Средневековая философия и цивилизация - Морис де Вульф
С другой стороны, определенное безрассудное соперничество между «монахами» (теми, кто подчиняется доминиканскому или францисканскому правилу) и теми, кто называл себя «светскими» преподавателями (seculares), упорно продолжалось. Последние не могли скрыть враждебность к своим коллегам-монахам, и университетские записи того периода полны раздоров, которые возникали впоследствии. Так, в то время как доминиканцы и францисканцы противостояли друг другу по вопросу о вероучении, светские проявляли свою злобу сравнением двух этих орденов с близнецами Иаковом и Исавом, которые ссорились еще во чреве свой матери. Тем не менее эти братья-близнецы совершали великие поступки; и Роджер Бэкон, enfant terrible (неуместное дитя) своего времени, несмотря на ссоры с коллегами-монахами, не мог воздержаться от того, чтобы не написать в 1271 году со своим обычным преувеличением, что за сорок лет ни один «светский» не написал ничего ценного ни в философии, ни в теологии[80].
IV. Знакомство с новыми философскими трудами; переводы
Однако крайняя любовь к философии, которая появляется в Парижском университете на протяжении XIII века, лишь частично объясняется полученным импульсом, притоком иностранцев в Париж, мостом, отданным философии и теологии в программе обучения и лихорадочной активности впечатляющих корпораций доминиканцев и францисканцев с их замечательными знатоками своего дела. В добавление ко всему и в конечном итоге мы должны принимать во внимание появление новых философских текстов, которые служили пищей для индивидуальных размышлений, для дискуссий и для литературных произведений.
Нам трудно адекватно понять, что должно означать такое богатство в то время. Величайшие трактаты Аристотеля – его «Метафизика», его «Физика», его трактат «О душе», труды, о которых доктора говорили на протяжении пяти сотен лет, но которые ни один представитель Запада не читал с дней Боэция – были привезены к ним из Греции и из Испании. К ним добавлялись труды неоплатоников, преимущественно «Книга о причинах» (Liber de Causis), написанная компилятором Прокла, и «Первоосновы теологии» (Elementa Theologiae) самого Прокла. Отныне Запад познакомился с лучшим, что создали греческие мыслители. И это еще не все.
Вместе с этими трудами парижские доктора получили обширное число комментариев, сделанных багдадскими и испанскими арабами. Наконец, они также стали обладателями большого собрания арабских и еврейских трудов, источниками которых были работы аль-Фараби, Авиценны, Аверроэса, Авицеброна, не говоря о других.
Все эти богатства в латинском переводе были привезены в Париж, во Францию, в Англию, в Италию, в Германию; и изучение и оценка этих переводов – одна из самых трудных и далекоидущих проблем, связанных с историей того века. В прошлом веке над этой величайшей проблемой начали работу выдающиеся ученые, но и сейчас мы вряд ли можем сказать, что она решена. И будет ли она когда-либо решена? Ведь она непрерывно увеличивается по мере дальнейшего ее рассмотрения. Но результаты все-таки получены; и в последние годы специалисты всех национальностей взяли эту работу в свои руки[81].
Мы получаем некоторое представление о трудностях, с которыми эти ученые должны были столкнуться, когда вспоминаем, что работа над переводом была завершена за полтора века; что на латинский переводились греческие и псевдогреческие труды, а также еврейские и арабские книги; что почти все труды греков были переведены на латинский дважды и двумя различными способами: прямыми переводами с греческого и переводами в виде своего рода каскада с промежуточных языков (арабский, еврейский и даже туземные языки); и, наконец, что они выполнялись в трех основных центрах – в самой Греции, в грекоговорящих странах Южной Италии (Королевство обеих Сицилий) и в Испании.
Зачастую одну и ту же работу переводили несколько раз и в разных местах, многие переводы были анонимными или недатированными.
Хотя между Западом и Востоком было воздвигнуто три великих границы: Испания, Византия, Сицилия, влияние этих идей стало распространяться, но этот поток был наибольшим, главным образом через Испанию. Именно в Толедо, самом форпосте христианства, где кастильские короли боролись с постоянно угрожающим вторжением мусульман, христианская цивилизация оказывает радушный прием науке, философии и искусству арабов. Там, во дворце архиепископа, был основан коллегиум переводчиков, которые на протяжении трех четвертей века выполняли эту внушительную задачу и довели ее до счастливого конца. Англичане, итальянцы, французы и немцы работали бок о бок с евреями и обращенными в христианство арабами, при поддержке и поощрении двух ученых архиепископов, чьи имена достойны того, чтобы быть выгравированными на бронзовых табличках, – это Раймунд Толедский и Родриго Хименес.
Фактическое приобретение столь многих знаний было осуществлено мастерами Парижа в сравнительно быстрые сроки. Однако их переработка требовала больше времени. Первые, кто с этим столкнулся, были ошеломлены. Вдобавок к греческой мысли, овладеть которой требовалось время, здесь целый другой мир наполнял их кругозор, такой новый и очаровательный; восточная философия арабских народов, рожденная неоплатонизмом с его мистическими, вводящими в заблуждение концепциями и с его мудрым идеализмом, очень сильно отличалась от холодных, ясных теорий неолатинян и англо-кельтов.
К 1270 году, или где-то приблизительно около этого, Запад завершил переработку этих иностранных сокровищ, и изначальный хаос уступил место порядку и равновесию; именно тогда Фома Аквинский, величайший систематизатор среди гигантов интеллекта того века, воспользовался возможностью и занял свое прочное место в истории мысли.
V. Общий результат: среди множества систем схоластическая философия становится преобладающей
Теперь мы готовы перечислить общие результаты той обширной сети причин, которая функционировала в развитии философии XIII века. Среди этих общих
