Мальчики, вы звери - Оксана Викторовна Тимофеева
Фрейд предполагает, что маленький Человек-волк был соблазнен своей сестрой, но что при этом на более глубоком уровне у него имелись мазохистские фантазии по отношению к отцу. После колебаний между гипотезами совращения (травмы) и фантазии в анализе случая Человека-волка он приходит к третьей гипотезе, которая объединяет первые две: первосцена (Urszene)[153]. Под первосценой имеется в виду сцена совокупления родителей, которую видит в реальности или воображает маленький ребенок и которую, не понимая ее значения, он интерпретирует для себя как сцену насилия. Это зрелище, пишет Фрейд, вызывает у него одновременно психическую травму и физическое возбуждение: еще ничего не зная о сексуальности, ребенок оказывается способным предвосхищать ее опыт. Наряду с мифом об убийстве отца первобытной орды гипотеза первосцены относится к наиболее спекулятивным, метафизическим областям фрейдовской теории, в которых граница между реальностью и фантазией размывается[154].
К первосцене Фрейда подводит толкование сновидения, которое приснилось Панкееву, предположительно, накануне его четвертого дня рождения. Кошмар, который, вероятно, и спровоцировал фобию животных, становится кульминацией анализа и ключом к психическому театру Человека-волка. Фрейд цитирует со слов пациента:
Мне приснилось, что вокруг ночь и я лежу в своей постели (моя кровать была обращена изножьем к окну, за окном стояли в ряд ореховые деревья. Помню, когда мне это снилось, была зима, зимняя ночь). Вдруг окно само открывается, и я в ужасе вижу, что на большом ореховом дереве за окном сидят белые волки. Штук шесть или семь. Они были совершенно белые и напоминали лисиц или овчарок, потому что хвосты у них были большие, как у лисиц, а уши стояли торчком, как у собак, когда они насторожатся. Мне стало очень страшно — наверное, оттого, что они меня сейчас съедят, — я закричал и проснулся[155].
Вы спрóсите: каким образом на основании этого детского кошмара Фрейд умудряется прийти к выводу о том, что маленького сновидца травмировало зрелище полового акта родителей, которому он случайно стал свидетелем? Идея сама по себе, конечно, не слишком правдоподобная. Начнем с того, что в психоанализе Фрейда нет прямых путей — только обходные. Аналитик следует за потоком ассоциаций от явного содержания сновидения к латентному. Итак, анализ начинается с волков. Обычно волки серые и не лазают по деревьям. Их странный вид как будто на что-то намекает, но на что? Что хотят сказать волки? Фрейд задает все более конкретные вопросы: почему волки белые? Как они оказались на дереве? Сколько их? Он подробно останавливается на каждой детали и снабжает богатый ассоциативный материал, предоставляемый пациентом, собственными интерпретациями сексуального характера, главный мотив которых — страх перед отцом, во сне предстающим в качестве волка.
Сон Панкеева. Приводится по: Фрейд З. Навязчивые состояния. С. 121
Белый цвет волков напоминает о больших стадах овец, за которыми мальчик часто наблюдал вместе с отцом в окрестностях их имения. Волки сидят на дереве — этот образ отсылает к сказке, которую ему рассказывал дед: один портной как-то раз поймал волка за хвост и оторвал его, а затем в лесу повстречал целую стаю волков; в ужасе он залез на дерево, но волки стали забираться друг на друга, чтобы дотянуться до него. С точки зрения Фрейда, волчьи хвосты — как оторванные, так и превратившиеся в удивительные пушистые лисьи хвосты — обозначают страх кастрации. Фольклор здесь играет довольно важную роль: психический театр Панкеева вдохновляется не только его личной семейной историей, но также общеевропейской культурной традицией, с которой он знакомится через различные тексты. Если придерживаться версии Фрейда, что маленький Человек-волк совершает переход от тотемизма к христианскому монотеизму, то монотеистическому неврозу навязчивости соответствует, разумеется, Библия, а более ранней тотемической фобии — сказки, особенно про волков, такие как «Красная Шапочка» или «Волк и семеро козлят». Последней уделяется особое внимание в связи с вопросом о числе волков.
Панкеев несколько раз пытался нарисовать свой сон, но у него никак не получалось вспомнить, сколько именно волков сидело на дереве: семь, шесть, или, может быть, пять? Фрейд находит интересное объяснение для этой неуверенности. Очевидно, пациент слышал от своей няни сказку братьев Гримм «Волк и семеро козлят». Однажды мама-коза ушла за молоком, оставив своих семерых деток дома. Пока ее не было, в дом заявился волк. Козлята успели попрятаться кто куда, но волк их все равно нашел и съел. Спасся только один: он спрятался в больших настенных часах, откуда ему было видно, как волк пожирает его братьев и сестер одного за другим. «Наряду с числом „семь“… фигурирует и число „шесть“, ведь волк съедает лишь шестерых козлят, а седьмой прячется от него в корпусе часов»[156], — пишет Фрейд. Седьмой козленок как бы смазан, поскольку он выжил: он не участник сцены, а невидимый зритель. Выживший козленок — это сам сновидец. Из своего укрытия он наблюдает, как его сказочные братишки и сестренки из козлят превратились в странных волков (словно их укусил оборотень). Страх перед отцом здесь, по Фрейду, усиливается благодаря каннибалистическим мотивам: их исток, вероятно, следует искать в привычке отца, играя с ребенком, шутливо угрожать (как это свойственно многим взрослым): «Сейчас я тебя съем»[157].
На одной из сессий Человек-волк делится с Фрейдом важной догадкой. Вспоминая, что волки в сновидении сидят неподвижно, и единственное, что движется, — это створки окна, которые открываются перед его взором, он сам интерпретирует эту ситуацию: «Глаза внезапно открываются»[158]. То есть окно в сновидении берет на себя функцию глаз. Или так: глаза — это окно, которое защищает спальню твоего тела от внешнего мира, но также распахивается в этот
