Джеральд Даррел - Новый Ной
Одним из самых забавных животных, встречающихся в Гвиане, является цепкохвостый дикобраз. Это небольшое толстенькое существо, покрытое черными и белыми иглами, с длинным голым хвостом, предназначенным для лазания по деревьям. У него толстые плоские задние ноги и два маленьких круглых глаза, похожих на пуговки. Если бы они не были такими смешными, к ним можно было бы проникнуться сочувствием: всегда стараются сделать как лучше, а получается наоборот.
Если, например, такому зверю дать четыре банана, он сперва попытается все четыре взять в рот. Когда после нескольких попыток он придет к заключению, что его рот недостаточно велик для этого, он будет долго сидеть, шевеля выпуклым носом и размышляя, что же делать. Подберет банан и держит в пасти, затем возьмет в каждую переднюю лапу по банану и вдруг с огорчением обнаружит, что на полу остается еще один. Тогда он выпустит из зубов один плод и подберет другой, но, увидев, что один банан по-прежнему лежит на полу, бросит все и опять погрузится в раздумья. Только через полчаса ему приходит в голову блестящая идея – сесть да съесть один банан, тогда оставшиеся три он сможет взять с триумфом – по одному в каждую лапу и один в зубы.
Эти дикобразы имеют своеобразную привычку устраивать состязания по боксу. Заберутся два таких зверя на верхние ветки в своей клетке, усядутся поудобнее на корточки, обмотав вокруг веток свои могучие хвосты для безопасности, а затем накидываются друг на друга, нанося немыслимые апперкоты и короткие тычки; все это время их носы двигаются из стороны в сторону, а маленькие круглые глаза, как ни странно, исполнены выражения покорности и даже беспокойства. Самое удивительное в этих состязаниях то, что они иной раз могут длиться до получаса, однако же не было случая, чтобы один дикобраз покалечил другого.
Иногда после очередной встречи соперникам хочется немножко пожонглировать. Найдут старую косточку манго или что-нибудь в этом роде, сядут опять же на корточки и начнут перебрасывать из лапы в лапу – с виду настолько неумело, что кажется, вот-вот выронят. Но этого никогда не случается. Наблюдая их, я всегда вспоминал клоунов, которых видел в цирке: в неуклюжих ботинках, со скорбным выражением на лице, они вечно попадают в какие-нибудь передряги или с самым серьезным видом смешат публику.
Кроме прочих диковинных созданий, Гвиана может похвастаться самым крупным в мире грызуном, который называется капибара, или водосвинка. Она и в самом деле напоминает гигантскую морскую свинку размером с крупную собаку и весом около пятидесяти килограммов. В длину она достигает четырех футов, а в высоту двух, так что, если сравнить ее с обычной английской полевой мышью, которая вместе с хвостом едва ли составляет четыре с половиной дюйма и весит одну шестую унции, никому и в голову не придет, что они родственники.
Первую капибару я получил вскоре после прибытия в Джорджтаун; я бы даже сказал, слишком скоро. Я еще не успел выбрать подходящее место для базового лагеря, и мы жили в небольшом пансионе на окраине города. Хозяйка любезно разрешила нам держать любых животных, которых мы приобретем, у нее в саду. Через несколько дней у меня уже были одна диковинная птица да пара-тройка обезьян, которых я разместил в клетках, поставленных возле клумб. И вот однажды вечером вошел некто, ведя на поводке огромную взрослую капибару. Пока я торговался с хозяином, животное с весьма аристократическим видом отправилось расхаживать по саду, время от времени срывая цветок, очевидно считая, что я за ним не слежу.
Я поместил грызуна в новую длинную клетку в форме гробика, с передней стенкой из особо прочной проволоки, положил ему туда самых разнообразных деликатесов и оставил в покое. Комната, где мы с приятелем спади, выходила в сад. Около полуночи мы были разбужены каким-то странным звуком, будто кто-то играл на арфе под аккомпанемент жестянок. Я задумался, что бы это могло быть, и вдруг вспомнил о капибаре.
С диким криком: "Капибара удирает!" – я выскочил из постели и выбежал в сад прямо в пижаме. Тут же ко мне присоединился приятель. Однако в саду все было тихо-мирно, а наш грызун сидел себе на задних лапах, высокомерно задрав нос. Мы с другом заспорили, капибара ли издавала этот звук. По мнению друга, это никак не могла быть капибара – посмотри, с каким невинным видом она сидит! Я возражал, что это могла быть только она – потому и прикинулась овечкой. Поскольку звук больше не повторялся, мы решили снова отправиться на боковую, но не успели лечь, как та же зловещая музыка раздалась вновь и еще громче прежнего. Выглянув из окна, я при лунном свете увидел, что клетка капибары дрожит и трясется.
Тихо спустившись по лестнице и осторожно подкравшись, мы наконец разглядели, чем занимался наш грызун. Он с весьма презрительным выражением наклонял морду вперед и, схватив огромными кривыми зубами проволочную сетку, натягивал ее и отпускал, отчего вся клетка вибрировала, словно арфа. После того как звук затихал, он поднимал мясистый зад и принимался топать по жестяному подносу, громыхая, словно весенняя гроза. Очевидно, это он так сам себе аплодировал. Да нет, никуда он убегать не собирался, просто демонстрировал свой талант музыканта.
Но о том, чтобы разрешить ему продолжать в том же духе, не могло быть и речи – хлопот не оберешься, когда посыплются жалобы со стороны других жильцов пансиона. Поэтому мы убрали из его клетки поднос, а переднюю стенку накрыли мешковиной в надежде, что он успокоится и ляжет спать, – да и нам пора было на покой. Не тут-то было! Стоило отойти на несколько шагов, как тот же жуткий дребезжащий звук вновь наполнил сад. Что же делать? Мне ничего не приходило в голову. Пока мы спорили, в дверь постучали несколько разбуженных постояльцев и сказали, что звери убегают и своим шумом всех перебудили. Я, конечно, принес всем глубокие извинения, а сам думал, как бы остановить несчастного грызуна.
Наконец мой друг подал блестящую идею – отнести капибару вместе с клеткой в Музей естественной истории неподалеку отсюда, с хранителем которого он состоял в приятельских отношениях. Там животное можно оставить на попечение ночного сторожа, а на следующее утро забрать. Надев одежду поверх пижам, мы вышли в сад, подкрались к длинной, похожей на гроб, клетке, завернули ее в мешки и понесли. Капибара, недовольная тем, что мы так грубо прервали ее сольный концерт, носилась из угла в угол, от чего клетка раскачивалась, как качели. До музея было всего-то ничего, но из-за ее выкрутасов нам несколько раз приходилось останавливаться и отдыхать.
Мы свернули за угол на тропку, что вела к воротам музея, и тут же столкнулись с полицейским. Он смерил нас подозрительным взглядом – чего это мы тут шляемся в час ночи, в наспех наброшенной поверх пижам одежде, да еще с каким-то странным ящиком вроде гроба?! Может, это грабители, волокущие добычу после налета на один из ближайших домов? Или убийцы, несущие в гробу труп жертвы? Наш рассказ о том, что это всего-навсего грызун под названьем капибара, мало удовлетворил его. Пришлось развернуть мешковину и продемонстрировать ему наше чудовище. Убедившись, что мы говорим правду, он сменил гнев на милость и даже помог дотащить клетку до ворот музея. Затем мы принялись хором звать ночного сторожа, а зверюга, очевидно, чтобы успокоить наши нервы, сыграл что-то из своего репертуара – должно быть, самое любимое – на толстой проволоке. На наши крики никто не вышел, и стало ясно, что ночной сторож, где бы он ни находился, явно отлынивает от своих обязанностей. Немного поломав голову, как нам быть, полицейский предложил отнести грызуна на местную бойню – может, хоть там его покараулят до утра.
По дороге на бойню нам снова пришлось пройти мимо пансиона, и я предложил пока оставить клетку с животным в саду, а самим добежать до бойни и разведать, дадут ли ему там приют. Путь до бойни оказался неблизким, и я понял, что мы правильно поступили – не стоило тащить его в такую даль только затем, чтобы выяснить, что оставить его здесь нельзя.
Пристроив в саду нашего грызуна, который по-прежнему сочинял песенки, аккомпанируя себе на проволоке, мы, зевая от усталости, пустились в путь по спящим улицам и, сбившись раз или два с дороги, добрались-таки до бойни, где, к нашей радости, горел свет. Мы бросили в окно пару камушков, и тут же высунулся пожилой негр и спросил, что нам нужно. Когда мы объяснили, что нам нужно приютить на ночь капибару, он решил, что мы сбежали из сумасшедшего дома, и утвердился в своем мнении, узнав, что мы не принесли с собой животное.
Спросив меня, кто такая капибара, и выслушав мои разъяснения, старик обеспокоенно покачал головой:
– Так это же бойня, – сказал он. – Это для коров. Здесь грызунам не положено.
В конце концов мне удалось убедить его, что капибара – это что-то вроде коровы, только чуть поменьше, и что не сгрызет же она за одну ночь бойню. Уладив это дело, мы отправились в пансион за зверем. Войдя в освещенный лунным светом сад, мы заглянули в клетку и обнаружили, что наш бандюга дрыхнет без задних ног, свернувшись в углу калачиком и слегка пофыркивая. Мы решили больше не трогать его и остаток ночи проспали как убитые. Спустившись на следующее утро проведать своего мучителя, мы увидели, что капибара вполне довольна жизнью и отнюдь не выглядит усталой.
