Постнеклассическое единство мира - Василий Юрьевич Кузнецов
Точки А, Р и Е на диаграмме обозначают некоторые события, условно выделенные в потоке времени[176], – в качестве парадигмального примера Гуссерль берет восприятие мелодии, которая состоит из отдельных тонов, но не сводится к их сумме. Каждое событие А, становясь прошлым, не исчезает бесследно, а модифицируется в ретенцию – осознание только-что-прошедшего, воспринимаемое в постоянном изменении. «Ретенциальное сознание реально содержит сознание прошлого (относительно) тона, первичную память тона, и его нельзя разлагать на ощущаемый тон и схватывание в качестве памяти» [167, с. 35]. Так память разделяется Гуссерлем на первичную (ретенцию), которая «хвостом кометы… присоединяется к каждому восприятию» [167, с. 38], и вторичную (воспоминание, Wiedererinnerung); восприятие как конституирующий самоданность акт (selbstgebender Akt) противопоставляется воспроизведению (Vergegenwärtigung), репрезентации (Re-Präsentation), репродукции [167, с. 44–45]. Однако даже при репродукции воспоминания «воспроизводится целое, не только тогдашнее настоящее сознания (Bewußtseinsgegenwart) с его потоком, но “implicite” весь поток сознания до живущего настоящего» [167, с. 57]. Целостность потока сознания непрерывно и постоянно сохраняется.
Иными словами, неявным фоном и восприятия, и репродукции оказывается конституирование «темпоральности самого Длящегося с его Теперь, Прежде, После» [167, с. 58], т. е., по сути, абсолютное сознание в духе кантовского трансцендентального единства апперцепции [ср. 235, с. 104]. Дело вовсе не в том, что линия АЕ на диаграмме изображает объективный поток объективного новоевропейского времени, представление которого критикуется Гуссерлем, и даже не в том, что диаграмма кажется изолированной и ограниченной (ее условная схематичность очевидна), а в том, что линия ЕА' диаграммы воплощает единый и абсолютный поток времени субъекта, включающий и внутреннее его время.
Мерло-Понти несколько более последовательно выстраивает вслед за Гуссерлем аналогичную цепочку рассуждений, приводя уже трансформированную схему (рис. 2), на которой наклон линий, представляющих отображения (Abschattungen) отдельных событий, должен обозначать постепенность перехода от протенций к ретенциям.
Рис. 2. Схема времени по Мерло-Понти: «Горизонтальная линия: ряд „теперь“. Наклонные линии: Abschattungen тех же „теперь“ с точки зрения последующего „теперь“. Вертикальные линии: последовательные Abschattungen того же „теперь“» [366, с. 528]
Согласно Мерло-Понти, протенции и ретенции «исходят не из какого-то центрального Я, но некоторым образом из самого моего перцептивного поля, которое тянет за собой горизонт ретенций и посредством протенций искушает будущее. Я не прохожу через ряд „теперь“, сохраняя их образ, так, что, выстроенные вплотную, они оформлялись бы в линию. С каждым наступающим моментом момент предшествующий испытывает модификацию: я еще держу его в руках, он еще здесь и, однако же, уже меркнет, опускается ниже линии настоящего; чтобы сохранить его, мне нужно протянуть руку сквозь тонкий пласт времени. Это всё тот же момент, и я обладаю способностью постичь его таким, каким он только что был, я не отрезан от него, но в конечном счете, если бы ничего не изменилось, он не был бы прошлым: он начинает профилироваться или проецироваться на мое настоящее, тогда как только что он им был» [365, с. 277]. Схема времени, по версии Мерло-Понти, намечает уже расширения и продолжающиеся распространения прошлого и будущего, хотя протенции на ней тоже не обозначены, – зато тут хорошо заметно, что темпоральные интенциональности образуют сеть. Тем не менее даже прямые указания[177] не получают дальнейшего развития.
Действительно, соответствие отображений (Abschattungen) одного события – например, А – отмечается вертикальной линией, которая, как подчеркивает Мерло-Понти, не стягивает их в «некое идеальное единство, как этого хотел Кант» [365, с. 278], поскольку оно само воспринимается только благодаря своим отображениям и сквозь них. «„Моменты“ А, В, С не существуют последовательно, а дифференцируются один от другого, и соответственно А переходит в А′, а оттуда в А′′. Наконец, система ретенций с каждым мгновением вбирает в себя то, что мгновением раньше было системой протенций. Мы имеем здесь дело не с множеством феноменов, но с единым феноменом истечения (ecoulement). Время – это единое движение, согласное с собой во всех своих частях, подобно жесту, который охватывает все мускульные сокращения, необходимые для его реализации» [365, с. 279]. Динамический временной поток плавно и текуче, но непреклонно и неостановимо смещает и перемещает планы и горизонты восприятия. Иными словами, единство временно́го потока определяется композицией операций отождествления и различения.
Противопоставляя, в частности, концепции времени Бергсона [51] концепцию времени Хайдеггера [553], Мерло-Понти отмечает непрерывность течения времени. «Не существует сначала одно настоящее, потом другое, следующее в бытии за первым. Неверно полагать даже, что за одним настоящим с перспективами прошлого и будущего следует другое настоящее, где эти перспективы переиначиваются, так что необходим постоянный наблюдатель, производящий синтез последовательных перспектив. Существует единое время, которое само себя утверждает, которое ничего не может привести к существованию, не обосновав уже как настоящее и как наступающее прошлое, и которое устанавливается единым импульсом» [365, с. 281]. В этом смысле главным действующим лицом выступает субъективность как таковая. «Я не мыслю и не созерцаю переход от одного настоящего к другому – я осуществляю его, я уже нахожусь в наступающем настоящем, как мой жест уже находится у своей цели» [365, с. 281]. Поток остается пребывающим в движении.
Однако и здесь (аналогично Гуссерлю) фундаментальные предпосылки проявляются совсем не в сохранении абсолютной шкалы времени (линия А – В – С) и даже не в схематичном уравнивании последовательных отображений одного события (линии А – А′–А′, В – В′) с разными точками зрения различных «теперь» (линии А′–В, А′′–В′–С), а в воспроизведении временно й перспективы субъекта в любой момент как слегка модернизированной (наклоном) прямой, идущей из прошлого через настоящее в будущее. То есть неоклассически реализуются всё те же традиционные новоевропейские основания для понимания и восприятия времени.
Небольшие редакционно-технические корректировки легко могли бы устранить избыточные линии на соответствующей схеме, но последовательное применение расширенных возможностей, предоставляемых рефлексией более высоких порядков, потребует, по-видимому, гораздо более кардинальных изменений и дополнений. Еще у Гуссерля можно найти некоторые подступы к введению рекурсивности для предлагаемых им феноменологических (со)отношений, хотя он – не декларируя этого специально – понимает их как простое продолжение или прямое наращивание того же самого. «Каждое актуальное Теперь сознания подлежит однако закону модификации. Оно изменяется в ретенцию (von) ретенции, и так постоянно. Соответственно этому, образуется такой устойчивый континуум ретенций, что каждая последующая точка есть ретенция для каждой предыдущей. И каждая ретенция есть уже континуум… Это не ведет к простому бесконечному регрессу, так как каждая ретенция есть в себе непрерывная модификация, которая, так сказать, несет в себе наследие прошлого, принимая форму рядоположенности оттенков. Дело обстоит не так, что в продольном измерении потока каждая предыдущая ретенция заменяется новой, пусть даже это происходит
