Экскоммуникация. Три эссе о медиа и медиации - Александр Р. Гэллоуэй
ФУРЬЕ — ЕРЕТИК ЛИБЕРАЛИЗМА
ВАНЕЙГЕМ сравнивает концепцию Свободного Духа с концепцией атеизма, которая призвана спустить Святого Духа с небес на землю — уже под именем Разума. Атеизм вовсе не свергает Бога с его престола. Он сохраняет его в качестве разделения интеллекта и жизни. Разум коммуницирует с физическим и социальным телом человека вместо Бога — и это всегда внешняя коммуникация. Порталы между разумом и жизнью становятся обновленными пунктами контролируемой ксенокоммуникации.
С другой стороны, концепция Свободного Духа низводит Бога на землю не просто как идею интеллекта. Это также идея страсти, тела и природы (c. 195). Свободный Дух, который и есть Бог — это часть вечной жизни, в то время как атеизм исключает Бога, принимая вечность за атрибут земной природы. АСГЕР ЙОРН назвал это разделением между материалистическим восприятием мира и материалистическим отношением к жизни[254]. Просвещение Свободного Духа демократизирует порталы между чувственным телом и природой — с тем материалистическим отношением к жизни, которое так сочетается с научным материалистическим восприятием мира. Первое не копирует последнее, равно как и не сводится к последнему.
ВАНЕЙГЕМ пишет: «Философия развенчала теологию для того, чтобы увековечить ее в иной форме» (c. 44). Церковь использовала отдельные постулаты античного рационализма в своей риторике против язычников; тот же рационализм философия взяла на вооружение в своей риторике против Церкви. ВАНЕЙГЕМ: «Когда философы взяли абстрактные, жизнеотрицающие качества Бога и применили их к абстрактному образу человека, то в результате они получили очеловеченное зеркальное отражение природы: это самоотчуждение, вызванное экономической необходимостью» (c. 60).
В разделении материалистического восприятия (как науки) и материалистического отношения к жизни (как ежедневной практики) есть определенный риск. Для Ванейгема главное искушение материалистического мировоззрения — это искушение примерить на себя роль Бога, его авторитарный характер, в частности по отношению к природе. Править всем живым, что есть на земле, — значит провозгласить начисто денатурализованную природу. «Подобное поведение ДЕ САД и НИЦШЕ наверняка оправдали бы, как они оправдывали любую революционную стратегию. Связь такого поведения с программой реализации жизни можно сравнить со связью между шарлатанством в золотодобыче и попытками алхимиков добыть философский камень» (c. 264). Ванейгем, как и Йорн, выступает за алхимию повседневности, за материалистическую поэтику конструирования ситуаций.
ВАНЕЙГЕМ: «…члены Братства свободного духа с поразительной ясностью опознавали всё по своей природе негативное: работу, принуждение, чувство вины, страх, деньги и собственность, необходимость соблюдать внешние приличия, обмен и стремление к власти» (c. 250). Впрочем, и здесь находится место критике: по словам ВАНЕЙГЕМА, иногда Братство слишком буквально ассоциирует себя с Богом Отцом (власть), иногда — с Богом Сыном (аскетизм); подчас его слишком много, подчас — слишком мало. И в каждом из случаев ошибка заключается в одном: в желании заполучить отдельный, привилегированный портал — прямиком в вечность. Да, речь больше не идет о портале Церкви — но всё еще остается претензией на эксклюзивный доступ.
ВАНЕЙГЕМ не возлагает особых надежд на успех Братства в наше время: «Если в христианстве когда-либо существовал бунтарский дух, я отказываю в праве и понимании человеку, продолжающему обзывать себя христианином»[255]. Еретическая традиция внутри христианства и против него продолжала существовать в отдельных работах — например, в Завещании ЖАНА МЕЛЬЕ, великолепном образце критики церковной власти и веры[256]. МАРКС в свое время осознал, что необходимо перенести фокус критики с религии на политическую экономию. Так и ересь должна сделать подобный шаг: внутрь современных ей порталов власти — и против них.
ВАНЕЙГЕМ пишет: «История стала сумерками богов»[257]. Французская революция обезглавила не только короля — она также отделила голову духа от тела общества: «Буржуазные революции били непосредственно по мифической организации внешних атрибутов — и непреднамеренно попали по слабому месту не только единоличной власти, но и любой иерархической вертикали»[258]. Так или иначе, буржуазные революции скинули Бога с его пьедестала. НИЦШЕ заявил, что Бог умер; его современник ЛОТРЕАМОН обнаружил, что Творец восседает на «покрытом золотом троне из человеческого кала». Еще раньше ЖЕРАР ДЕ НЕРВАЛЬ заявил: «Христа больше нет!.. И они еще об этом не знают»[259]. Отрицая это божественное провидение, эпоха Просвещения направила нашу цивилизацию на путь политической революции. Революции, которая не привела к гармонии на земле, что могла бы соответствовать гармонии на небесах (ныне упраздненных). Бог умер, и на его место пришло Братство. Оно основало современное государство, и по сей день оно продолжает требовать свои жертвы — подчас человеческие.
Немало чутких душ обнаружили, что обезглавленное общественное тело оказалось словно в замедленном падении. Например, ВАНЕЙГЕМ: «Смерть Бога вульгаризирует сознание отчуждения»[260]. Триединство сократилось до несовместимой бинарности: тело и душа, личное и публичное, сознание и бытие, личность и общество. Замену третьему, отсутствующему компоненту бывшего Триединства предлагали в виде различных опиатов, которые на деле оказались лишь временными средствами; самым опасным из них стал «дух» национализма. Новая надстройка медиации, сеть, связывающая коммуникацию и ксенокоммуникацию воедино, — это проект (и игра) в стадии разработки.
ВАНЕЙГЕМ: «Только новый пролетариат обладает миссией отнять третью силу (спонтанную созидательность, поэзию) у двух остальных, для того чтобы сохранять ее живой в повседневной жизни каждого»[261]. Но вместо того чтобы до конца добивать и так падших богов, ВАНЕЙГЕМ выискивает и собирает то ценное, что от них осталось — чтобы распороть остатки унитарного общественного строя. Он реанимирует особые виды ереси — например, ересь ШАРЛЯ ФУРЬЕ[262].
В либеральной теологии буржуазии тоже есть свои еретики — и их не меньше, чем в христианстве. Одним из первых таких еретиков стал ШАРЛЬ ФУРЬЕ — провинциальный коммивояжер, с презрением относившийся к так называемой цивилизации, которую якобы породила Французская революция[263]. По его словам, революция не привела к прогрессу, а значит, следовало выбрать иной путь перехода в новое столетие. Это поразительное откровение для своего времени — несмотря на репутацию безумца, которая преследовала ФУРЬЕ по пятам.
Буржуазная мысль вполне могла обойтись без единого Бога. Его бы заменили единым Законом, единой Природой, единым Разумом — и настояли бы на сохранении единой Семьи христианского мироустройства (вопрос половой идентичности основополагающей пары, слава богу, остается открытым — хоть буржуазный строй и продолжает робеть перед дикими мальчиками и их фамильярами). Несмотря на это, мир ФУРЬЕ представляет собой не царство разума, а пантеистическую вселенную страстей. Все космологии по своей природе аналогичны; его
