Лев Данилкин - Юрий Гагарин
Для полета в Москву на аэродром Куйбышева прибыли два самолета Ил-18 ГВФ. Второй самолет был поставлен на пассажирскую стоянку, к нему был подан пассажирский трап, выставлены охрана и заграждения. Это было сделано с целью отвлечения любопытных от основного самолета. Огромная толпа любознательных была отвлечена от основного самолета. Всеведущая и вездесущая толпа, видя приготовления на пассажирской стоянке самолета к отлету, проявила агрессивность. Сломала и опрокинула заграждения аэродрома и хлынула на пассажирскую стоянку, окружила запасной самолет плотным кольцом. Самолет был заблокирован, и подъезд к нему стал невозможен. В это время Юрий и сопровождающие его лица свободно подъехали к основному самолету и были приняты на борт по самолетной стремянке (42).
Иван Борисенко:
У трапа самолета, на котором предстояло продолжать путь, он задержался: «А где часы, что были со мной?» Они пришиты к левому рукаву скафандра. Я быстро вернулся в вертолет, отрезал часы от скафандра и передал их хозяину. «Спасибо, — сказал Юрий Алексеевич. — Они мне очень дороги» (55).
Только в спецсамолете, летящем в Куйбышев, врач наконец смог расстегнуть рукав комбинезона Гагарина, измерить давление. 120 на 75! Пульс — 65! И всего 12 вдохов в минуту!
— Все отлично! — выдохнул врач (32).
Виталий Волович (в самолете на Куйбышев):
Я натянул халат на себя, раскрыл записную книжку в красном ледериновом переплете, на котором крупными буквами было вытиснено: «Академия наук СССР. Полевой дневник» (память о недавней экспедиции в Атлантику), и, открыв, на чистой странице вывел: «12 апреля. 14 часов 50 минут МСК. Майор Гагарин Юрий Алексеевич. 1934 года рождения, русский. Космонавт». Дальше следовали данные первых наблюдений: чувствует себя хорошо, оживлен, активен, легко вступает в контакт, благожелателен к окружающим (52).
Видно было, что Гагарин еще не отошел от полета: порой смотрел прямо перед собой и как будто ничего не видел (8).
Виталий Волович:
Все это подтверждало, что огромную психическую нагрузку, вызванную космическим полетом, Гагарин перенес отлично. Жалоб было немного — на сильную потливость и небольшое чувство усталости («Полежать бы сейчас, отдохнуть. Ни есть, ни пить совсем не хочется»).
Кожные покровы нормальной окраски. Видимые слизистые без следов кровоизлияний. Видны только темные круги вокруг глаз, которые, по его словам, появились после бритья.
— Теперь давай обследоваться, — сказал я, откладывая в сторону авторучку.
Гагарин закатал рукав, и я, наложив на плечо резиновую манжету и подкачав воздуха, прижал мембрану фонендоскопа к локтевому сгибу. Чуть повернув вентиль, я превратился в слух. Стрелка на шкале тонометра плавно пошла по кругу. Тук-тук-тук — звонко запульсировала кровь в локтевой артерии.
— Ну, как давление? — настороженно спросил Гагарин.
— Сто двадцать пять на семьдесят пять. Как у младенца. Отличные показатели!
— То-то, — довольно сказал Гагарин и весело подмигнул.
— Теперь пульс, — сказал я и, положив пальцы на его запястье, включил секундомер. — Раз, два, три… — отсчитывал я вслух каждый удар. — Шестьдесят восемь в минуту. Тоже отлично. Пульс ритмичный, без перебоев, и наполнение хорошее, словно и в космос не летал.
— А может, и правда не летал, — сказал Гагарин, и все рассмеялись.
Оставалось померить температуру, но и она не подвела — 36,6.
<…> Правда, он несколько раз жаловался, что немного кружится голова. Но это чувство быстро проходило. А так, всю дорогу до Куйбышева он был оживлен, остроумен.
Колеса уже коснулись бетонки, как вдруг Гагарин сказал:
— А шапки-то у меня нет. Я ведь ее в Байконуре оставил. Без шапки вроде неудобно перед начальством появляться. А может, от скафандра гермошлем отрезать? — Он насмешливо сощурил глаза. — Только боюсь, конструкторы ругаться будут.
— Да уж ладно, Юра. Обойдемся как-нибудь без гермошлема. Найдем что-нибудь. — Я подтянул стоявшую под столиком парашютную сумку и вытянул из нее свой видавший виды черный меховой шлемофон. В нем я прыгал с парашютом на Северный полюс и теперь повсюду таскал за собой. — Как, подойдет?
Гагарин надел шлемофон, подергал его за длинные уши.
— Малость маловат, а так вроде бы нормально. А сами-то как? — спросил он озабоченно.
— Не беспокойся. Обойдусь как-нибудь (52).
В Куйбышеве самолет с Гагариным встречала несметная толпа. Юрий Алексеевич растерянно смотрел на бортовой журнал полета, вертел в руках пистолет в кобуре, побывавший в космосе: что с ними делать? И протянул всё Воловичу (32).
Николай Каманин:
Открылась дверь самолета, и первым стал спускаться Юра — он был в зимнем летном шлеме и в голубом комбинезоне скафандра. Все девять часов, которые прошли с момента его посадки в космический корабль до этой встречи на куйбышевском аэродроме, я волновался и переживал за него, как за родного сына. Мы крепко обнялись и расцеловались. Со всех сторон щелкали фотоаппараты, толпа людей нарастала. Возникла опасность большой давки, а Юра хотя и улыбался, но выглядел сильно переутомленным. Необходимо было прекратить объятия и поцелуи (53).
Махмуд Рафиков:
Здесь мне удалось снять, как встретились Герман Титов и Гагарин. Это была очень интересная встреча (16).
«Правда», 14 апреля 1961 года:
Увидев среди встречающих знакомого летчика, Юрий Гагарин бросился к нему. Обнимаясь, приятели награждали друг друга такими здоровенными тумаками, что было очевидно: космический полет с его перегрузками и невесомостью прошел вполне благополучно (19).
«Подойти к Юрию не было никакой возможности. И все же я решил проявить напористость и стал протискиваться сквозь толпу, — вспоминает Г. С. Титов. — На меня поглядывали удивленно, недоуменно, недовольно, но я не обращал внимания на эти взгляды. Наконец Юрий заметил меня и, прорывая плотное окружение, бросился навстречу. Мы крепко обнялись, долго тискали друг друга, не чувствуя, что обмениваемся увесистыми тумаками.
— Доволен? — спросил я.
— Очень доволен, — ответил Юрий и убежденно добавил: — скоро и ты испытаешь все это…» (54).
Ну, вот и все.
<Подпись> Майор Гагарин (56).
Генерал армии А. Т. Стученко:
По прибытии Гагарина в Куйбышев я обратился к нему с предложением:
— А что, если послать сейчас самолет в Москву за женой Валентиной? Пусть-ка она побудет здесь. И домой полетите вместе.
— Я вам очень благодарен за такое внимание, но этого делать, наверное, нельзя, — сказал Гагарин, — Ведь Валентина сейчас кормит ребенка. Она разволнуется от встречи, у нее может пропасть молоко (16).
Юра заговорил дальше:
— После приземления возникла необходимость придать случившемуся в моем полете гласность хотя бы потому, что ведь следом за мной вскоре должны были лететь другие космонавты, мои товарищи по отряду! Именно в этом тогда был главный вопрос для меня!
Увидев Королева в Куйбышеве, куда меня перебросили с места приземления на дачу местного обкома КПСС, я сразу же сообщил ему о чрезвычайной ситуации на борту и заявил, что «намерен отразить этот момент в своем отчете о полете».
Королев тогда мне ответил:
— Это правильное решение! На твоем месте я поступил бы точно так же! И как космонавт, и как коммунист!
И после паузы добавил, пристально глядя мне в глаза:
— За исключением одного-единственного случая, который как раз сейчас и имеет место быть: если о происшествии на борту корабля в полете узнает руководство (как техническое, так и страны в целом), это нанесет огромный ущерб великому делу освоения космоса, в которое вожди поверили далеко не сразу, а лишь после титанических усилий сотен тысяч участников работ. Так как навсегда подорвет доверие партии и правительства к нашей космонавтике. И, прежде всего, к нам, создателям космической техники. Иными словами — в нашу с тобой, Юра, способность ее осваивать во славу Отечества…
По словам Гагарина, это был самый драматический момент в его разговоре с Королевым. И он спросил главного конструктора:
— Так что же мне делать, Сергей Павлович? Как я должен поступить? Как вы мне скажете — так я и сделаю!
На что, по словам Юры, Королев ему ответил:
— Поступай, Юра, как знаешь! Я же могу обещать тебе лишь одно: даю слово коммуниста, что любой ценой, обязательно докопаюсь до причины возникшей в твоем полете неполадки и о принятых мерах доложу тебе лично!
Гагарин продолжал:
— Ни на секунду не сомневаясь, что Сергей Павлович так и сделает, я опустил это место в своем отчете о полете и, как все помнят, отрапортовал: «Полет прошел нормально, техника работала отлично. Готов к выполнению любого задания Родины!» (11).
