищи исчезли. Я выплыл на поверхность и присел на каменную ступеньку. Средиземное море весело искрилось на солнце. Позже я узнал, что случившееся со мной связано с декомпрессией, во время которой к органам равновесия во внутреннем ухе приливает кровь, заставляя ныряльщика испытывать головокружение и видеть падающие звезды. Никакими осложнениями это не грозит.
