Объектно-ориентированная онтология: новая «теория всего» - Грэм Харман
В «Системах и вещах» Беннетт впервые ответила нам с Мортоном, продемонстрировав ту же смесь симпатии и беспокойства по отношению к нашей философии, которую в свою очередь чувствуем по отношению к ее мысли и мы. Симпатия, однако, преобладает. Беннетт верно отмечает, что «Мортон, Харман, я — все в игре вместе с нашими объектами»[277]. Также она обращает внимание на то, что ей импонирует точка зрения ООО, гласящая, что «коммуникация через близость (proximity) не ограничивается лишь человеческими телами»[278]. И все же ее онтология не такая плоская, как может показаться. Ибо Беннетт, похоже, думает, что онтология должна быть, по крайней мере, вопросом тел, как, например, это происходит тогда, когда Джейн выражает беспокойство по поводу моего собственного «философского стремления всегда включать в категорию объектов мысленные предметы», как если бы нематериальное было исключено из рядов всего, что может, по ее мнению, пульсировать[279]. Мы видим, что Беннетт предпочитает модель текучих, динамических жидкостей модели дискретных сущностей, хотя она достаточно любезно признает аргумент Мортона, гласящий, что данная модель «содержит искажение в пользу особых ритмов и масштабов человеческого тела»[280]. И снова мы возвращаемся к чему-то напоминающему «Никейский символ веры» Беннет, рекомендующему нам «понимать „объекты“ как такие вихри материи, энергии и зарождения, которые достаточно долго удерживаются от распада, чтобы соперничать с устремлениями других объектов, включая неопределенную энергию пульсирующего целого»[281]. Хотя Беннетт говорит об этом в рамках предполагаемой попытки воздать должное как объектам, так и отношениям, довольно трудно понять, как это может стать возможным. Если ее объекты — это не что иное, как «зарождающиеся завихрения», то трудно понять, как они, в отличие от отношений, могут иметь нечто большее, чем просто производный статус. Этим ее теория отличается от ООО, оставляющей отношениям достаточно пространства, чтобы рассматривать их в качестве самостоятельно существующих нередуцируемых объектов.
Попутчик: Тристан Гарсиа
Гарсиа (р. 1981) преподает в Университете имени Жана Мулена во французском Лионе. Бывший студент выдающихся французских философов Алена Бадью и Квентина Мейясу, он сначала снискал признание публики как автор художественной прозы, получив Prix de Flore за свой дебютный роман 2008 года[282]. В 2011 году он произвел фурор во французской философии своей объемной систематической книгой «Форма и объект: трактат о вещах», которая с 2014 года доступна и по-английски. Хотя Гарсиа написал «Форму и объект» еще до того, как познакомился с ООО и ее авторами, между ними оказалось достаточно созвучий, чтобы в своем эссе 2013 года «Пересекающиеся пути мышления» он смог обратиться к изучению сходств и различий с моей собственной работой. Гарсиа продолжал чередовать в своем творчестве периоды, посвященные художественной литературе и философии, но в настоящее время он занят изданием новой философской трилогии на французском языке, с запланированным на ближайшее будущее ее переводом на английский[283].
«Форма и объект» — это амбициозная работа, предлагающая нам тотальную систему философии. Ее первая книга, под заголовком «Формально», в английском переводе занимает примерно 150 страниц. Она предлагает нам достаточно технически изощренные рассуждения о том, что Гарсиа называет вещами в каком угодно смысле: о правилах, которые действуют для вещи, каковой бы она ни была. Своего главного врага в этой первой части «Формы и объекта» Гарсиа именует «компактом», во французском и английском языках у этого слова одинаковое значение: это нечто спрессованное внутри себя. У Гарсиа вещи всегда находятся вне себя, в мире. Поэтому (в отличие от ООО) он отвергает кантовскую вещь-в-себе, которая, как предполагается, есть то, что она есть, независимо от каких-либо своих отношений с внешними вещами[284]. Если в своем тексте «Третий стол» я утверждал, что стол не сводим ни к своим составным частям, ни к своим отношениям, то Гарсиа придерживается иного подхода: для него стол — это различие между ними. В любом случае в своем введении к «Форме и объекту» он соглашается с ООО и Деландой, что начинать нужно с «плоской онтологии»[285]. Действительно, книгу он начинает своим собственным примером «Латуровой литании» — это придуманный Богостом термин для длинных списков случайных объектов, составлением которых особенно знаменит Латур. Литания Гарсии звучит так: «Мы живем в таком мире вещей, где обрезание акации, ген, компьютерная картинка, трансплантируемая рука, музыкальный фрагмент, товарный знак или сексуальная услуга представляют собой сопоставимые вещи»[286]. Во второй книге «Формы и объекта» фокус смещается от вещей к объектам, которые Гарсиа определяет как вещи, вписанные в особые системы отношений в противоположность неважно чему. В то время как первая книга может показаться некоторым читателям непреодолимой по причине ее порой весьма высоких абстракций, вторая книга врезается в самую плоть мира семнадцатью последовательными главами, логически переходящими одна в другую. Стоит перечислить здесь темы всех глав на тот случай, если таковое занятие вдохновит некоторых из моих читателей на попытку прочитать чудесную книгу Гарсии in toto: «Вселенная», «Объекты и события», «Время», «Живые вещи», «Животные», «Люди», «Репрезентации», «Искусства и правила», «Культура», «История», «Экономика объектов», «Ценности», «Классы», «Гендеры», «Продолжительности жизни», «Смерть». В этих главах изложено множество конкретных идей, некоторые из которых особенно запали мне в душу. Первая из них — аргумент Гарсии против вегетарианства во имя плоской онтологии, пусть он меня, вегетарианца с детства, и не убедил. Вторая — его утверждение, что произведения искусства остаются таковыми, даже если на сцене мы нигде не встречаем людей, с чем я тоже не согласен. Третья — воодушевленное заявление Гарсии о том, что никогда не будет истинным утверждение,
