Великое восстановление наук, Разделение наук - Фрэнсис Бэкон

его характер, его цели и, наконец, мнение других людей. Что касается познания людей через выражение их лиц, то здесь меньше всего следует обращать внимание на старинную пословицу: «Ни в чем не доверяй лицу»[542]. Хотя это совершенно правильно сказано в отношении общего строения и внешних черт лица и обычной жестикуляции, однако есть какие-то более тонкие и выразительные движения глаз, губ, изменения всего выражения лица и непроизвольные жесты, в которых, по удачному выражению Цицерона, раскрывается настежь «некая дверь души»[543]. Был ли кто-нибудь более скрытен, чем Тиберий? Однако Тацит говорит о Галле, что тот «по выражению лица его догадался, что он (Тиберий) обижен». Он же, отмечая различный характер речей Тиберия, в которых тот воздавал перед сенатом хвалы Германику и Друзу за их победы, говорит, что речь в честь Германика была «слишком пышной и пространной для того, чтобы показаться искренней», похвальное же слово Друзу было «короче, но более взволнованное и искреннее», Тацит же, отмечая, что тот же самый Тиберий в иных обстоятельствах бывал несколько менее скрытным, говорит: «В других обстоятельствах он как бы с трудом выдавливал из себя слова, но несколько свободнее говорил, когда хотел поддержать кого-нибудь»[544]. Действительно, едва ли можно найти такого замечательного и опытного мастера притворства, с лицом столь непроницаемым и, как он говорит, «натянутым», который смог бы избежать в своей притворной и неискренней речи всех тех признаков, которые бы сделали заметными для других то, что его речь или более развязна, чем обычно, или слишком отделана, или несколько неясна и сбивчива, или слишком уж суха и немногословна.

Что же касается человеческих слов, то к ним можно отнести выражение, которое врачи употребляют о моче: meretricia[545]. Но вся эта уличная косметика прекрасно разоблачается двумя способами: когда слова неожиданно срываются с языка или когда они произносятся в сильном волнении. Так, Тиберий, выведенный вдруг из себя ехидными словами Агриппины и несколько забывшись, внезапно нарушил границы своего врожденного притворства. «Эти слова, — говорит Тацит, — вырвали из этого скрытного сердца непривычные речи, и он прочитал ей греческий стих: „Ты потому раздражена, что не царствуешь“[546].» Поэтому-то поэт не без основания называет такого рода волнения «пыткой», так как они заставляют людей выдавать свои тайны:

…хоть терзает вино или злоба[547].

Да и сам опыт бесспорно свидетельствует о том, что найдется очень мало людей, способных столь глубоко скрывать свои тайны и быть настолько скрытными, чтобы когда-нибудь не раскрыть и не сделать известными самые сокровенные свои мысли иногда под влиянием гнева, иногда — из хвастовства, иногда — из особой симпатии к друзьям, иногда — по слабости душевной, когда человек уже не в состоянии выдерживать один весь груз своих размышлений, или. наконец, — под действием какого-нибудь другого чувства. Но самым лучшим средством проникнуть в тайники души — это ответить на притворство притворством, как говорит испанская поговорка: «Скажи ложь и добудешь истину».

И даже самим делам и поступкам человека, хотя они и являются вернейшими выразителями склада человеческой души, не следует вполне доверяться до тех пор, пока самым тщательным и внимательным образом не будут предварительно взвешены их значение и характер. Ведь как это бесконечно правильно сказано: «Коварство старается снискать к себе доверие в малом, чтобы успешно обмануть в большем»[548]. А итальянец считает, что его уже продают с торгов, если вдруг с ним без всякой видимой причины начинают обращаться лучше обычного. Ведь все эти мелкие услуги и знаки внимания как бы усыпляют бдительность людей, отнимая у них осторожность и энергию, и совершенно правильно Демосфен называет их «пищей беспечности». О том, что представляют собой по своему характеру и сущности некоторые поступки, которые рассматриваются даже как благодеяния, можно судить также и по тому, как с Антонием Примем обошелся Муциан, который, восстановив с ним дружеские отношения, коварно предоставил различные высокие должности большинству друзей Антония: «и тут же стал щедро предоставлять его друзьям должности префектов и трибунов», и с помощью этой хитрости он не только не усилил Антония, но, наоборот, полностью обезоружил и оставил в одиночестве, переманив на свою сторону его друзей[549].

Но самый надежный ключ к раскрытию человеческой души — это исследование и познание самих человеческих характеров, их природы или же целей и намерений людей. Во всяком случае о более слабых и простых людях лучше всего судят по их характерам, о более же умных и скрытных — по их целям. Весьма разумно и не без юмора (хотя, по-моему, не вполне верно) ответил один папский нунций по возвращении своем из какой-то страны, где он был послом. Когда стали спрашивать его, кого выбрать ему в преемники, он посоветовал «ни в коем случае не посылать туда человека выдающегося ума, а лучше направить человека средних способностей, потому что ни один достаточно умный человек не сумеет догадаться, что именно собираются делать люди этой страны». Действительно, это очень частая и чрезвычайно характерная для умных людей ошибка — мерить людей меркой собственных способностей и поэтому частенько метать свое копье дальше цели, предполагая, что люди помышляют о каких-то настолько значительных вещах, что они прибегают к каким-то столь тонким и хитрым средствам, о каких те даже и понятия не имеют. Об этом великолепно сказано в итальянской пословице: «Денег, мудрости и честности всегда оказывается меньше, чем рассчитывал». Поэтому о людях не слишком умных, поскольку они довольно часто поступают без всякого смысла, следует судить скорее по наклонностям их характера, чем по тем целям, к которым они стремятся.

Точно так же и о государях лучше всего судить по особенностям характера (хотя и совсем по иной причине); о частных же лицах легче судить по тем целям, к которым они стремятся. Ведь государи, достигнув вершины человеческих желаний, по существу не имеют никаких целей, к которым им нужно было бы особенно энергично и настойчиво стремиться и по характеру отдаленности которых можно было бы судить о направлении и последовательности остальных их поступков. Это, между прочим, является одной из главных причин того, что «сердца царей неисповедимы», по выражению Писания[550]. Но нет ни одного обыкновенного человека, кто не был бы в полном смысле слова подобен путнику, настойчиво идущему к какому-то пункту на своем пути, где бы он мог остановиться, и по этой его цели легко можно догадаться, что он сделает и чего не сделает. Ведь если что-то может способствовать достижению его цели,