Карл Саган - Мир, полный демонов: Наука — как свеча во тьме
В любом правительстве на Земле мы видим присутствие человеческих слабостей, некое семя коррупции и вырождения, которые хитроумие отыщет, испорченность потрудится незаметно использовать, культивировать и укреплять. Вырождается всякое правление, которое полагается единственно на правителей. Сам народ — единственный надежный источник власти. А чтобы этот источник был поистине надежным, необходимо совершенствовать умы…
Непосредственно к составлению Конституции Джефферсон отношения не имел, поскольку в ту пору служил послом Америки во Франции. Ознакомившись со статьями Конституции, он в целом ее одобрил, но с двумя оговорками. Во-первых, не предусматривалось ограничение сроков пребывания президента у власти, и это, как опасался Джефферсон, могло превратить президента в короля де-факто, если не де-юре. Вторым изъяном он счел отсутствие билля о правах. По мнению Джефферсона граждане, обычные люди, не получили достаточной защиты от неизбежных злоупотреблений тех, кто у власти.
Джефферсон отстаивал свободу речи, в том числе право выражать самые непопулярные взгляды, потому что таким образом предлагались бы для обсуждения и другие воззрения, помимо традиционных. Сам Джефферсон был на редкость приятным человеком, не любил критиковать даже своих заклятых врагов. В Монтичелло стоял даже бюст злейшего недруга Джефферсона Александра Гамильтона[154]. Однако навык скептицизма и критики он считал необходимым для сознательного гражданина и считал стоимость образования несопоставимой с той ценой, которую приходится платить за невежество, за то, что власть отдают волкам. Лишь та страна в безопасности, где правит народ.
Одна из обязанностей гражданина — не давать запугать себя, не склоняться к конформизму. Хорошо бы включить в присягу для новых граждан или в студенческую клятву что-нибудь вроде: «Обещаю проверять все, в чем будут убеждать меня правители и вожди». Это вполне соответствует формулировке Томаса Джефферсона: «Обещаю использовать способность к критическому суждению. Обещаю развивать в себе независимость мысли. Обещаю учиться, чтобы иметь собственное суждение».
Хотел бы я также, чтобы клятва новых граждан на верность приносилась Конституции и Биллю о правах, как инаугурационная присяга президента, а не флагу и народу.
Перебирая имена отцов-основателей — Джефферсона, Вашингтона, Сэмюеля и Джона Адамсов, Мэдисона и Монро, Бенджамина Франклина, Тома Пейна и др., мы вспоминаем по меньшей мере десяток, а то и дюжину великих политических лидеров. Все они получили хорошее образование. Они были детьми европейского Просвещения, знатоками истории, они понимали слабость человеческой природы, ее склонность к заблуждениям и злу. Эти люди блестяще владели родным языком. Свои речи они писали сами. Они были реалистами и практиками, но вдохновлялись высшими принципами. Они не сверялись с опросами избирателей — как следует думать на этой неделе. Они знали, как следует думать. И умели планировать далеко в будущее, дальше очередных выборов. Самодостаточные люди, для которых политика и лоббирование не были основным источником существования, они умели в каждом человеке выявить лучшее. Все они интересовались наукой, как минимум двое сами были блестящими учеными. Они старались определить путь Соединенных Штатов в далекое будущее — и сделали это не столько с помощью набора законов, сколько установив рамки для законов, которые можно будет впредь принимать.
* * *Конституция и Билль о правах смогли с учетом человеческих слабостей и вопреки им заложить основы механизма, способного в большинстве случаев исправлять собственную траекторию движения.
В ту пору насчитывалось всего два с половиной миллиона граждан США. Ныне их в сто раз больше. Значит, если тогда имелось десять гигантов, равных Джефферсону, сейчас их должно быть — 10 х 100 = 1000. И где же они?
Конституция оказалась смелым и удивительным документом, поощряющим постоянные изменения. Она разрешает изменить даже форму правления, если того пожелает народ. Поскольку ни один человек не обладает такой мудростью, чтобы предвидеть, какие идеи будут в тот или иной момент соответствовать социальным потребностям — а эти идеи могут противоречить привычным взглядам или в прошлом они считались ересью, — Конституция стремится гарантировать полную и безусловную свободу выражения любых мнений.
И за это, конечно, приходится платить свою цену. Мы все выступаем за свободу слова, когда возникает опасность, что могут подавить наше мнение. Однако что страшного, если противные нам мнения слегка отцензурируют? Но с определенными весьма конкретными оговорками — судья Оливер Уэнделл Холмс в качестве безусловного примера приводил запрет вызывать панику в заполненном людьми театре криком «пожар», — американцы обладают и другими вольностями:
• Владельцы стрелкового оружия могут использовать в качестве мишени портреты председателя Верховного суда, спикера сената или директора ФБР; возмущенные граждане вправе публично сжечь чучело президента Соединенных Штатов.
• Пусть поклонники дьявола (если таковые найдутся) издеваются над заповедями иудаизма, христианства и ислама, пусть высмеивают все, что дорого большинству из нас, они вправе отправлять ритуалы своей религии, лишь бы не нарушали проистекающие из Конституции законы.
• Научная статья или популярная книга, утверждающая превосходство одной расы над другой, не может быть запрещена правительством, сколь бы скандальной она ни была: ложному аргументу следует противопоставить лучший аргумент, а не подавлять дурные идеи.
• Отдельные люди и целые группировки вправе распространять мнение, что миром правит еврейский или масонский заговор или что федеральное правительство действует в сговоре с дьяволом.
• Граждане вправе, если им так угодно, прославлять жизнь и дела уличенных массовых убийц, таких как Адольф Гитлер, Иосиф Сталин и Мао Цзэдун. Даже самые омерзительные мнения имеют право быть высказанными и услышанными.
Система, созданная Джефферсоном, Мэдисоном и их сподвижниками, дает право голоса тем, кто не понимает сути этой системы и хотел бы заменить ее принципиально иной. Например, Том Кларк, генеральный прокурор, т. е. главный представитель закона в США, в 1948 г. произнес: «Тем, кто не верит в идеологию Соединенных Штатов, следует запретить пребывание в Соединенных Штатах». Но если у Соединенных Штатов есть идеология, то она как раз и заключается в том, что нет предписанных и запрещенных идеологий. Вот недавние примеры, из 1990-х гг.: Джон Брокхефт, приговоренный к тюремному заключению за попытку взорвать абортарий в Цинциннати, писал в газете своих единомышленников, «борцов за жизнь»:
Я — узколобый, нетерпимый, реакционный, размахивающий Библией фундаменталист… зелот и фанатик… Причина, по которой Соединенные Штаты были некогда великой нацией, — помимо Божьего благословения — еще и в том, что эта страна была основана на истине, справедливости и узости мышления.
Рэндолл Терри, основатель «Операции спасения» — организации, которая устраивает пикеты перед клиниками, где делают аборты, в 1993 г. вещал перед собранием верных:
Пусть волна нетерпимости омоет вас… О да, ненависть — это прекрасно… Наша цель — создать христианскую нацию… Мы призваны Богом покорить эту страну… Нам не нужен плюрализм.
Билль о правах защищает право выражать подобные взгляды, даже если те, кого защищает Билль о правах, при первой возможности этот самый Билль и отменили бы. А в чем наша защита? В том, чтобы, опираясь на тот же самый Билль о правах, донести до каждого гражданина понимание, что без Билля о правах нам не жить.
Какие средства защиты от человеческой слабости и погрешности, какой механизм исправления ошибок предлагают эти альтернативные учения и организации? Что они нам дадут? Непогрешимого лидера? Высшую расу? Национализм? Полный разрыв с современной цивилизацией — оставим только взрывчатку и автоматическое оружие? В чем можно быть уверенным, тем более в потемках XX в.? Неужто этим людям не нужна свеча?
В знаменитом маленьком трактате «О свободе» (On Liberty) английский философ Джон Стюарт Милль назвал подавление чужого мнения «особым грехом». Если это мнение правильно, мы лишаемся «возможности сменить заблуждение на истину», а если мнение неправильно, мы сами у себя отнимаем шанс глубже понять истину «в ее борьбе с заблуждением». Пока мы видим лишь свою сторону в споре, мы даже собственную истину едва ли знаем: она ветшает, заучивается по привычке, становится безжизненной и бледной.
И еще Милль писал: «Если общество допускает, чтобы существенная часть его членов вырастала сущими детьми, неспособными действовать по рациональному и дальнему плану, общество само и понесет последствия этого». Джефферсон выражал туже мысль более агрессивно: «Когда народ мечтает быть одновременно невежественным и свободным, причем в цивилизованном состоянии, он требует того, чего никогда не получит». В письме Мэдисону он развивал эту мысль: «Общество, готовое променять частичку свободы на частичку порядка, утратит и то и другое — и ни того ни другого не заслуживает».
