Джаред Даймонд - Мир позавчера. Чему нас могут научить люди, до сих пор живущие в каменном веке
Однако большинство языков в мире — “маленькие”, на них говорит совсем немного людей. Если мы разделим примерно семь миллиардов жителей Земли на 7000, то получим среднее число говорящих на одном языке — 1 миллион человек. Но поскольку это среднее число искажается наличием ста с лишним миллионов людей, говорящих на каждом из девяти языков-“гигантов”, то лучшей мерой “типичного” языка будет “медианный” — т.е. такой язык, в отношении которого половина языков в мире имеет большее число говорящих, а половина — меньшее. Численность говорящих на таком медианном языке — всего несколько тысяч человек. Таким образом, половина языков в мире имеет меньше нескольких тысяч носителей, а многие — всего 60-200 человек.
Однако обсуждение числа языков и числа говорящих на каждом из них заставляет нас рассмотреть вопрос, которым я задавался, рассказывая о беседе сидящих у костра новогвинейцев. Каково различие между отдельными языками и просто диалектами одного и того же языка? Языковые различия между соседними популяциями могут варьировать соседи могут понимать 100%, или 92%, или 75%, или 42%, или вовсе ничего из того, что говорят живущие рядом. В качестве водораздела между языком и диалектом часто произвольно принимается 70%-ный уровень взаимного понимания: согласно этому определению, если соседние популяции понимают больше 70% речи друг друга, то считается, что они говорят на разных диалектах одного и того же языка; если же меньше — то на разных языках.
Однако даже такое простое, условное, чисто лингвистическое определение диалектов и языков может приводить к двусмысленностям, когда мы пытаемся применить его на практике. Одна такая трудность связана с цепочкой диалектов: в цепочке соседних деревень А, В, С, D, E, F, G, H жители каждой могут понимать своих ближайших соседей, но жители деревень A и H на противоположных концах цепочки могут уже совершенно друг друга не понимать. Другая трудность заключается в том, что понимание друг друга участниками общения может быть асимметричным: человек из деревни A может понимать то, что говорит сосед из B, но человек из B — не понимать того, что говорит сосед из A. Например, мои говорящие по-португальски друзья сообщали мне, что хорошо понимают испаноязычных, но последним нелегко понять португальский язык.
Проблемы такого типа возникают, когда пытаешься провести черту между диалектом и языком на чисто лингвистических основаниях. Более трудная проблема связана с тем, что языки признаются раздельными не только в силу лингвистических различий, но и по политическим причинам и в силу этнического самоопределения. Это нашло отражение в распространенной между лингвистами шутке: “Язык — это диалект, поддержанный собственными армией и флотом”. Например, испанский и итальянский языки могли бы не пройти 70%-ный текст, чтобы в результате считаться разными языками, а не диалектами одного языка: мои испанские и итальянские друзья утверждают, что вполне понимают друг друга, особенно после некоторой практики. Однако любой испанец и любой итальянец, да и все остальные тоже, без колебаний назовут испанский и итальянский отдельными языками — возможно, потому, что эти страны уже более тысячи лет имеют собственные армию и флот плюс раздельные правительства и школьные системы.
В отличие от этого многие европейские языки имеют сильно дифференцированные региональные формы, которые правительства этих стран категорически рассматривают как диалекты несмотря на то, что жители разных регионов совсем друг друга не понимают. Мои друзья, живущие в Северной Германии, не понимают сельских жителей Баварии, а живущие в Северной Италии — живущих на Сицилии. Однако национальные правительства Германии и Италии непреклонны: они считают, что различные регионы не должны иметь собственных армий и флотов, а поэтому их говоры должны именоваться диалектами — и не смейте даже упоминать критерия 70%!
60 лет назад эти региональные различия в европейских странах были даже более выраженными — до того как телевидение и внутренняя миграция начали ломать давно устоявшиеся различия “диалектов”. Например, в мой первый приезд в Британию в 1950 году родители взяли меня и мою сестру Сьюзен в гости к своим друзьям по фамилии Грэм-Хилл, которые жили в маленьком городке Бекклс в Восточной Англии. Пока родители и их друзья беседовали, мы с сестрой, заскучав от взрослых разговоров, отправились погулять по очаровательному старинному городку. Повернув несколько раз, мы обнаружили, что заблудились. Мы спросили человека на улице, как нам вернуться к дому наших друзей. Сразу стало ясно, что этот человек не понимает нашего американского выговора, хотя мы говорили медленно и (как нам казалось) отчетливо. Однако он, конечно, видел, что мы дети, и понял, что мы заблудились; он просветлел, когда мы несколько раз повторили “Грэм-Хилл, Грэм-Хилл”, и разразился подробными указаниями, из которых мы со Сьюзен не поняли ни слова. Неужели он думает, что говорит по-английски? К счастью, он жестами показал, куда нам идти, мы двинулись в том направлении и скоро увидели дом Грэм-Хиллов. Местные диалекты — такие как в Бекклсе и некоторых других местностях Англии — претерпели гомогенизацию и стали походить на выговор дикторов Би-би-си благодаря повсеместному распространению телевидения в Британии в последние десятилетия.
Согласно строго лингвистическому “критерию 70%» — критерию, которым приходится пользоваться на Новой Гвинее, где ни одно племя не имеет собственных армии и флота, — очень многие итальянские “диалекты” должны были бы считаться отдельными языками. Такое переосмысление слегка уменьшило бы разрыв в лингвистическом разнообразии между Италией и Новой Гвинеей, но не принципиально. Если бы среднее число говорящих на итальянском “диалекте” было равно 4,000, как в среднем на языках Новой Гвинеи, Италия располагала бы десятью тысячами языков. Сторонники того, что итальянские диалекты — отдельные языки, могли бы насчитать в Италии несколько десятков языков, но никто не стал бы утверждать, что их 10,000. На самом деле Новая Гвинея лингвистически гораздо более разнообразна, чем Италия.
Как развиваются языки
Как случилось, что мир говорит на 7,000 языков, а не на одном и том же? Уже за десятки тысяч лет до того, как инструментами распространения английского языка стали Интернет и “Фейсбук”, имелись достаточные возможности для исчезновения языковых различий, поскольку большинство традиционных народов имеют контакты с соседними сообществами, с которыми они заключают браки и торгуют и у которых заимствуют слова, идеи и поведение. Что-то должно было послужить причиной того, что языки даже в прошлом и при традиционном образе жизни и обилии контактов оставались отдельными.
Вот как это происходит. Любой из нас, кому за сорок, замечал, что язык меняется на протяжении всего нескольких десятилетий: некоторые слова выходят из употребления, появляются новые, да и произношение подчас делается другим. Например, когда бы я снова ни оказался в Германии, где я жил в 1961 году, молодым немцам приходится объяснять мне новые немецкие слова (например, Handi для обозначения сотовых телефонов, которых в 1961 году не существовало), а я все еще использую некоторые старомодные выражения, вышедшие с тех пор из употребления (например, местоимения jener/jene — тот/та). Однако мы с молодыми немцами все же по большей части хорошо понимаем друг друга. Подобным же образом вы, американские читатели моложе сорока, можете не узнать некоторые английские слова, раньше очень популярные: ballyhoo, merf и jeep, но зато ежедневно употребляете глагол to google, которого во времена моего детства не существовало.
После нескольких столетий таких независимых изменений в языке двух географически разделенных общин, происходящих из одного и того же исходного языкового сообщества, развиваются диалекты, говорящие на которых могут столкнуться с трудностями в понимании друг друга: таковы скромные различия между американским и британским английским, более заметные — между французским языком канадского Квебека и самой Франции и еще более значительные — между африкаанс и голландским. После 2,000 лет дрейфа в разные стороны языковые общины оказываются так далеки друг от друга, что утрачивают взаимное понимание, хотя для лингвистов их языки остаются явно связанными — как французский и испанский, или вообще романские языки, ведущие происхождение от латыни, или английский и немецкий и другие языки германской группы, берущие начало в протогерманском. Наконец, по прошествии примерно 10,000 лет различия становятся так велики, что большинство лингвистов относят языки к не связанным друг с другом языковым семьям без легко обнаруживаемых зависимостей.
