Философия саудаде - Антониу Браж Тейшейра
10. В 1960-е и 1970-е гг., за исключением произведений Мариу Антониу, связанная с саудаде тематика словно исчезает из поэзии Анголы, ибо ни в лирических текстах Арналду Сантуша (1935), ни в смелых поэтических опытах Давида Мештре (1948–1998), ни в кратких, но значительных лирических отступлениях Мануэла Руя (1941) оно не появляется, став теперь компонентом прозы, а именно рассказов Кинашише (1965) того же Арналду Сантуша или новелл Раньше в жизни Луандину Виейры (1936), в которых можно найти саудосистское эхо, выраженное в ностальгическом воскрешении детства, встречающееся в обоих этих произведениях.
1980-е гг., особенно в своей второй половине, представляют собой четкий поворот в ангольском лиризме с утверждением нового поколения, решительно отстоящего от насущных политических и социальных нужд революционной поэзии; это поколение ищет вдохновения в произведениях, до этого запрещенных или не афишировавшихся, Мариу Антониу или в великом формальном переломе, явленном поэзией Давида Мештре.
В этом новом поколении, представленным индивидуальными голосами Паулы Тавареш (1952), Жозе Луиша Мендонсы (1955), Жуана Маймоны (1955), Э. Бонавены (1955) или Лопиту Фейжоо (1963), у которых лирический герой приобретает то место, которое занимает в любой истинной поэзии, чувство саудаде, хотя и не всегда прямо и явно выраженное, проявляется весьма заметно, особенно в области любовной поэзии, которую эти молодые поэты обильно культивируют по канонам, исходящим от конкретики и визуальной поэзии, и формальных поисков, которым не чужды уроки сюрреализма или таких португальских поэтов, как София де Мелло Брейнер Андресен, Эрберту Элдер или Антониу Рамуш Роза. Здесь вспоминается поэма в прозе Э. Бонавены с чисто иллюстративным названием Узник саудаде, в которой поэт, разлученный с любимой женщиной, замечает: «Об этих слезах я тебе не скажу, так как пролил их, не желая того. Я расскажу тебе о сознательной печали, к которой прибегаю, как к талисману, чтобы спастись от саудаде», добавляя в другом эпизоде того же текста: «Если бы ты знала то, что знает мое сердце, то знала бы, как тяготит расстояние. Когда саудаде сгущается, оно нам мешает дышать, как если бы мы дышали, никогда не выдыхая воздуха. Сгустившееся саудаде заставляет нас раздувать до предела легкие из чувства сопротивления». И продолжает: «Возможно, я не знаю, о чем говорю, ибо не чувствовал чужого саудаде, но я знаю, как мне больно из-за этого огромного саудаде», превращающего его в «узника отсутствия»[233].
В четырех кратких текстах, составляющих эту поэму в прозе, ясно отмечена не только роль расстояния и отсутствия в генезисе саудаде, но и «сознательной печали» в саудосистском воспоминании, что компенсировалось предыдущей поэмой O gesto sagital, в которой делается намек на народ, который, встав на рассвете в «колыбели из иллюзий, любви и боли между простынями истории, оплодотворяет далекое саудаде», в явной отсылке на перспективное измерение саудаде и на динамический и творческий характер, создающий воспоминания, являющееся его вторым основным элементом.
11. После этого суммарного конспекта того, как самые значительные ангольские поэты последних полутора веков переживали и выражали в лирике чувство саудаде, подходит момент, когда в порыве синтеза-заключения нужно определить или объяснить теорию саудаде и того, что в ней имплицитно присутствует, сказав, что здесь термин «теория» имеет свой традиционный смысл, то есть умозрительного видения или видения невидимого, которому дается в моментальном появлении в глазах духа то, что всегда исходит из философского вопроса и всегда возвращается к нему, побуждает рациональный дискурс и разумный процесс в своем поиске единства существа и правды.
Первое, что надо подчеркнуть, – это то, что в творчестве рассмотренных мной поэтов саудаде предстает исключительно в антропологическом измерении, и ни в одном лирическом голосе не отдаются эхом и не выражаются его космическое и божественное измерения, как произошло в Европе в творчестве брата Агуштиньу да Кружа, Пашкуайша и Антониу де Магальяйнша или в рефлексии Даниэля Кортесона или Рофа Карбальо.
Однако заметно, что привилегия, которая дается в ангольской лирике человеческому измерению саудаде, и установление порой тесных взаимоотношений между саудаде и одиночеством не приближает его к концепции Пинейро не только потому, что это одиночество никогда не принимает здесь радикальности, в которой оно предстает в мышлении галисийского философа, но и потому, что у поэтов Анголы чувство саудаде всегда имеет объект, будь то далекая возлюбленная или земля, от которой мы удалены, или даже прошлое, которое мы прожили или о котором мечтали, ушедшее время или будущее, на которое мы надеемся.
Появившись как признак или следствие конечности человека и имея свои истоки – расстояние или отсутствие, и используя в качестве ссылки ушедшее время, особенно детство, саудаде также иногда апеллирует ко времени возможному, которое не воплотилось или не было пережито тем, кто его чувствует или воскрешает, и здесь надо заметить, что объект саудосистской лирики может также состоять из самого саудаде, прочувствованного в прошлом.
Если не один автор подчеркивает двуликий или амбивалентный характер саудаде, то, что оно является чувством одновременно веселым и болезненным, благодаря происходящему здесь синтезу памяти или воспоминания с желанием возврата или восстановления прожитого или того, о чем мечтали, надо признать, что у рассмотренных мной ангольских поэтов преобладает отчаянный нигилизм или печальный фатализм, который заставляет прочувствовать или прожить его как «мертвое время, которое убивает», или «черную тень», о которой говорила автор Новых плясок как о чем-то, рождающемся, когда умирает мечта и бывает очень редко, что в нем появляется перспективное и ожидаемое измерение или объединяющий смысл саудаде, его способность искупить или уничтожить время.
Отсюда, хотя его и нельзя назвать полностью отсутствующим, но не часто в ангольской лирике можно встретить явно выраженное саудаде о будущем, это пророческое и мессианское измерение, которое так явно присутствует в лузо-бразильской культуре от Антониу Виейры до Фернанду Пессоа, от Агуштиньу да Силвы до Ариану Суассуны, от Педры Бунита до Канудоса.
Постоянство в выражении саудаде в ангольской поэзии рождает в нас обоснованную надежду на то, что, когда будет завоеван мир и закрыт цикл, когда идеологические требования политической деятельности доминировали во всей культуре, Ангола вскоре обретет мыслителей, способных выдвинуть понятия и создать адекватные концепты, чтобы перевести в дискурсивном и рациональном плане интуицию, образы и метафоры, которые чувство саудаде поэтически открывает и выражает.
Ортега-и-Гассет и саудаде
Первая половина
