М. Хлебников - «Теория заговора». Историко-философский очерк
Как это ни парадоксально, конспирология идеально вписывается в контекст социокультурной модернизации. То, что считалось элементом архаичного сознания, прекрасно адаптировалось в новых условиях информационного общества и даже обрело «второе дыхание». С чем это связано? Во-первых, напомним о сделанном нами выводе, касающемся «интеллектуальной природы» «теории заговора». Складывающееся на наших глазах мировое информационное пространство, невероятная, по меркам совсем недавних дней, скорость передачи информации, стали идеальной средой для конспирологического творчества. Более того, именно по этой причине, как считают сами конспирологи, возможным становится полноценное разоблачение подрывной деятельности субъектов конспирологии. Достаточно ясно об этом говорит известный русский конспирологический автор Д. Е. Галковский. Развивая тезис о Великобритании как о тайном инициаторе важнейших событий российской и мировой истории, он отдаёт должное профессионализму английских спецслужб, сумевших провести ряд блестящих тайных операций (от инспирации Первой мировой войны до развала СССР). Но в условиях развития информационного общества методы, применяемые всего несколько десятилетий тому назад, оказываются устаревшими и абсолютно неэффективными: «Это хорошо продуманная и оплачиваемая система лжи, у которой есть только один недостаток. Она совершенно не рассчитана на существование в условиях гиперинформационного общества с интернетом и мультикультурным менталитетом нового поколения. Это архаика»{281}. «Теория заговора», как мы уже отмечали, доказала свою живучесть и статус архаического артефакта ей явно не угрожает.
Во-вторых, «теория заговора», как это ни странно звучит, только сегодня получила глобальное измерение, приобретя адекватный инструментарий. Произошедший отказ от натуралистического варианта «теории заговора», оказался созвучен «духу эпохи», с одной стороны, а с другой — отразил процесс, идущий внутри самой «теории заговора». Как мы уже говорили, конспирология достаточно динамична: это одно из объяснений её устойчивости. Частные, авторские конспирологические теории практически всегда служат объектом жёсткой, пристрастной критики со стороны самих же конспирологов. Исключение составляет свод работ «классиков», но и этот высокий статус не является гарантией абсолютного и постоянного признания. Произошедшее смещение из области расовой конспирологии на уровень социальный не подорвало внутреннего единства самой «теории заговора», её имманентной истории. На этом процессе перехода мы остановимся более подробно, ибо он наглядно демонстрирует потенциал конспирологии, способность «вживляться» в общество на фоне самых динамических процессов.
Что, собственно, означает подобный переход? На первом этапе развития конспирологии наличие тайного мирового заговора объяснялось наличием определённого этноса, ставящего перед собой целью достижение тотального господства. Названный тип по времени возникновения соотносился с эпохой Просвещения, он совпадает с ней не только хронологически, но и использует методологические наработки XVIII столетия. Содержательно «теория заговора» замыкается на двух взаимосвязанных схемах. В первой — субъектом заговора выступают «масоны», во второй — «евреи». Нередко эти субъекты объединяются, что прослеживается в работах многих конспирологов позапрошлого и начала прошлого века. Причём эта связь не была результатом случайного, произвольного выбора, но достаточно жёстко соотносилась с натуралистическим вариантом конспирологии. Если в еврействе подчёркивалась расовая чуждость европейскому миру, что с неизбежностью вело к «тайной войне еврейской расы» против европейских народов[15], то масонство становилось носителем космополитического начала. Космополитизм в трактовке натуралистической конспирологии лишался любых расовых, а тем более национальных черт, что и служило маркером его социальной опасности. Отказ от расовой самоидентификации, при наличии разветвлённой системы «лож», то есть «тайных обществ» с фатальностью обрекает масонство на противостояние социальному большинству. В этом противостоянии масонство и еврейство, несмотря на внешнее несовпадение и даже противоположность, оказываются естественными союзниками. Первая проверка подобного союза — Великая французская революция, демонстрирует эффективность подобной связки. Приведём слова, наверное, самого известного французского конспиролога XIX в. Э. Дрюмона, сказанные по поводу возможности несовпадения деятельности масонов и евреев: «Герцог Орлеанский, глава французского масонства, открыто вступивший в заговор против своего двоюродного брата, не мог отговориться незнанием; он был в близких сношениях с евреями и знал, что они были руководителями масонства. Граф Глейхер в своей книге “Достопримечательные события” рассказывает, что во время путешествия герцога Орлеанского в Англию, он получил от раввина Фальк-Шека перстень-талисман, кайнаот, который должен был доставить ему престол»{282}.
Контроль евреев над масонством служит ещё одним доказательством весомости расового фактора; братство «вольных каменщиков», отказавшись от расовой самоидентификации, ничего не смогло противопоставить еврейской экспансии. Обратим далее внимание на многочисленные обвинения масонов в антихристианстве, ставшие почти традиционными в «теории заговора». На наш взгляд, подобные обвинения не столько демонстрируют приверженность конспирологов натуралистического направления религии, сколько служат средством акцентирования выхода масонства за пределы устоявшейся социальной общности, в которой расовые, культурные и религиозные маркеры образуют детерминанту. Христианство с неизбежностью «привязывается» к тому, что Шпенглер в «Закате Европы» называет гештальтом европейского мира, лишаясь значительной степени изначальной метафизичности и интернациональности.
Почему же подобная связка: евреи — масонство теряет актуальность для «теории заговора»? Здесь есть несколько причин. Первая из них заложена в зримом противоречии внутри расовой версии «теории заговора». Стремясь к максимальному этническому дистанцированию, подчеркивающему взаимную чуждость евреев и европейцев-арийцев, конспирологи игнорируют ассимиляционные процессы, строя «чистую модель» конспирологической вселенной. Парадоксально, но многие представители расового направления, при попытке эмпирического анализа, фактически подрывают собственную концепцию. Тот же Дрюмон, утверждая о наличии «еврейского заговора» против Франции, приходит к выводу о неоднородности современной «еврейской расы». Он делит её на две ветви: «северную» и «южную». Принцип разделения носит ярко выраженный социокультурный характер: «южная ветвь» испытывает мощное воздействие романской, преимущественно французской культуры, «северная ветвь» формируется под влиянием немецкой культуры. Оказывается, что, несмотря на изначальную порочность, «южные евреи» сумели воспринять элементы французской культуры и ментальности: «Южный еврей примешивает к своим финансовым предприятиям хоть каплю поэзии; он отнимает у вас кошелёк — того требует племя, но в силу соображений, не лишённых известной возвышенности. Подобно Миресу, Мильо и Перейре он водит знакомство с учёными, издаёт газету, в которой иногда пишут по-французски, ищет общества литераторов и считает за честь видеть их за своим столом»{283}. «Северные евреи» добавляют к своим отрицательным расовым чертам приятие немецкой культуры, которое усугубляет общую негативную картину. Автор рисует весьма отталкивающий портрет «северного еврея»: «В нравственном отношении тщеславен, невежествен, стяжателен, неблагодарен, подл, низкопоклонен и нагл; по наружности он грязен, оборван и покрыт чесоткою»{284}. Получается, что южный тип евреев при всех оговорках демонстрирует позитивные трансформируемые характеристики именно вследствие влияния французской культуры, что, по существу, противоречит расовой доктрине, доказывающей статичность, фатальную заданность расовых свойств. Ещё раз подчеркнем это, сославшись на слова русского конспиролога начала прошлого века: «Расы отличаются друг от друга столь коренными, безусловными и неустранимыми признаками, что игнорировать их существование немыслимо. Устойчивость расовых типов, в свою очередь, настолько сильна и непоколебима, что перемена среды решительно бессильна нивелировать их, наглядным тому доказательством служит в особенности еврейство»{285}.
Желая подчеркнуть различие между двумя ветвями европейского еврейства, Дрюмон связывает «тайную войну» против французской нации с происками «северных евреев»: «Еврейская пресса и банк взяли Гамбетту под своё покровительство и прославили маленького секретаря Кремье великим человеком только потому, что, несмотря на своё итальянское имя, он был еврей немецкого происхождения»{286}. Следует отметить, что «непоследовательность» позиции Дрюмона не следует понимать как некоторое исключение в расовой конспирологической мысли конца XIX века. Конспирологическая мысль на первом этапе своего существования носила ярко выраженный натуроцентрический характер. Данный период укладывается в рамки столетия: от середины XIX в. до середины XX в. Расовые, этнические особенности определяли, по мнению авторов «теории заговора», схему тотально неизбежного исторического противостояния тех или иных народов. Аргументация биологического толка активно присутствует в работах весьма широкого спектра. Расовые аргументы используются в ряде работ, внешне посвященных религиозной проблематике. Обращение конспирологических авторов к этому вопросу определено важной внутренней проблемой «теории заговора» того периода. Говоря о противостоянии «белой расы», конспирологи, среди прочих определяющих качеств европеоидов, особое внимание уделяют христианству, понимаемому как предикат «белой расы». Сложность возникает при обращении к историческим корням христианства, которое объективно возникает внутри мессианского движения иудаизма и первоначальной средой которого выступает еврейское население Палестины. Краткое обоснование этой проблемы отражено в словах Д. Рида: «Утверждение, что “Иисус был евреем” постоянно употребляется в наш век с политическими целями. Им часто пользуются для заглушения возражений против влияния сионистов в международной политике и захвата Палестины, ибо раз Иисус был евреем, то нельзя христианам протестовать против того, что делается во имя евреев»{287}. Данные факты являются неприемлемыми для натуралистического варианта «теории заговора», действительно затрудняя «возражения» и «протесты», и вынуждают её авторов заняться пересмотром истоков и истории христианства, для создания их «адекватной», «первозданной» версии.
