М. Хлебников - «Теория заговора». Историко-философский очерк
«Непоследовательность» позиций как Дрюмона, так и Чемберлена являлась следствием историко-политических процессов, которые были гораздо шире связки евреи — европейцы. Западный мир вступал в «золотую эру» колониализма, подчиняя себе не только отдельные страны, но и целые материки. В этой ситуации тотального торжества западного мира, осуществлённого с минимальными людскими и финансовыми потерями, расовая конспирология оказывается попросту избыточной. Ассимиляционные процессы внутри европейского еврейства, его социокультурное сегментирование с последующим возникновением «французских евреев», «немецких евреев», «российских евреев», требовали нового субъекта «теории заговора». Но это оказалось практически невозможным, учитывая явную абсурдность возможной угрозы, допустим, со стороны африканских народов. Расовое различие было налицо, но оно не имело конспирологического потенциала.
Вторая причина изменения концептуального вектора конспирологии заложена в социально-экономической динамике западного общества. Вслед за экономическими трансформациями неизбежно следовали изменения в общественном сознании. Оказалось, что складывающаяся социально-политическая система, называемая капитализмом, достаточно эвристична с позиции «теории заговора». Современный отечественный исследователь А. Неклесса, говоря об особенностях природы капитализма, с её социальной стратегией, этическими нормами и общей мировоззренческой ориентацией, подчёркивает генетическую связь между бытованием тайных обществ и формированием новоевропейского сознания. «Изгнанные из легального мира, вынужденные обитать в нём в “масках”, общаться между собой непрямым образом, сектанты вскоре обнаружили, что именно вследствие данных обстоятельств обладают серьёзными конкурентными преимуществами и великолепно подготовлены для “системных операций”; иначе говоря, владеют готовым механизмом для реализации сговора и контроля над той или иной ситуацией, для разработки и проведения в жизнь сложных многошаговых проектов»{294}. Развитие этого положения мы можем найти в работах известного социолога А. А. Зиновьева. Размышляя над «феноменом западнизма», он акцентирует внимание на конспирологическом элементе развития западного общества. Исследователь подчёркивает значения понятий «внутренняя власть» и «сверхвласть», в действительности определяющих функционирование властной системы. Не отрицая элементов открытой рыночной экономики как «фасада» западного мира, Зиновьев делает упор на изнаночной стороне западной системы власти: «Особое место в системе власти занимает совокупность секретных учреждений официальной власти и вообще всех тех, кто организует и осуществляет скрытый аспект деятельности власти»{295}.
Тайный аспект власти, реализуемый в функционировании «секретных служб», «секретных договоров» и «тайных обществ», приводит к использованию скрытых от общественного контроля рычагов власти, к возникновению «сверхвласти», субъектами которой не всегда являются лица, наделённые властью легитимно. К ним относятся не только профессиональные политики, крупные промышленники и банкиры, владельцы газет и телеканалов, но и священники, университетская профессура, деятели искусства. Именно они вступают между собой в неформальные связи, не только принимая наиболее важные для общества решения, но и контролируя более низкие социальные уровни: «Эта элитарная среда существует не только на национальном уровне, но и на наиболее низких — на региональном и локальном. Она образует своего рода неформальные “директораты”, контролирующие все ключевые учреждения общества»{296}. Не используя напрямую понятия «заговор» и «конспирология», учёный, тем не менее, размышляет вполне в конспирологическом контексте, рисуя впечатляющую картину тайных аспектов социальной жизни. В результате «сверхвласть» становится подлинным имманентным началом самого западного общества: «Она не зафиксирована и не признана как явление правовое, конституционное. Но в этом нет никакой надобности, ибо она, в принципе, есть образование качественно иного рода, чем просто политическая власть. Она аккумулирует в себе высший контроль над всеми аспектами общества, включая всю его систему власти»{297}.
Куда более радикальную позицию в отношении генезиса конспирологии занимает известный российский учёный А. И. Фурсов.
В ряде своих работ он проводит мысль об онтологической связи между конспирологией и возникновением капитализма в Западной Европе. Одной из главных черт капитализма является преодоление национально-государственных границ, которые выступают как естественные ограничители перемещения как продуктов производства, так и денежной массы, то есть собственно капитала: «Поскольку товарные цепи постоянно нарушают государственные границы, буржуазия испытывает острую необходимость в организациях наднационального, мирового уровня»{298}. Возникает объективная потребность в создании «тайных обществ», целью деятельности которых выступает налаживание каналов движения капитала, сохранение его целостности и ограждение амбиций национальных государств на проведение независимой финансовой политики. Прообразом подобных «тайных обществ» следует считать еврейские общины, с их особым традиционным интересом к финансовым операциям и этнической сплочённостью. Постепенно выявляется высокая эффективность конспирологической модели, которая распространяется на многие сферы социального бытия. Исследователем вводится новое понятие, обозначающее данный феномен: «Каждый новый этап в развитии капсистемы модифицировал старые или создавал новые конспироструктуры (далее К-структуры), соответствовавшие усложняющимся задачам управления мировыми процессами, массами, с определённого этапа — информацией, культурой (психоисторией)»{299}. Высокая эффективность К-структур объясняется тем, что они игнорируют традиционные механизмы принятия решений, с их громоздкими процедурами и зачастую этической «нагруженностью». В настоящее время капиталистическая система представляет собой сложную систему транснациональных корпораций, каждая из которых одновременно является и К-структурой, с характерной для неё изолированностью, не поддающейся внешнему (государственному или общественному) контролю. Заметим, что в данном пункте картина, нарисованная Фурсовым, во многом совпадает с мнением, высказанным Зиновьевым. Причём в обоих случаях авторы уклоняются от непосредственно конспирологического анализа, опускают эмпирические данные в пользу создания более объёмного объекта исследования, в котором, в отличие от работ ортодоксальных представителей «теории заговора», «тайные общества» и их деятельность не трактуются в качестве образований, первичных по отношению к социальной структуре, но выступают как естественный продукт социального развития.
Иными словами, Фурсов и Зиновьев не ставят перед собой целью конспирологические разоблачения. Смысл их позиции в признании объективности проблемы «теории заговора» в контексте генезиса западной цивилизации, в необходимости чёткого проговаривания, социальной онтологизации «теории заговора», выведении её из общественной тени, если не сказать «подполья». Признавая несомненную, как бы совсем недавно сказали, прогрессивность подобного взгляда на проблему «теории заговора», необходимо указать на явно односторонний подход к толкованию самой природы вопроса. Оба автора исходят из марксистского посыла, в основе которого лежит хорошо знакомый экономический детерминизм. Тем самым из пространства «теории заговора» исключается его этническая составляющая, без учёта которой анализ заведомо неполон.
Сразу следует оговориться, что мы вовсе не склонны отождествлять субстанциональность капитализма с деятельностью «тайных обществ». Это бы в известной мере упрощало такое сложное, противоречивое явление культуры и истории, как капитализм. Но несомненно и то, что на глубинном, онтологическом уровне «теория заговора», выступая в роли уникального социокультурного феномена, обязана своим существованием качественным изменениям в общественной, религиозной, экономической жизни стран Западной Европы. Мы не утверждаем, что этнический аспект отныне полностью исключается из «теории заговора». Речь идёт о произошедшем синтезе социального и этнического, когда расовая характеристика перестаёт восприниматься в качестве единственного источника конспирологического конфликта. Субъектом на следующем этапе развития «теории заговора» выступает мировая финансовая система, толкуемая в качестве инспиратора всех значимых социально-политических трансформаций. Среди конспирологических авторов «нового поколения» мы можем найти примеры осознанного отрицания натуралистических установок расовой конспирологии. Так, современный российский конспиролог размышляет об этническом составе так называемого «комитета 300», о существовании которого становится известно из одноимённой работы Д. Колемана. Данный комитет понимается как тайное мировое правительство, стоящее за всеми важнейшими социально-политическими, культурными и экономическими трансформациями. Размах его деятельности можно представить даже по весьма неполному перечню тех явлений, к которым он причастен: возникновение «Битлз», неофрейдизма, торговля наркотиками, отставка Никсона… Итак, насколько функционирование «комитета 300» определяется этнической принадлежностью его членов? Автор отвечает на поставленный вопрос: «Да, евреи там присутствуют, но не составляют большинства в комитете 300 и к тому же выступают не с этнических позиций, а только как представители одного из отрядов высшего эшелона финансовой олигархии Запада. На таком уровне не принято руководствоваться этническими соображениями»{300}. Более того, интернациональная финансовая система очень рационально использует этнические особенности своих агентов: «А вот когда дело доходит до реализации их задумок, то вот тут-то привлекаемые силы и средства могут быть совершенно разные, в том числе и евреи, и еврейский капитал»{301}.
