Экзистенциализм. Период становления - Петр Владимирович Рябов
Мы возвращаемся к теме любви. Любовь – как способ выйти за свои пределы, сделать иное своим. Мы разные, но именно поэтому один интересен другому, потому что в конечном счете, в последней глубине и на последней высоте, все – одно. Поэтому и тема женщины, и тема любви очень существенны в романтической культуре.
Еще одна тема, которой надо коснуться. Особое место в романтической культуре также занимает тема сна. Особенно ярко это можно увидеть у Гофмана, у Гоголя – в той мере, в какой последний принадлежал к романтической культуре. Давайте вспомним: романтизм мистичен, символичен, есть несколько реальностей, многомирие. Речь идет о том, что за внешней реальностью скрывается какая-то скрытая. И образцовый пример – это Гофман. Ночная сторона жизни. (Новалис писал «Гимны к ночи».)
Романтики первыми в европейской культуре выходят всерьез на тему бессознательного, задолго до Фрейда.
В нашу дневную жизнь, привычную, пошлую, обыденную, врывается тайна, что-то скрытое, потаенное, манящее и грозное. Самая прекрасная сказка Гофмана – «Золотой горшок» (особенно если прочитать ее в восхитительном переводе Владимира Соловьева). Есть внешний пласт реальности – скучный, унылый, прозаичный до тошноты, а за всем этим – что-то жуткое и таинственное. Любую сказку вспомните: «Мышиный король», «Крошка Цахес», «Песочный человек». Везде встреча двух пластов реальности: сон и явь, ночь и день, тьма и свет, обыденность и чудесная тайна. Романтики говорят: сон – это не просто некая подачка телесной слабости и несовершенству, не просто досадная уступка отдыху нескольких часов суток, а такая же реальность, и, может, даже более ценная, и подлинная, чем явь. Я не могу сказать: ладно, семь часов уж посплю, а потом снова буду жить! Где и когда я живу по-настоящему: днем и наяву, или ночью и во сне, путешествуя между мирами, – это еще вопрос! Сон – не просто недо-явь, но это нечто самостоятельное, имеющее свою глубокую ценность. Так же как и детство – это не просто недо-взрослость, а женщина – это не просто недо-мужчина. Они самоценны. И романтизм показывает нам, как одна реальность проникает, переходит в другую.
В романтизме происходит реабилитация сна. Сон, его грезы – нечто самостоятельное и самобытное, имеющее глубокую ценность. Романтизм говорит о том, как одно переходит в другое, одна реальность переходит в другую. Вот как в «Золотом горшке», днем ходят какие-то студенты, скучные бюргеры, торговки, асессоры, а ночью… ночью все преображается и появляются чудовища, маги, Волшебные Саламандры, Змейки.
Это тема бессознательного. Я уже сказал, что любимая тема романтиков – это Тень, Двойник, вторая неведомая сторона личности. Тема второй стороны личности, скрытой, теневой. Вслед за образами Гофмана и Гоголя появятся «Тень» Андерсена и «Тень» Шварца, «Двойник» Достоевского (и его же «подпольный человек») и «Двойник» Блока (помните, «быть может, себя самого я встретил на глади зеркальной»?), «Черный человек» Есенина, Тень Геда в «Волшебнике Земноморья» Урсулы Ле Гуин, Джекил и Хайд и «Портрет Дориана Грея»… Не как ученые-психиатры, Зигмунд Фрейд или Карл Густав Юнг, романтики выходят на все эти темы – Двойника, Тени, бессознательного, хотя слово они это не используют. В общем, вот эта теневая, ночная сторона культуры крайне важна для романтиков.
Что еще очень важно? При всем своем крайнем индивидуализме, подчеркивании самоценности личности, романтики пытались противопоставить атомизации окружающего мира различные формы совместного действия. Они очень любили придумывать разные языковые игры. Один из путей, по которым они шли, это удвоение слов: «душа души, музыка музыки», с целью вычленить сердцевину вещей, «гераклитовский огонь». Второй характерной для них особенностью языковых игр было придумывание и приделывание ко всему приставки «сим-». «Симпоэзия, симфилософия». Это означает совместность, совместное со-творчество. То, что русские романтики-славянофилы назовут пресловутой «соборностью» – «хоровым началом», «единством во множестве». Но и это, как и большинство своих идей, славянофилы, конечно, позаимствовали в немецком романтизме.
Романтики творили кружками, группами. Каждый – личность, только личность интересна! Но они пытались создавать некоторые формы. Симфилософия. Совместное создание поэтических произведений, попытка создать некую коллективность, социальность – не в Букве, а в Духе, не во внешнем, а во внутреннем.
Стоит вернуться к теме, которую я уже ранее обозначил. Романтизм и политика. Романтики были очень разные люди по политическим взглядам. Были консерваторы, были радикалы. Французская революция всех взбудоражила, но потом кого-то испугала. Гельдерлин ужаснулся, какой вокруг пошлый мир, и сошел с ума; он прожил долго, но жил внутри себя, внешний мир не воспринимая, отказываясь с ним встречаться. Клейст от отчаяния покончил с собой. Некоторые романтики ушли в консерватизм и католицизм, например Новалис. Он прожил очень недолго, но в конце жизни обратился к католицизму как к идеализированному Средневековью. Новалис призывал и предрекал приход «Нового Средневековья», потом этот лозунг подхватит Бердяев, и, говоря о нем, мы к этому еще вернемся. Шатобриан был одним из теоретиков консерватизма, как известно. С другой стороны, было много романтиков-революционеров и даже отчасти анархистов. Например, ранний Гельдерлин, Шелли, Торо, в каком-то смысле Байрон. Они проповедовали идею восстания против существующей культуры, цивилизации, общества. Призыв к всеобъемлющему освобождению. Политически романтизм очень разнообразен.
Процитирую вам еще одно четверостишие. Я говорил о тяжбе романтизма с просветителями. Помните слова Паскаля: «Лучшая философия – смеяться над философией»? Уильям Блейк такими строчками разделывается с просветителями:
Философия хромая
Ухмыляется, не зная,
Как ей с мерой муравьиной
Сочетать полет орлиный.
Это по поводу просветительской культуры, о попытке померить мир своим жалким аршином.
