Суждения и Беседы - Конфуций
Он учится у Академика В. П. Васильева – одного из первопроходцев российской науки о Китае, который сам воспитывался в духовной миссии в Пекине, выстаивал молебны и выкраивал свободное время для изучения буддизма и конфуцианства. Именно от своего учителя Попов перенимает любовь к переводам китайских классических текстов, и, как полагают некоторые исследователи, известную небрежность в их переводах, попытки адаптировать под русское восприятие. Школа, сложившаяся вокруг В. П. Васильева, отличалась известным своеобразием. С одной стороны – сам Васильев, яркий, образованный; с другой стороны – нередко негативное восприятие Китая как некоего «непроросшего Запада». Здесь мы вновь прибегнем к описанию В. М. Алексеева – трудно сказать точнее и ярче. Он так выразил суть школы В. Васильева: «Китайцы – народ «мудреный», но не «мудрый»; письменность заслоняет сущность, которая ничтожна; конфуцианцы в течение 2500 лет морочили Китай; буддизм и даосизм – тем паче; научиться китайскому языку нельзя, ибо сами китайцы своего языка не знают... кроме того, Китай – грандиозный и сплошной фальсификатор; ни к чему нельзя прикоснуться – все подделано, ненадежно (2, 97).
В 1870 г. П. Попов в звании кандидата оканчивает университет и его тотчас берет на работу Азиатский департамент МИД. Его сразу же направляют в Пекин сверхштатным студентом дипломатической миссии, через год переводят в «штатные студенты». Он быстро продвигается по дипломатической линии, уже через два года после приезда он становится вторым драгоманом (переводчиком и консультантом), а в 1877 г. – первым драгоманом. Наконец, в 1886 г. он становится Генеральным Консулом в Пекине и именно в этот период начинает заниматься переводами китайской классики, следуя в этом деле за своими предшественниками – стажерами Русской духовной миссии в Пекине (среди которых был некогда и сам В. Васильев).
Можно выделить несколько характерных черт становления русского китаеведения, отразившихся в карьере и творчестве П. Попова. Прежде всего, русское китаеведение носило очевидно прикладной характер – огромная общая граница с Китаем требовала от китаеведов не только отвлеченно-созерцательного изучения китайских древностей, но и решения конкретных политических и торговых вопросов.
Во-вторых, в сознании многих востоковедов происходил как бы надлом между уважительно-восхищенным отношением к китайской мудрости и жестко-прагматичной китайской политической реальностью, доходящей до цинизма. Китай выступал то как «мудрый», тот как враждебно-непонятный. Он в любом случае не укладывался в привычные схемы, был слишком разнородным, дисперсным, чтобы найти ему аналог в измерениях западной религии и философии. Споры о характере китайской культуры шли постоянно (впрочем, не затихают они и до сих пор), китаисты разделились на две ярко выраженные группы, суть которых очень точно передал академик В. М. Алексеев в своей статье от 1935 г.:
«Так, у одних групп было отношение к Востоку как бы покровительственное. Восток был как бы обрабатываемым пациентом, к которому снисходит данный русский ученый. Эти группы считали себя как бы европейцами восточной контаминации и от Востока достаточно иммунизированными. Восток был материалом для переработки и перегонки в западные формы. Другие группы, наоборот, подвергались или, вернее, подвергали себя полной контаминации, становясь патриотами изучаемой страны, и считали знание языка вообще единственным мерилом всех научных ценностей... Вообще, отношение русских ученых к востоку и к изучающему его Западу было совершенно ненормальным» (2, 94).
В-третьих, это невыработанность самого научного аппарата, методов китаеведческой науки. Но Россия стремительно преодолевает такой разрыв. Если раньше всякие восточные дисциплины, например история Востока и восточные языки, преподавались как часть других наук, например истории или филологии, то с последней четверти XIX в. – это отдельная область знаний. И с этим положением было покончено открытием Восточного факультета в С.-Петербургском университете, за ним создаются другие востоковедческие центры, например Восточный институт во Владивостоке (ныне – часть Дальневосточного государственного университета), чьим первым ректором становится профессор С.-Петербургского университета Позднеев, а позже – Институт восточных языков в Москве (ныне – Институт стран Азии и Африки при МГУ). Оказалось, что само знание китайского языка, сколь бы блестящим оно ни было, не позволяет решить ни одной проблемы, связанной с Китаем, ни в области истории, ни в области экономики, ни в понимании российско-китайских отношений. А поэтому отныне – это отдельная наука, сочетающая и знания по истории, филологии, текстологии, этнологии, политике, экономике и многое, многое другое. Причем и востоковедение, и китаеведение как его часть не сводимы к совокупности этих наук, а сами являются отдельной наукой со своими методами. И сегодня введение в ряде российских университетов философии или истории «со знанием восточного языка» кажется непростительным анахронизмом, отбрасывающим науку более чем на столетие назад, вводящим в заблуждение студента. Понять что-либо в Китае лишь на основе знания китайского языка без дополнительных (а на самом деле – ключевых) навыков решительно невозможно, это – самообман.
Другая характерная черта – вечный поиск аналогов христианской культуры в Китае, сводимый нередко к попыткам обнаружить «каплю добра в языческом сознании». Российское китаеведение, пестуемое прежде всего в рамках православной Духовной миссии в Пекине, волей-неволей вынуждено было сополагать христианское миросозерцание с китайской духовной традицией. Изучение сводилось к сравнению и чаще либо к поиску недостатков, либо к оправданию существования «китайских религий» и традиций как неизбежности. И такое «сравнительное китаеведение» отбрасывало науку на много шагов назад.
Россия в тот момент безнадежно запаздывает в развитии научного китаеведения, и, казалось бы, Франция ушла в этом на десятилетия вперед. Там еще в 1814 г. было введено преподавание китайского языка в Коллеж де Франс – крупнейшем и престижнейшем парижском заведении, с 1841 г. вовсю преподается китайский язык в «Специальной школе живых восточных языков» в Париже, где готовили переводчиков, действует Азиатское общество, регулярно заслушивающее доклады о научных исследованиях и путешествиях по разным местам Китая, издается «Журналь Азиатик». Уже сделаны переводы различных китайских текстов (впрочем, качество некоторых было весьма прискорбным), подготовлены полноценные университетские курсы для будущих синологов. Россия же только начинала – В. Васильев и П. Попов. В известной степени им повезло – они мало интересовались французскими работами, и в этом плане сам Попов был человеком нелюбопытным и вполне
