Единое ничто. Эволюция мышления от древности до наших дней - Алексей Владимирович Сафронов

Мы видим, однако, что, возникнув столь давно в иудаизме, идея всеобщего равенства не получила в нём такого же значительного развития, какое получила позже в христианском мире, в частности в англиканстве и протестантизме. Мы имеем в виду вопрос гендерного равенства, а именно проблему прав женщин в еврейской общине. Однако мы не будем на этом останавливаться и постараемся проанализировать причину, по которой мифический Иов вообще поднимает эту тему. Зачем религиозной иудейской мысли понадобилась идея равенства?

Чтобы ответить на этот вопрос, обратим внимание на две ключевые темы Книги Иова: тему страдания и тему воздаяния за веру. Иов, несомненно, страдает, но он при этом говорит:

6 Так, не из праха выходит горе, и не из земли вырастает беда;

7 но человек рождается на страдание, как искры, чтобы устремляться вверх[186].

Следовательно, страдание есть нормальная и неотвратимая часть жизни. Страдание может постичь любого, однако это не причина разочароваться в Боге. Иов говорит:

8 Но я к Богу обратился бы, предал бы дело моё Богу,

9 Который творит дела великие и неисследимые, чудные без числа,

10 даёт дождь на лице земли и посылает воды на лице полей;

11 униженных поставляет на высоту, и сетующие возносятся во спасение[187].

В итоге никакие страдания и испытания не отворачивают Иова от веры, и в заключение повествуется, что далее Иов был благословлён и жил долго в достатке и счастье. В частности, в Книге говорится:

И благословил Бог последние дни Иова более, нежели прежние: у него было четырнадцать тысяч мелкого скота, шесть тысяч верблюдов, тысяча пар волов и тысяча ослиц[188].

Мы усматриваем в Книге Иова следующий мотив, привнесённый в неё еврейскими дохристианскими мыслителями. Это мотив терпения ради будущего блага. Известно, что иудаизм как религия возникал вместе с темой еврейской идентичности и государственности. Причём важной чертой этой идентичности стало страдание еврейского народа в связи с его переселениями и гонениями со стороны египетских фараонов и правителей других древних государств. Но эти страдания не привели к отчаянию, а, напротив, сплотили народ. В терпении и вере Иова воплотилась, таким образом, идея, что, каким бы ни было текущее положение дел, если человек будет крепок в вере, то ему воздастся по заслугам. А что это означает, если не идею общежития и государственности?

Библия здесь вкладывает в идею стремления к личному счастью идею равенства перед смертью, перед Богом, перед законами Бога (написанными людьми) и, как следствие, необходимость терпеть ради будущего блага. Таким образом, уже первое упоминание идеи всеобщего равенства на самом деле было нужно как оправдание государственного строя, который сопряжён с необходимыми страданиями и неизбежным терпением в чём-то одном ради чего-то другого.

Мы видим, что библейская формула всеобщего равенства, достигаемая через страдания и самоограничения, значительно ближе к его современному пониманию, чем платоновская формула греческого полиса «каждому своё», означающая равенство внутри сословий и неравенство между сословиями. Тем не менее, возникнув так давно (VI–IV вв. до н. э.), идея всеобщего равенства не была реализована ещё очень долго, чему немало поспособствовал и здравый смысл в том его понимании, который мы представили ранее.

Итак, рассмотрев две этические концепции: утилитаризм и категорический императив, – мы можем заключить, что они никогда не смогут примириться. Одна из концепций прямо указывает, что нужно избегать страданий, а вторая, напротив, заключается в сознательном страдании в смысле самоограничения. Однако теперь, возвращаясь к «проблеме вагонетки», мы можем с большим пониманием обсудить, как следует поступить «стрелочнику». Для этого, как мы уже установили, ключевым будет понятие «приемлемая мера страданий». Оно изначально имманентно присутствует в категорическом императиве, так как всеобщий закон, вероятно, и есть выражение такой меры. Но мы всегда стремимся её снизить, следуя принципу Бентама. Как же это сделать?

В «проблеме вагонетки», как её поставил Филипп Фут[189], задаётся вопрос, будет ли благом пожертвовать одним человеком ради благополучия многих. Причём проблема, как мы её видим, ставится так, что решает не сам человек, а общество. То есть мы, сторонние наблюдатели. Безусловно, если бы человек решал сам, то его собственная жертва не была бы такой сложной этической проблемой. Но мы требуем, чтобы машинист поезда решил справедливо для всех. Это и делает решение таким сложным.

В этой задаче есть шесть сторон:

1) машинист;

2) одиночка, лежащий привязанным на рельсах;

3) тот, кто его привязал;

4) пятеро связанных на рельсах другого пути;

5) тот, кто привязал их;

6) общество, то есть мы.

Чаще всего задачу можно упросить до четырёх сторон:

А) машинист;

В) одиночка;

С) пятеро;

D) общество.

так как все остальные стороны – просто внешние обстоятельства. Рассмотрим теперь, каковы страдания всех сторон и не превышается ли их приемлемая мера.

Машинист неминуемо становится случайной со-причиной одной из трагедий. Его страдания – в угрызениях совести. Хотя его вины здесь нет, но он всё равно будет её чувствовать. При этом машинист – единственный профессионал в этой ситуации, то есть он единственный находится «на работе». Одиночка и пятеро помещены в ситуацию обстоятельствами. Они оказались на рельсах, может быть, и случайно, но в том, что они оказались здесь, может быть и часть их вины. Их страдания – в потере жизни, но они страдают не обязательно, а только в одном из двух случаев. Общество, то есть мы, страдает только в том случае, если выбранная им концепция справедливости оказывается нарушена. Поэтому оно страдает тоже необязательно. Вид нашего страдания – разочарование или отчаяние.

Примем такой принцип, что приемлемы, скажем, только неотвратимые страдания. В этом случае окажется, что заслуженно страдает только машинист. То есть профессионал, который хоть и случайно, но столкнулся с возможной на его работе ситуацией. Страдания остальных в этой системе необязательны. Но мы можем изменить ситуацию так, чтобы у ещё одной из сторон страдания были неотвратимы. Например, если представить, что машинист поезда склонен к насилию, то он предпочёл бы убить больше людей. Или, напротив, если машинист поезда – обычный человек, то он бы предпочёл минимизировать число жертв. Или если машинист имеет предпочтения в отношении (В) и (С), то он выбрал бы помочь (В) или (С) соответственно. Итак, мы имеем четыре варианта:

1) машинист склонен к насилию → погибает (С);

2) машинист