Философия и социология гуманитарных наук - Валентин Николаевич Волошинов
3. Сексуальное влечение удовлетворяется на собственном организме и не нуждается в объекте (в другом человеке), что ясно из предшествующих пунктов: ребенок автоэротичен.
4. Половая дифференциация libido еще зыбка (нет примата гениталий); на первой стадии половое влечение бисексуально (двуполое).
5. Ребенка можно назвать полиморфно (многообразно) извращенным; это вытекает из предшествующего: он склонен к гомосексуализму, так как он бисексуален и автоэротичен; он склонен к садизму, к мазохизму и к другим извращениям, так как его libido рассеяно по всему телу, может соединиться с любым процессом и органическим ощущением.
Наименее понятен ребенку именно нормальный половой акт[84].
Таковы основные черты инфантильной (детской) эротики.
Из сказанного становится ясным, какой громадный запас желаний и связанных с ними представлений и чувств рождается на почве детского libido и подвергается затем беспощадному вытеснению в бессознательное.
Самым важным событием этой вытесненной части истории детской сексуальной жизни является прикрепление libido к матери и связанная с этим ненависть к отцу, так называемый Эдипов комплекс. Этот комплекс – центральный пункт всего фрейдистского учения. Сущность его сводится к следующему: первым объектом эротического влечения человека – конечно, в смысле инфантильной вышеохарактеризованной нами эротики – является его мать. Отношения ребенка к матери сексуализованы с самого начала[85]. По мнению Отто Ранка, даже пребывание зародыша в материнском чреве носит либидинозный характер, и собственно с акта рождения, первого и самого тяжелого отделения libido от матери, разрыва единства с нею и начинается трагедия Эдипа. Но libido все снова тянется к матери, сексуализуя каждый акт ее ухода за ребенком и заботы о нем: кормление грудью, купанье, помощь при дефекации и пр. При этом неизбежны прикосновения к гениталиям, пробуждающие в ребенке приятное чувство, а иногда и первую эрекцию[86]; ребенок тянется в постель к матери, к ее телу, а смутная память организма влечет его к uterusʼy матери, к возвращению назад, в этот uterus, т.е. ребенка органически влечет к инцесту (кровосмесительству)[87]. Рождение инцестуозных желаний, чувств и представлений при этом неизбежно. Соперником в этих влечениях маленького Эдипа становится отец, этот страж материнского порога. Он владеет матерью в том смысле, какой ребенок может смутно угадать своим телом. Отец, наконец, активно вмешивается, становится помехой в отношениях ребенка и матери: не позволяет брать его в постель, заставляет быть самостоятельным, обходиться без материнской помощи и пр. Отсюда ненависть к отцу, инфантильное желание его смерти, которая позволила бы ребенку нераздельно владеть матерью. Почти полное господство принципа наслаждения дает широкий простор как инцестуозным, так и враждебным стремлениям и помогает выработке связанных с ними разнообразных чувств, образов и желаний.
Принцип реальности, голос отца с его запретами, становящийся голосом совести, – вступают в борьбу с инцестуозными влечениями и вытесняют их в бессознательное, подвергая амнезии, забвению весь Эдипов комплекс: мы обыкновенно ничего не помним, что было с нами до 4-летнего возраста. На место вытесненных влечений рождается страх, что при интенсивности Эдипова комплекса может привести к детским фобиям (нервное заболевание страха)[88].
Это первое доисторическое событие жизни человека имеет, по фрейдизму, громадное, прямо решающее для всей последующей жизни значение. Эта первая любовь и эта первая ненависть человека останутся навсегда самыми цельно-органическими чувствами его жизни. В этом своем качестве они не будут превзойдены никакими последующими отношениями. По сравнению с этой забытой первой любовью, которой предшествовало полное органическое единство с ее объектом – матерью, – новые отношения, проходящие в свете сознания, представляются чем-то поверхностным, головным, не захватывающим самых глубин организма. Ранк прямо считает все последующие жизненные отношения только суррогатом этих первых; будущий coitus – только частичной компенсацией потерянного внутриутробного состояния[89]. Все события взрослой жизни заимствуют свою психическую силу от этого первого, отброшенного в бессознательное, события, и горят только заемным светом. В дальнейшей жизни человек разыгрывает все снова и снова – конечно, не сознавая этого – с новыми участниками это первичное событие Эдипова комплекса, перенося на них свои вытесненные и потому вечно живые (в бессознательном ничто не изживается) чувства к матери и к отцу. Фрейд, вообще более осторожный, полагает, что судьба любовной жизни человека зависит от того, насколько ему удастся освободить свое libido от фиксации (прикрепления) на матери; первый объект юношеской любви бывает похож на мать[90]. Образ матери может сыграть роковую роль в развитии libido: страх инцеста, сделавший для сознания любовь к матери нарочито духовной, любовью-уважением, совершенно не совместимой даже с самой мыслью о чувственности, – тесно срастается со всяким уважением, со всякой духовностью, и это часто делает невозможным coitus с уважаемой и духовно любимой женщиной (образ матери как причина психической импотенции). Все это приводит к роковому разделению единого libido на два потока – на чувственную страсть и духовную привязанность – несоединимых на одном объекте[91].
Эдипов комплекс – центральное солнце системы бессознательного – стягивает к себе меньшие группы вытесненных психических образований, приток которых продолжается на протяжении всей жизни человека. Культура и культурный рост индивидуума требуют все новых и новых вытеснений; но в общем можно сказать, что главную массу – основной фонд бессознательного – составляют инфантильные влечения и притом сексуального характера.
Влечений «я» Фрейд почти совершенно не исследует. Их вклад в бессознательное представляется крайне ничтожным. Можно указать только на агрессивные (враждебные) влечения, принимающие в детской психике с ее «все позволено» достаточно свирепый характер. Своим врагам ребенок редко желает чего-нибудь меньше смерти. Смертные приговоры по самым эгоистическим основаниям и по ничтожным поводам выносятся всем близким лицам, особенно младшим сестрам и братьям, соперникам в любви к матери и к отцу. Сколько мысленных убийств совершается из-за игрушек! Конечно, «смерть» в инфантильном представлении имеет очень мало общего с нашим понятием о смерти. Это – просто уход куда-то, устранение мешающего лица (по О. Ранку, смерть имеет и положительный эмоциональный оттенок для ребенка и дикаря: возвращение в утробу матери).
Таково содержание системы бессознательного.
Можно, резюмируя, определить бессознательное так: сюда входит все, что мог бы сделать организм, если бы он был предоставлен чистому принципу наслаждения, если б он не был связан принципом реальности и культурой, и что он действительно пожелал и лишь в ничтожной степени выполнил в ранний инфантильный период жизни, когда давление реальности и культуры было значительно слабее, когда человек был свободнее в проявлении
