Гарет Паттерсон - Львы в наследство
Кора – часть восхитительной экосистемы, называемой ньика, и хотя внешне она не так чарующа, как другие восточноафриканские заповедники, тем не менее она остро нуждается в защите. Обитающие в столь суровых условиях животные – прекрасный пример приспособляемости. Присмотрись к этой земле поближе и увидишь, что это настоящий кладезь разнообразных сведений и тайн, овладение которыми пополнило бы знания не только о Коре, но и о других сходных регионах Африки, помогло бы определить основные направления развития там природоохранной деятельности.
Когда едешь по заповеднику, порой дорогу перебегает малый куду, более хрупкий и привлекательный, чем его собрат большой куду, а если очень повезет, то может показаться и геренук – длинношеее существо, исконный обитатель этих засушливых земель. Геренук, или жирафовая газель, – размером примерно с импалу и сходной с ней расцветки; но у этих животных удлиненная шея, позволяющая им доставать до более высоких веток. Есть у них и другой способ добывать себе лакомство – они поднимаются на задние ножки и кормятся примерно так же, как изголодавшиеся козы в засушливых землях [6].
Во время поездок я высматривал хоть какие-нибудь признаки слонов, и лишь изредка мои усилия вознаграждались круглыми следами – обычно молодых слонов, бродящих в одиночку или небольшими группами. Это следствие нещадной бойни, происходящей в Коре в последние годы: если остались только молодые слоны, значит, на взрослых охотятся с размахом.
У слонов высоко развита социальная структура, и сложившаяся ситуация означает ее крах. В результате истребления пожилых' самок, управляющих матриархальным обществом, без лидера остаются семейства и группы растерянных осиротевших детенышей; выжившие животные утрачивают представление о земле, на которой живут, и ее ресурсах. Погибшие старые самки уносят с собой опыт многих лет: как избегать опасных ситуаций, где искать воду и пищу в засушливые периоды. Для таких земель, как Кора, истребление слонов еще отзовется эхом впоследствии, поскольку на этих животных держится здешняя экосистема: благодаря слонам, вытаптывающим густые заросли акации коммифоры, образуются лужайки, зарастающие травой, а это корм для зебр, антилоп канна и прочих антилоп. При наличии стабильного количества слонов в регионе таких лужаек станет больше, а следовательно, повысится уровень грунтовых вод, ибо корни травы разрушают ссохшуюся структуру почвы, которую многолетние кустарники консервируют.
В пути я часто задумывался над тем, что ждет Кору, если исчезнут эти замечательные архитекторы жизни дикой природы – стада слонов. Они, конечно, губят деревья, но вместе с тем создают условия для возрождения жизни. Когда слоны поедают растительность, то сквозь их пищеварительную систему проходят семена, которые, попадая в почву, обеспечивают на будущие годы корм листоядным животным. Не станет слонов – более ценные кустарники будут вытеснены менее желательными, пересыхающие реки и ручьи иссохнут окончательно, исчезнут и водопои, выкопанные слоновьими бивнями, и старейшие африканские дороги, протоптанные когда-то слонами.
Придется много поработать, чтобы ликвидировать дисбаланс, в котором во многом повинен человек с его многочисленными стадами скота и который может в ближайшие годы привести к экологической катастрофе. Необходимо отстоять последних оставшихся в Коре слонов, и надежда на то, что это удастся сделать, забрезжила у меня еще в первые недели пребывания там, пробившись сквозь пессимизм и готовность смириться с существующим положением. Кора имеет всего лишь статус национального заповедника, управляемого местными властями, тогда как, будь у нее статус национального парка, подчиняющегося непосредственно правительству, она имела бы и соответствующий уровень охраны.
Южная граница заповедника Кора и сопредельная северная граница заповедника Китуи проходят по длинной заросшей просеке, вырубленной среди кустарника много лет назад бригадами под руководством Теренса. Приходится сожалеть, что из-за недостатка средств, оборудования и людей эти территории отданы на милость сомалийцев с их стадами и охотящихся за слоновой костью браконьеров с их автоматами. Если бы не присутствие Джорджа, Кора и вовсе осталась бы без защиты. Своей работой со львами он привлек к заповеднику внимание всего мира, а это означало и материальные выгоды для местного населения. 19 октября 1973 года Кора была официально объявлена национальным заповедником. Я думаю, что, не будь Джорджа, она так и осталась бы краем, преданным забвению.
Я ехал по этой суровой земле, и мне вспоминались программы, опробованные и действующие в других частях Африки. Сегодняшняя реальность такова, что будущее заповедников зависит от жителей окружающих их территорий. Если они непосредственно выигрывают от соседства с заповедником, тогда есть уверенность, что он выживет. В Коре можно было бы развернуть множество долговременных проектов, осуществление которых предусматривало бы профессиональное обучение местных жителей и создание для них рабочих мест. Кора никогда не сможет быть центром массового туризма, но здесь возможно развитие более избирательной его формы, с показом различных частей заповедника как уголка дикой природы.
Одной из моих первых идей относительно Коры, которую я обсуждал с Джорджем, была организация Маршрутов следопытов, предусматривающая походы небольших групп энтузиастов, желающих открыть для себя эту местность и исследовать ее. Упор в данном случае делается на то, что составляет особенности региона, – деревья, выходы каменных пород и, естественно, саму жизнь, кипящую в этих краях. Во время ночевок вокруг костров туристы могли бы вслушиваться в звуки африканской ночи – лиричный зов ночных сов, покрытых жемчужными пятнами, отдаленное рычание львов… Этот способ постижения окружающего мира в наши дни завоевывает все большую популярность на юге Африки, ибо дает возможность городскому жителю ненадолго сбросить с себя оковы каменных джунглей и прикоснуться к исконным корням в окружении вольной природы, от которой ныне остались только островки. Проработав в Африке уже семь лет, я чувствую, что ныне человеку мало наблюдать реки и саванны из окон машин – в нем пробуждается чувство близкого родства с дикой – неведомой – стихией.
Я обратил внимание, как изменились интересы людей – от изначального любопытства к жизни животных и птиц к желанию познать основные компоненты, составляющие природу: цепочки жизни, деревья, саму землю. Организация такого рода походов по Коре предполагала бы программы переподготовки егерей и обучение их профессии гида. Тот же Мохаммед, для которого заповедник – родной дом, с большой охотой ее освоил бы. К этому можно было бы подключить и остальных работников лагеря. Походы будут приносить прибыль, повлекут за собой создание новых рабочих мест, а главное – докажут скептикам, что Кора заслуживает сохранения, если уж на то пошло, как важный источник средств. Но пока это были всего лишь идеи; в последующие месяцы к ним добавились новые.
После заповедника Китуи появлялись шамба (фермы), и я с тяжелым сердцем осознавал, что я вновь в мире людей и деревень. Здесь мы обычно останавливали машину у конторы, расспрашивали охотинспекторов, не слышно ли чего нового о шифте и не нужно ли чего привезти из Мвинги.
Далее наш путь лежал к небольшому городку Кайсо. По дороге почти повсюду встречались люди, что подтверждало факт колоссального прироста населения в Кении – самого высокого в Африке.
В Кайсо мы всегда останавливались у католической миссии повидать отца Джерри. Этот милейший ирландец слыл радушным хозяином и был большой любитель поболтать, что мы очень даже ценили! Джерри жил в Кении уже несколько лет, и чем лучше я его узнавал, тем больше понимал, с какой любовью он относится к окружающим его людям. Он бегло говорил на местном языке и прекрасно знал здешние традиции. Джерри не пытался, как большинство миссионеров, навязать коренным жителям чужеземный образ жизни и мышления: он верил, что наилучших результатов можно добиться путем сочетания миссионерской деятельности с уважением к местным обычаям. Очень жалею, что не познакомился с работой Джерри поближе: он был всей душой со своим народом и умел отстаивать собственные взгляды, как никто другой.
Джерри жил в домике, утопавшем в цветущих бугенвиллеях. Ему не исполнилось еще и сорока, и достаточно было лишь взглянуть на его лицо, чтобы догадаться об ирландских корнях. Жителей Кайсо притягивало к нему еще и то, что он был превосходным музыкантом и здорово играл в футбол!
Этот неортодоксальный миссионер, который запросто гонял мяч с детишками, был закадычным другом Тони Фитцджона, и меня радовало, что он одобрил мое присутствие в Коре. Долгие годы, что Тони провел там, навсегда останутся в благодарной памяти Джерри, но он не хочет жить только прошлым – он смотрит в будущее и с энтузиазмом воспринимает новые планы и надежды, связанные с приходом в заповедник нового человека.
