Архетип Апокалипсиса - Эдвард Ф. Эдингер
Равновесие
Теперь разберем подробнее тему баланса и равновесия, для чего обратимся к ветхозаветной книге пророка Даниила. В пятой ее части мы узнаем о том, как во время пира, устроенного Вальтасаром, на стене дворца появилась надпись, и никто не мог ее прочитать. Тогда позвали Даниила, который, несмотря на то что был евреем в изгнании, пользовался уважением, поскольку «найдены были в нем свет, разум и мудрость, подобная мудрости богов». Вот что он прочитал:
И вот что начертано: мене, мене, текел, упарсин. Вот и значение слов: мене - исчислил Бог царство твое и положил конец ему; Текел - ты взвешен на весах и найден очень легким; Перес - разделено царство твое и дано Мидянам и Персам. (Дан. 5:25-28)
В эту же ночь Вальтасар был убит. Тайна трех слов - мене, текел, упарсин – разумеется, волновало не одно поколение толкователей и филологов. С высокой долей вероятности можно утверждать, что «мене» означает «измерять», «текел» - «взвешивать», упарсин – «разделять». Получается, что пророк Даниил, опираясь на фразу «измерено, взвешено, разделено», дал ей свою интерпретацию, заявив Вальтасару: «Срок царствования твоего был измерен, и был ему отмерен предел; ты был взвешен на весах равновесия, и страсти твои сбили равенство чаш; и разделена да будет земля твоя, и падет твое царство». Нам же важны эти три слова потому, что они входят в терминологический словарь архетипа Последнего Суда.
Не далее как в девятнадцатом веке Ральф Уолдо Эмерсон описал архетип равновесия в своем эссе «Возмещение». Наблюдения Эмерсона говорят о том, что данный архетип был им глубоко прочувствован. Вот отрывок из эссе:
Мудрый применяет уроки мудрости ко всему, что случается в жизни; он знает, что всего благоразумнее честно смотреть в глаза каждого заимодавца и на всякую справедливую просьбу отвечать своевременно, своим уменьем и своим сердцем. Платите за все; не то, рано или поздно, придется выплатить долг сполна: люди и события могут протесниться между вами и правосудием, но это только на время; вы все-таки будете принуждены расквитаться. Благотворение есть цель природы, однако пошлина взимается со всякого блага, выпавшего на вашу долю. Велик тот, кто оказывает наиболее благодеяний, но мерзок — и решительно, это единственная мерзость в целой вселенной — тот, кто, получая одолжения, не возвращает их никому. По существующему порядку вещей мы очень редко можем воздать благодеяниями тем, от кого мы их получали, тем не менее, благое дело должно быть выплачено ухо в ухо, копейка в копейку. Бойтесь набрать слишком много добра: оно скоро плесневеет и заводит порчу. Пускайте его в оборот, живо, проворно, тем или другим образом[13].
Все это объясняет главный принцип:
Страшен яркий полдень без туч, страшен перстень Поликрата, страшно счастие без тени. При такой обстановке всякая душа чувствует потребность возложить на себя добровольные лишения, или искус добродетельного подвига; это как бы колебание стрелки весов, ищущей восстановить равновесие в духе и в сердце человека[14].
Известная нам по многим изображениям богиня правосудия, у которой завязаны глаза, также держит в своих руках весы равновесия. Предполагается, что уравновешенные чаши весов символизируют справедливость, честность и правду. С психологической точки зрения речь идет о Самости и том суде, который она вершит над эго. Никому не дано избежать этого суда. Я считаю, что те, кто всю свою жизнь игнорируют закон компенсации, ощущают его действие во всей полноте в момент смерти, об этом же нас предупреждает и мифология.
Вы, должно быть, заметили, что все мифологические картины мира, о которых шла речь в этой главе, настаивают на более или менее однозначном разделении: в послесмертном мире зерна очищаются от плевел, проклятые души уже не чета благочестивым, и верхний класс не пересекается с нижним. Налицо расщепление в коллективной психике. Здесь нам может помочь глубинная психология, которая отыскала способы восстановления этого раскола, что ведет к принятию тотальности Самости, - хотя, возможно, массовое принятие случится не на нашем веку. Крайне важным мне представляется то, что глубинная психология перевела стрелки со строгой надписью «Суд» из области упований на посмертную жизнь – на пространство внутренней жизни человека. Отныне Суд предстает тем опытом, который доступен и может быть сознательно прожит при жизни: типичный пример того, как психологии следует относиться к христианской образности.
Юнг в «Воспоминаниях, сновидениях, размышлениях» рассказывает об опыте столкновения с Самостью, который был спровоцирован неразрешимым конфликтом лояльностей. Пока чувство долга сопутствует нам, мы знаем, как поступать в тех или иных обстоятельствах. Но что делать, если мы оказались зажаты между обязательствами, которые разрывают нас на части? Вот совет от Юнга:
Тот же, кто, оказавшись в подобной ситуации, на свой страх и риск в одиночку ищет решение и берет на себя всю ответственность за него, кто перед лицом Судьи отмаливает его денно и нощно, тот обрекает себя на полную изоляцию. Иногда он сам себе и упрямый защитник, и беспощадный обвинитель, никакой суд — ни мирской, ни духовный — не способен вернуть ему спокойный сон; в его жизнь входит настоящая тайна, тайна, которую он не разделит ни с кем. Когда б он не был сыт по горло всем этим, он, возможно, не оказался бы в подобной ситуации. Очевидно, для того, чтобы впутаться в нее, необходимо повышенное чувство ответственности. Именно оно не позволяет сбросить свой груз на чужие плечи и согласиться с чужим — коллективным — решением. И суд тогда свершается не «на миру», но в мире внутреннем, и приговор выносится за закрытыми дверями.
Эта перемена наделяет личность каким-то ранее незнакомым смыслом, с этого момента она уже не известное и социально определяемое эго, а внутренне противоречивое суждение о том, в чем же собственно ее ценность — для других и для себя самой. Ничто так не действует на активность самосознания, как эти внутренние конфликты. Здесь обвинение располагает неоспоримыми фактами и защита вынуждена отыскивать неожиданные и непредвиденные аргументы. И при этом, с одной стороны, мир внутренний берет на себя значительную часть бремени мира внешнего, позволяя последнему избавиться от части своей тяжести. С другой стороны, мир внутренний обретает больший вес, уподобляясь некоему этическому трибуналу. Но главное состоит в том, что эго, когда-то четко определенное, отныне перестает быть только
