М. Хлебников - «Теория заговора». Историко-философский очерк
Если в предшествующие времена роль интеллектуалов в культурной и политической жизни была весьма высока, то появление бюрократического сословия привело поначалу к сужению, а затем и маргинализации интеллектуалов. Мы имеем в виду, конечно, не социально-экономическую маргинализацию. В этом плане положение было благополучным, хотя и тогда уже наблюдалось определённое «перепроизводство» интеллектуальных кадров. Речь идёт о важнейших политических сдвигах, происходивших в Европе в XIV-XVII веках. Процесс формирования государств новоевропейского типа не мог происходить без деятельной и качественной поддержки со стороны интеллектуальной элиты. Её функции в этом процессе определялись двояко. С одной стороны, необходима была мощная пропагандистская программа по десакрализации средневековой социокультурной модели, признанию её неактуальности, невозможности использования в изменившейся действительности. Само создание абсолютистского государства было невозможно вне активной поддержки или хотя бы молчаливого согласия широких слоев населения. Это требовало, в свою очередь, создания некоего проекта, сглаживающего или нивелирующего естественную межсословную разнонаправленность интересов. Поэтому второй задачей интеллектуалов являлось поддержание социокультурного баланса уже на этапе становления новоевропейского общества. Необходимым было создание мощного пропагандистского аппарата по внедрению и поддержанию веры в объективно позитивный характер производимых изменений. Известный современный исследователь С. Г. Кара-Мурза говорит по этому поводу следующее: «Глубокие изменения в обществе невозможны без идеологического обоснования (даже если в этот момент говорится о «деидеологизации жизни»). При формировании этого идеологического обоснования «инженеры человеческих душ» обращаются к науке, как в донаучный период обращались к жрецам и философам. Что же может предложить им наука? Как она участвует в создании самих основ идеологии? Главным образом, через воздействие на самого человека: путём изменения картины мира, путём внедрения научного метода (как метода познания, так и метода мышления), путём создания и внедрения нового языка»{104}.
В качестве яркого примера такого интеллектуала можно назвать хорошо всем известного Н. Макиавелли. В своих работах итальянский мыслитель пытался создать, а затем и предложить к использованию новую модель государства. Бескомпромиссный сторонник сильного государства, он особо подчёркивает роль интеллектуалов в функционировании социальной системы. Их деятельность заключается в экспертной оценке, поддержании баланса между «честолюбием знати и необузданности народа». Нарушение подобного равновесия чревато как раз заговорами: «Что же касается подданных, то когда снаружи мир, то единственное, чего надо опасаться, — это тайные заговоры. Главное средство против них — не навлекать на себя ненависти и презрения подданных»{105}. «Внушение почтения», то есть агитационная и пропагандистская работа — необходимое условие стабильности общества. Макиавелли особо отмечает, что даже военная сила не является гарантией устойчивости власти: «Новые государи, особенно нуждаясь в поддержке, охотнее принимали сторону солдат, нежели народа. Но и в этом случае терпели неудачу. Если не умели внушить к себе надлежащего почтения»{106}.
В другой своей работе «Рассуждение о первой декаде Тита Ливия» философ уделяет большое внимание заговору, в частности, предпринимая попытку его классификации. Необходимость этого Макиавелли объясняет насущностью самой проблемы заговора: «Воевать с государем в открытую дано не многим, а затеять против него заговор доступно каждому»{107}. Классификационная модель заговора включает две его разновидности. К первой относится «заговор против государя». Говоря о данной разновидности, автор отмечает: «Состоит она в возбуждении всеобщей ненависти — ведь государь, провоцирующий всеобщую ненависть, по логике вещей, является мишенью некоторых частных лиц, наиболее им обиженных и желающих мести»{108}. Как правило, важнейшей целью заговорщиков выступает убийство государя. Подготовка и реализация «заговора против государя» предполагает участие в нём лиц, стоящих на верхних ступенях социальной лестницы, так как необходимым условием здесь является возможность непосредственного контакта с будущей жертвой. Но даже выполнение этого условия не означает успешного осуществления задуманного. Используя богатый иллюстративный материал, Макиавелли составляет для «заговора против государя» список своего рода «факторов риска». Он включает в себя целый ряд вариантов неблагополучного развития ситуации: от классического доноса со стороны одного из участников заговора до мести родственников умерщвлённого правителя. Ко второй разновидности заговора относится «заговор против отечества». В отличие от «заговоров против государя», «заговоры против отечества» имеют более длительный характер и представляют меньшую опасность для его участников: «При их подготовке риск гораздо меньше, при исполнении риск равноценный, а после осуществления риска нет никакого»{109}. «Заговор против отечества» с некоторой долей уверенности можно назвать социокультурным прототипом «теории заговора». В отличие от «заговора против государя» данный тип заговора имеет меньшую степень субъективности, он основывается не на ненависти к конкретному правителю, а преследует более широкие задачи. И он представляется итальянскому мыслителю как наиболее опасный для жизнедеятельности общества, так как персональная смена правителя, как правило, не затрагивает фундаментальных основ социума. Таким образом, мы наблюдаем неслучайное усиление интереса к проблеме заговора параллельно с возникновением государства Нового времени.
О специфической политико-идеологической ориентации интеллектуала рассуждает такой авторитетный исследователь проблемы власти как М. Фуко: «По-моему, то, что для интеллектуала занятие политикой было традиционным, обусловлено двумя вещами: его положением интеллектуала в буржуазном обществе, в системе капиталистического производства, в идеологии, которую оно производит или навязывает (когда он оказывается эксплуатируемым, ввергнутым в нищету, отверженным, «проклятым», обвинённым в подрывной деятельности, в имморализме и т. п.); и его собственным дискурсом в той степени, в какой он открывал определённую истину, находил политические отношения там, где их не замечали (курсив наш. — М.Х.)»{110}. Особо отметим последнюю часть высказывания Фуко, устремлённость интеллектуалов к произвольному конструированию социально-политической действительности, в которой мера «действительности» определяется не её совпадением с эмпирической данностью, но соответствием некоторым априорным установкам. Таким образом, абстракция (то, что «не замечали», по словам Фуко) становится критерием оценки социальной реальности, а в последующем и заменяет собой действительность.
Создание социально приемлемого проекта и поддержание социальной стабильности требовало значительной идеологической обеспеченности. Обоснование нормативно-символических функций в эпоху Нового времени — эпоху формирования абсолютистского типа государства — требовало большего присутствия логико-рациональных построений. А. И. Соловьёв отмечает: «Стремясь подчинить себе общественное сознание через смысловые концепты “справедливости”, “свободы”, “национального превосходства” и др. (и вводя в политическую коммуникацию не только собственно цели, но и языки/новоязыки и знаковые конструкции), идеологии активизировали и политизировали общественное сознание»{111}.
В обозначенном контексте фигура интеллектуала приобретает дополнительное измерение. «Тот, кого сегодня мы называем “интеллектуалом” <…>, появился, как я полагаю, из “законодателя” или, во всяком случае, из человека, который отстаивал всеобщность справедливого закона, зачастую в противовес профессионалам правосудия (прообразом таких интеллектуалов во Франции был Вольтер)»{112}, — пишет М. Фуко. Ещё раз уточним, что, на наш взгляд, корректнее говорить не о возникновении интеллектуала, обладающего, со времён Средневековья, некоторым постоянным набором качеств, а об изменении его положения в социокультурном пространстве. В приведённых выше отрывках Фуко говорит о включённости интеллектуала Нового времени в социальную иерархию, его зависимости от буржуазного общества, в рамках идеологии которого интеллектуал превращается в жертву. Но при этом упускается из виду, что идеология здесь должна пониматься как вторичный продукт: изобретая идеологию, интеллектуал тем самым легитимизизует и дополнительно обосновывает собственное существование. Появление интеллектуала означает появление идеологии, но не наоборот, так как идеология есть проекция интеллекта, в отличие, допустим, от религии, имеющего чётко маркированную субъективную основу.
