Джаред Даймонд - Мир позавчера. Чему нас могут научить люди, до сих пор живущие в каменном веке
Все три эти причины объясняют, почему утешительные функции религии становятся важнее в наиболее населенных и сравнительно недавно возникших обществах: дело просто в том, что эти общества обрушивают на нас больше неприятностей, по поводу которых мы и жаждем утешения. Такая роль религии помогает объяснить часто наблюдаемое явление: несчастья делают людей более религиозными, а беднейшие слои населения и регионы—более религиозными, чем богатые, потому что им требуется больше утешения. Сегодня страны, 80-99% населения которых считает религию важной частью своей повседневной жизни, имеют валовой внутренний продукт на душу населения ниже 10,000 долларов; в странах, где валовой внутренний продукт на душу населения превышает 30,000 долларов, доля религиозных людей составляет 17-43%. (Это не объясняет высокого уровня религиозности в богатых Соединенных Штатах, что я буду обсуждать ниже.) Даже в самих Соединенных Штатах больше церквей и больше их посещаемость в бедных районах, чем в богатых, несмотря на то, что в последних имеется больше ресурсов для строительства церквей и у жителей больше свободного времени для их посещения. В американском обществе наибольшая приверженность к религии и наиболее радикальные течения внутри христианства характерны как раз для самых маргинальных, ущемленных социальных групп.
На первый взгляд может показаться удивительным, что религия сохраняет свои позиции или даже распространяется в современном мире, несмотря на усиление двух уже упоминавшихся факторов, подрывающих ее: перехода функции изначального объяснения мира к науке и развития технологий и эффективных социальных институтов, снижающих уровень опасностей, лежащих вне нашего контроля (именно в попытке противостоять им человек традиционно обращался к молитве). То, что религия не проявляет признаков умирания, может быть следствием нашего упорного поиска “смысла жизни”. Мы, люди, постоянно ищем смысл в жизни, которая иначе может показаться бессмысленной, бесцельной, эфемерной в мире, полном непредсказуемых несчастий. На первое место здесь выходит наука, но она как раз говорит, что поиски “смысла” не имеют смысла, что наша жизнь и в самом деле бессмысленна, бесцельна, эфемерна; но мы боимся оказаться всего лишь наборами генов, мерой успеха которых является просто самовоспроизводство.
Некоторые атеисты утверждают, что проблемы теодицеи не существует, а понятия добра и зла — чисто человеческие изобретения; если рак или автомобильная катастрофа убивают X и Y, а не A и B, то это дело случая; жизни после смерти не существует, и даже если вы страдали или подвергались жестокому обращению здесь на земле, вы не получите никакого воздаяния на том свете. Вы возразите атеистам: “Мне не нравится такое слышать, признайтесь, что это неверно, покажите мне, что наука найдет собственный способ определить смысл жизни”, но ответ будет таким: “Ваше требование бессмысленно, вы должны перерасти его, перестать искать смысл жизни, поскольку такового не существует; просто, как сказал однажды Дональд Рамсфельд по поводу случаев мародерства в Ираке, «так получилось»”.
Однако у нас все еще остается наш старый добрый мозг, по-прежнему жаждущий смысла. Несколько миллионов лет эволюционной истории говорят нам: “Даже если это правда, она мне не нравится, и я не собираюсь в нее верить; если наука не обеспечит мне смысла жизни, я поищу его в религии”. Возможно, это и есть значимый фактор живучести и даже усиления влияния религии в этом столетии, характеризующемся ростом науки и технологии. Это может составлять часть — безусловно, не все, но часть — объяснения того, почему Соединенные Штаты, страна с наиболее высоким научным и технологическим потенциалом, оказывается также и самой религиозной среди богатых стран западного мира. Другой частью объяснения может оказаться больший, чем в Европе, разрыв между богатыми и бедными.
Организованность и покорность
Остающиеся четыре особенности религии, которые я собираюсь обсудить: упорядоченная иерархия, проповедь политической покорности, регулирование поведения в отношении чужаков с помощью формального морального кодекса и оправдание войн, — не были свойственны малочисленным сообществам и появились с возникновением вождеств и государств, а в современных светских обществах эти особенности "постепенно снова теряют значение. Определяющей чертой современных религий является упорядоченная иерархия, которую мы рассматриваем как нечто само собой разумеющееся. Большинство современных религий имеет профессиональных священнослужителей — раввинов, священников, имамов, которые или получают заработную плату, или обеспечиваются предметами первой необходимости. Современные религии также имеют церкви (храмы, синагоги, мечети и т.д.). В пределах каждого вероисповедания все его церкви пользуются одними и теми же священными книгами (Библией, Торой, Кораном и т.д.), практикуют одни и те же обряды, одни и те же формы изобразительного искусства, музыки, архитектуры и одеяний. Католик из Лос-Анджелеса, приехав в Нью-Йорк, может посетить воскресную мессу в нью-йоркской католической церкви и найти там все знакомые особенности. В малочисленных сообществах, с другой стороны, подобные признаки или не формализованы (обряды, искусство, музыка, одежда), или отсутствуют вовсе (профессиональные священнослужители, храмы, священные книги). Хотя в традиционных общинах могут существовать шаманы, получающие плату или дары, шаман все же не является профессионалом, зарабатывающим на жизнь исключительно отправлением обрядов; ему приходится охотиться, заниматься собирательством или выращивать урожай так же, как и всем работоспособным взрослым из их группы или племени.
Исторически эти организационные особенности религии возникли для решения новых проблем, появлявшихся по мере того, как древние человеческие сообщества становились более богатыми и многолюдными. Однако группы и племена слишком малы и недостаточно производительны, чтобы иметь возможность создавать излишки продовольствия для содержания профессиональных жрецов или шаманов (а также вождей, сборщиков налогов, гончаров или любых других специалистов). В таких общинах каждый взрослый вынужден добывать собственное пропитание охотой, собирательством или земледелием. Только более многолюдные и более производительные сообщества способны создать излишки, позволяющие кормить вождей и других предводителей или специалистов-ремесленников, никто из которых сам не охотится и не производит продовольствия.
Как могло возникнуть такое различие? Оно проистекло из сочетания трех очевидных фактов: многолюдные сообщества с большой вероятностью одерживают победу над малочисленными; многолюдным общинам требуются профессиональные вожди и бюрократы, потому что 20 человек могут, сидя вокруг костра, достичь консенсуса, а 20,000 не могут; однако профессиональных вождей и бюрократов нужно кормить. Как же вождь или царь может заставить подданных согласиться с тем, что по сути дела является кражей их продовольствия классом социальных паразитов? Проблема знакома гражданам любого демократического государства, которые задают себе такой вопрос при каждых выборах: что сделали должностные лица со времени предыдущих выборов? Что оправдывает щедрые оклады, которые они выплачивают себе из общественных средств?
Решением, которое нашли все дальновидные вождества и ранние государства — от Древнего Египта и городов Месопотамии до Полинезии и империи инков, — было создание организованной религии со следующими догматами: вождь или царь дарован божеством или сам им является; он способен посредничать между божеством и своими подданными, например посылать дожди или обеспечивать хороший урожай. Вождь или царь также оказывает ценные услуги, организуя подданных ради общественных работ, таких как строительство дорог, ирригационных систем, создание запасов, что идет на пользу всем. Взамен этих услуг подданные должны кормить вождя, его жрецов и сборщиков налогов. Стандартизованные ритуалы, выполняемые в стандартизованных храмах, предназначены для того, чтобы обучить подданных этим религиозным догматам, чтобы подданные были послушны вождю и его помощникам. Продовольствие, собранное у крестьян, также используется для содержания армии, подчиненной вождю или царю, с помощью которой он может завоевывать соседние земли, тем самым обеспечивая своих подданных новыми территориями. Армия обеспечивает вождю еще два преимущества: войны против соседей занимают энергичных амбициозных молодых аристократов, которые в противном случае могли бы задумать свержение вождя; кроме того, армия используется для подавления крестьянских восстаний. По мере того как теократические государства развивались и становились империями вроде Древнего Вавилона и Рима, они располагали все большими объемами продовольствия и трудовых ресурсов и архитектурные атрибуты государственных религий становились все более величественными. Поэтому-то Карл Маркс рассматривал религию как опиум народа (см. табл. 9.1) и видел в ней инструмент классового угнетения.
