Что значит мыслить? Арабо-латинский ответ - Жан-Батист Брене
Без этого невозможно понять человеческую мысль. Вопрос об отношении к объекту вторичен. Мыслить — не значит становиться и затем быть вещью, миром, потому что мышление есть акт существа, которое заведомо не является самим собой. Аверроэс сказал бы, что разум, конституирующий индивида, есть вначале чистая потенция, что он пуст, что он ничто, но Авиценна, в свою очередь, добавил бы, что этот разум сам по себе не является необходимым, что он беден и пуст до существования, а значит — обусловлен и зависим в той мере, в какой существует. Иначе говоря, всякая мысль есть в своей основе несопряжимый акт невменяемого.
Но что тогда остается на долю индивида? «Спекулировать», что буквально значит «зеркально отражать» (speculare в латинском — это действие speculum, зеркала). Разум не отождествляется с воспринимаемыми им формами, говорит Авиценна, лучшее, на что он может рассчитывать,— это стать совершенным отражателем их существа и проявления. Мышление есть отражение в физическом смысле этого слова, оно отражает умопостигаемое, с которым встречается, как полированная поверхность отражает свет и цвета. С этой точки зрения, мыслящий не становится миром, который перед ним, он сам превращается в мир форм, который, если он правилен, удваивает и повторяет реальное настолько, насколько это в его силах. Кто-то вслед за традицией скажет, что разум подобен табличке, на которой пишут, или, продолжая метафору, книге, которая пишется сама в соответствии с тем, что происходит вовне. Зазор между собой и вещами, между собой и собой открывает пространство повествования, рассказа. Мыслящий разум творит себя как потенциально правдивый роман о мире, который на него воздействует.
13. Увековечиваться
Стать бессмертным, а потом умереть
Патрисия (Джин Сиберг): Чего бы вы хотели достичь в жизни?
Парвулеску (Жан-Пьер Мельвиль): Стать бессмертным, а потом… умереть.
Жан-Люк Годар. На последнем дыхании
1. Руки пусты, карманы пусты, пишет Сартр в конце «Слов», «передо мной была одна цель — спастись». В каком-то смысле так мог бы сказать и аль-Фараби. Его система — это учение о мышлении, а мысль — вопрос спасения. Человек мыслит и, мысля, шаг за шагом обманывает смерть. Нам возразят, заметив, что таково притязание — амбициозное, наивное, а то и героическое — всякой философии. И это правда. Но аль-Фараби, чтобы исполнить это притязание, делает ставку на незаурядную силу удивительного слова: tajawhara.
2. Tajawhara по-арабски значит становиться jawhar. А jawhar в первом значении — это украшение, драгоценный камень или жемчужина. В своей «Книге писем» аль-Фараби также говорит, что это минерал, из которого, если его расплавить и обработать огнем, можно получить золото, серебро, железо или медь. А на языке философии, не связывающей себя с Великим деланием, это понятие обозначает фундаментальную природу вещи, ее сущность, а точнее даже — ее субстанцию: tajawhara — значит обрести субстанцию.
Что есть субстанция? Реальность, полная настолько, насколько это возможно, ни на что не опирающаяся, существующая сама по себе, независимо от существования или деятельности других вещей мира. Между прочим, человек при рождении такой реальностью не является. Его существо — это разум, но вначале разум имеется лишь в потенции, он лишь приготовление, лишь способность к абстрагированию форм, вписанных в материю, и это на первых порах подчиняет его телу, чувствам, воображению. Человек — это субстанция, но лишь ожидающая реализации, как обещание, которое нужно сдержать, как удача, которую нужно испытать; жизнь человека — жизнь мыслящая — состоит в том, чтобы обрести полноту своего бытия путем раскрытия потенциала разумности.
Следовательно, мысль не есть владение, имущество, она заставляет быть. Вернемся еще раз к Декарту и попробуем прочесть его буквально: я мыслю, следовательно я существую, и чем больше мыслю, тем, поистине, больше существую. Продуманное и целенаправленное производство понятий усиливает мое существо, которое в противном случае не достигает всего, на что оно способно, остается ущербным, не делающим того, что может. С каждым шагом мысли человек возрастает, поднимается всё выше, приближается к тому пределу, каким является совершенство его природы. Мышление — не побочный атрибут человечества, но сам принцип антропогенеза.
Конечно, это парадоксальная формула. Если совершенство, нами достигаемое, состоит в том, чтобы быть только разумом, то мышление есть процесс, в котором мы, используя тело, тем самым избавляемся от него. Чем больше доля мысли в воображении человека, тем меньше его существо зависит от жизненной силы, тонуса и аффекций его тела, тем больше он дематериализуется — вплоть до полного отрыва, освобождающего разум от потребности в организме, сердце, мозге, приводящих его в движение. Человек обладает телом так же, как и прежде, но уже им не является. Его, скажем так, центр тяжести сместился, его бытие и его действие, отныне тождественные, сосредоточились в разуме. Совершенный мыслитель (по крайней мере до того, как ему придется «спуститься назад», чтобы вложить свои тело и душу в порядок политического, произнося речи, рассуждая, действуя), есть тот, кто более не нуждается в своей новой жизни ни в ощущениях, ни в воображении. Он мыслит без опоры на образы и аналогии; в своем преодолении тела он есть чистый безо́бразный разум.
3. Что произошло? Аль-Фараби пользуется, чтобы объяснить это, обманчиво общими терминами. В своей «Гражданской политике» он утверждает, что благодаря этому обретению субстанции человек «становится божественным (yaṣîru ilâhiyyan) после того, как был материальным». Блаженный покидает тленный мир, чтобы навсегда перейти в высшую область вечных сущностей, отделенных от всякой материи, то есть, в понимании людей Средневековья, в космическую иерархию Разумов, течение земной жизни которых провиденциально приостановлено. Бытие совершенного мыслителя — уже не в порыве, не в напряжении, не под угрозой распада. Он освободился от тела и материальности, так что его природа отныне упорствует, сохраняется, увековечивается, находясь, как говорят суфии, в сменяющем уничтожение, fanâ’, пребывании — baqâ’.
К идее этого непреходящего состояния подтолкнул аль-Фараби самый известный отрывок из арабской версии «Никомаховой этики» (X. 7). Если греческий текст Аристотеля советует людям не заниматься только смертным, а, напротив, делать всё
