Двери восприятия. Рай и Ад. Вечная философия. Возвращение в дивный новый мир - Олдос Хаксли
Из поведения членов экипажа в бою никак не следовало, что один из летчиков склонен к резким перепадам настроения, а другой, тихий и застенчивый, обычно предпочитает держаться в сторонке. Все четко мыслили, быстро действовали и внешне соблюдали полное спокойствие.
Такие действия вполне типичны для экипажа, который хорошо знает, что такое страх, и потому может не обращать внимания на его физиологические проявления; который хорошо обучен и потому способен на четкие действия; который полностью доверяет друг другу, как и должно быть в единой команде”».
Мы видим, что в момент кризиса каждый из этих молодых людей отринул свою конкретную личность, которую сам же складывал из элементов, доставшихся ему по наследству и от окружения, в котором вырос; что каждый устоял перед непреодолимым в обычных условиях искушением отождествить себя с настроением мгновения и перед соблазном отождествиться с личными мечтами и так далее; что все эти люди вели себя на удивление одинаково, причем одинаково восхитительно. Поневоле хочется допустить, что кризис и предшествовавшая кризису подготовка как бы извлекли их из отличных друг от друга личностей и подняли всех на один и тот же более высокий уровень.
Порой одного только кризиса, даже без предварительной подготовки, достаточно для того, чтобы человек забыл привычное «Я» и стал на какое-то время совершенно иной личностью. Именно поэтому в тех или иных чреватых катастрофой условиях люди временно становятся героями, мучениками и бескорыстными тружениками, которые творят чудеса ради ближних. Очень часто схожие плоды приносит близость смерти. Например, Сэмюэл Джонсон[241] на протяжении почти всей своей жизни был одним человеком – и стал совершенно другим на короткий срок болезни, которая свела его в могилу. Он был поистине потрясающей составной личностью – подтверждением чему служат добрые шесть поколений читателей Босуэлла[242]: ученый грубиян и обжора, добродушный хулиган, суеверный интеллектуал, убежденный христианин и фетишист, храбрец, отчаянно боявшийся смерти. На смертном же одре он стал простым, спокойным, цельным и сосредоточенным на Боге человеком.
Как ни парадоксально, многим людям проще вести себя бескорыстно именно в периоды кризиса, нежели когда жизнь идет нормальным, привычным чередом. Когда все в порядке, ничто не побуждает нас отвергать драгоценную самость, ничто (за исключением нашей собственной воли к укрощению страстей и познанию Бога) не отвлекает разум от тех отстраненных занятий, с которыми мы решили себя отождествлять; мы вольны плескаться в нашей личности сколько нашей душе будет угодно. О, как же мы плескаемся! Именно поэтому все духовные наставники уделяют столько внимания важности малых дел.
Господу угоднее прилежное выполнение даже самых незначительных из порученных нам дел, а не ревностное желание справиться с тем, чего нам не поручали.
Святой Франциск Сальский[243]
Никому на свете не дается без труда наидостойнейшее и любовное выполнение скучной повседневной работы.
Жан-Пьер де Коссад[244]
Некоторые измеряют ценность добрых деяний только естественными качествами или их сложностью, отдавая предпочтение деяниям заметным или необычным. Такие люди забывают, что христианские добродетели, вдохновляемые Божеством, должны рассматриваться с точки зрения благодати, а не природы. Величие и разнообразие добрых дел воистину сказывается на том, что принято называть их сопутствующей ценностью, но истинная ценность деяния проистекает из одной только любви.
Жан-Пьер Камю[245] (со ссылкой на святого Франциска Сальского)
Святым зовется тот, кто понимает, что каждое мгновение человеческой жизни является мгновением кризиса: каждый миг перед нами встает необходимость принять важнейшее решение – выбрать между дорогой, ведущей к смерти и духовной тьме, или той, что ведет к свету и жизни; между сиюминутными интересами и устремлениями вечного порядка; между собственной волей (или волей проекции нашей личности) и Божьей волей. Дабы подготовиться к кризисным житейским ситуациям, святой соответствующим образом обучает разум и тело, в точности как солдаты. Но если задачи военной подготовки простые и узкие, если они заключаются в том, чтобы сделать конкретных людей отважными, хладнокровными и способными на четкое взаимодействие в деле убийства других людей, к которым у них нет никакой личной неприязни, то духовная тренировка направлена на достижение более широких по охвату целей. Основная задача духовной подготовки состоит в том, чтобы обеспечить такое состояние, в котором ничто не будет стоять между человеческим существом и Реальностью, в котором снимутся все устраняющие Бога препятствия, в котором станет возможным постоянно осознавать божественную Основу самих себя и всех других существ. Еще духовная подготовка направлена на то, чтобы дать человеку средства достижения этой цели, а именно – научить принимать все, включая самые тривиальные, обстоятельства повседневной жизни без злобы, жадности, самонадеянности и добровольного невежества, но с неизменной любовью и пониманием. Ввиду того, что задачи духовной тренировки чрезвычайно обширны, ввиду того, что для человека, искренне любящего Бога, каждое мгновение является мгновением кризиса, духовная подготовка несравненно труднее подготовки военной. Вот поэтому вокруг очень много хороших солдат и очень мало святых.
Мы видим, что в критических обстоятельствах солдаты, специально обученные справляться с такого рода затруднениями, забывают о своих врожденных и приобретенных привычках, с которыми в нормальных условиях они отождествляют свое бытие; что они, преодолевая самость, ведут себя совершенно одинаково – целеустремленно и благородно. То же самое можно сказать о святых, но с одной существенной поправкой: цель духовной подготовки состоит в том, чтобы сделать людей «безличными» при любых обстоятельствах, тогда как военная подготовка предусматривает «обезличивание» только в определенных, крайне специфических обстоятельствах – и только по отношению к конкретным группам других человеческих существ. Иначе и быть не может, поскольку все, чем мы являемся, все, чего мы хотим и что делаем, фактически зависит от нашего представления о природе мироздания. Философия, которая рационализирует политику силы, войны и военную подготовку, всегда (какой бы ни была официальная религия политиков и поджигателей войны) оказывается какой-либо нереалистичной доктриной национального, расового или идеологического идолопоклонства, а ее следствием становится, например, рассуждения о Herrenvolk[246] и «низших существах, не ведающих Закона»[247].
Жизнеописания святых недвусмысленно свидетельствуют о том, что духовная тренировка возвышает человека над личным не только в специфических обстоятельствах военных действий, но в любых условиях и по отношению ко всем созданиям, так что святой «любит своих врагов» или, если он буддист, отрицает само существование врагов как таковых, относится ко всем разумным существам, не только к людям, с одинаковым состраданием и бескорыстием.
