Джаред Даймонд - Мир позавчера. Чему нас могут научить люди, до сих пор живущие в каменном веке
Мы вернулись в лагерь, до которого было недалеко, и рассказали о своей находке остальным новогвинейцам. Никто не заметил никаких признаков человеческого присутствия. Теперь, когда я добрался до этого райского уголка, о котором мечтал весь год, я совершенно не собирался через три дня после прибытия выкладывать красный матрас — просьбу о срочной эвакуации — только потому, что появилась непонятная ветка, воткнутая в землю. Этому наверняка имеется какое-то естественное объяснение, сказал я себе. Конструктивная паранойя может завести слишком далеко. Может быть, ветка действительно упала вертикально и с достаточной силой, чтобы воткнуться в землю; может быть, мы не заметили корней, когда вытаскивали росток из земли. Однако Гумини — опытный следопыт, один из лучших знатоков леса, каких я встречал на Новой Гвинее, вряд ли он мог неправильно прочесть знаки...
Все, что мы могли сделать, — это проявлять крайнюю осторожность, высматривать любые другие свидетельства присутствия людей и не делать ничего, что могло бы выдать нас, если поблизости бродят кочевники. Шумные полеты вертолета, доставившего нас сюда, могли насторожить туземцев на десятки миль в округе. Наверное, мы скоро узнаем, не привлекли ли мы чьего-то внимания. В качестве предосторожности мы решили не перекрикиваться друг с другом. Я постарался вести себя особенно тихо, когда спускался наблюдать за птицами ниже лагеря, где появление кочевников было наиболее вероятным. Чтобы нас не выдал дым от костра, видный издалека, мы решили разводить огонь для готовки только в темноте. Через некоторое время, обнаружив, что вокруг лагеря бродят крупные вараны, я попросил своих новогвинейских друзей изготовить луки и стрелы для защиты. Они согласились, но неохотно — возможно, потому, что из свежесрезанного дерева хорошие луки и стрелы получиться не могли, или потому, что такое оружие в руках всего четверых моих спутников мало что дало бы, если бы на нас напала группа разъяренных кочевников.
Дни проходили, и никаких загадочных торчащих из земли веток нам больше не встречалось; не появились и подозрительные следы людей. Наоборот, днем мы видели древесных кенгуру, не проявлявших никакого страха и не убегавших при виде нас. Древесные кенгуру — самые крупные местные млекопитающие и любимая добыча местных охотников, так что в обитаемых районах они быстро оказываются истреблены. Те, что выживают, быстро учатся проявлять активность только по ночам, они очень робки и сразу же обращаются в бегство при встрече с человеком. Нам также попадались непуганые казуары, самые крупные нелетающие птицы Новой Гвинеи, также привлекающие местных охотников; они редко встречаются и особенно осторожны в обжитых местностях. Крупные голуби и попугаи в окрестностях лагеря были непугаными. Все говорило о том, что живущие на этом кряже животные никогда не сталкивались с людьми.
К тому времени, как наш вертолет вернулся и забрал нас согласно расписанию через 19 дней после прибытия, тайна сломанной ветки так и оставалась нераскрытой. Кроме ветки, никаких других признаков присутствия людей не появилось. Размышляя об этом сегодня, я считаю маловероятным, чтобы кочевники с низменности прошли многие мили, вскарабкались на тысячи футов, разбили огород, вернулись через год или два, случайно воткнули ветку в землю за пару дней до нашего прибытия, так что мы увидели еще зеленые листья, и ушли, не оставив больше никаких следов. Хотя я не могу объяснить, как появилась ветка, я предполагаю, что на этот раз конструктивная паранойя Гумини была неоправданной.
Однако я, безусловно, понимаю, как у Гумини выработалось его отношение к происшедшему. Область, где он живет, только недавно попала под государственный контроль. До того там продолжались традиционные войны. Наш спутник Пайя, на десять лет старше Гумини, всю жизнь изготовлял каменные орудия. В сообществе, к которому принадлежали Гумини и Пайи, люди, не проявлявшие чрезвычайного внимания к признакам присутствия в лесу чужаков, долго не жили. Нет вреда в том, чтобы с подозрением относиться к веткам, появление которых не имеет естественного объяснения, потратить час на осмотр и обсуждение каждой, а потом проявлять бдительность в отношении других веток. До несчастного случая с каноэ я отмахнулся бы от реакции Гумини как от преувеличенной, так же как я счел преувеличенными опасения насчет сухого дерева, под которым собирался разбить лагерь. Однако теперь я провел на Новой Гвинее достаточно времени, чтобы понять отношение Гумини. Лучше тысячу раз обратить внимание на ветку, которая по естественным причинам упала неестественным образом, чем совершить смертельную ошибку и не обратить внимания на единственную ветку, воткнутую в землю неизвестными людьми. Конструктивная паранойя Гумини была совершенно уместной реакцией опытного и осторожного новогвинейца.
Отношение к риску
Хотя постоянная осторожность, которую я называю конструктивной паранойей, часто встречается у новогвинейцев, я не хочу создать впечатление, будто вследствие нее они парализованы и неспособны к действию. Для начала скажем, что существуют осторожные и неосторожные новогвинейцы, так же как и осторожные и неосторожные американцы. При этом осторожные вполне способны взвешивать риск и действовать. Они совершают некоторые поступки, о которых знают, что они рискованны, однако тем не менее неоднократно совершают их, принимая должные предосторожности. Дело в том, что это жизненно важно: нужно добывать пищу, преуспевать в жизни, а иногда такие действия имеют для них особую ценность. Мне вспоминается высказывание, приписываемое великому хоккеисту Уэйну Гретцки насчет спорных бросков, которые могут не достичь цели: “100% бросков, которых ты не сделаешь, не достигнут цели”.
Мои новогвинейские друзья оценили бы остроту Гретцки и добавили бы к ней два примечания. Во-первых, аналогия с традиционной жизнью была бы более близкой, если бы вас наказывали за промахи... но вы все равно делали бы спорные броски, пусть и более осмотрительно. Во-вторых, хоккеист не может неограниченно долго ждать оптимальной возможности нанести удар, поскольку хоккейный матч имеет ограниченную длительность. Точно так же имеет временные лимиты и традиционная жизнь: вы через несколько дней умрете от жажды, если не рискнете отправиться на поиски воды, вы через несколько недель умрете от голода, если не рискнете добыть еду, и вы умрете меньше чем через столетие, что бы вы ни делали. Продолжительность жизни в традиционном сообществе в среднем существенно короче, чем в современном западном мире, в силу таких неконтролируемых факторов, как болезни, засухи, нападения врагов. Каким бы осторожным ни был представитель традиционного сообщества, в любом случае он, скорее всего, умрет, не дожив до 55 лет, и это может означать, что ему придется мириться с более высокими рисками, чем гражданину западного общества со средней продолжительностью жизни в 80 лет, — так же как Уэйну Гретцки пришлось бы делать больше ударов, если бы матч длился 30 минут вместо часа. Вот три примера неизбежного риска, обычного для традиционных сообществ, но ужаснувшего бы нас.
Охотники !кунг, вооруженные лишь небольшими луками и отравленными стрелами, размахивают палками и кричат, чтобы отогнать стаю львов или гиен от добычи. Когда охотнику удается ранить антилопу, маленькая стрела не убивает ее на месте; животное убегает, а охотник его преследует, и к тому времени, когда антилопа падает от действия яда через много часов, львы или гиены могут найти тушу первыми. Те охотники, которые не готовы отогнать хищников от своей добычи, будут голодать. Немногое кажется мне более самоубийственным, чем необходимость приблизиться к стае обедающих львов, потрясая палкой, чтобы их отпугнуть. Тем не менее охотники !кунг многократно делают это на протяжении десятилетий. Они стараются уменьшить риск, бросая вызов сытым хищникам с набитыми животами — такие могут и отступить, — а не голодным и тощим, которые явно только что обнаружили тушу и готовы отстаивать свои интересы.
Женщины народности форе с восточной части новогвинейского Нагорья, выйдя замуж, переселяются из родной деревни в деревню мужа. Когда замужняя женщина отправляется в родную деревню навестить родителей или других кровных родственников, она может путешествовать с мужем или в одиночку. В условиях постоянных войн женщина, рискнувшая отправиться через территорию врага в одиночку, подвергается опасности быть изнасилованной или убитой. Женщины пытаются уменьшить риск, прибегая к защите родственников, живущих в той местности, которую им предстоит пересечь. Однако и опасность, и возможность защиты трудно предвидеть. На женщину могут напасть из мести за убийство, совершенное на поколение ранее; ее защитники могут проигрывать в численности мстителям, а то и признать справедливость их требований.
