Генри Киссинджер - Нужна ли Америке внешняя политика?
Сторонники универсальной юрисдикции утверждают, что государство является главной причиной войны и ему нельзя доверять осуществление правосудия. Если право заменяет политику, мир и справедливость будут преобладать. Однако даже беглое знакомство с историей показывает, что нет подтверждения в пользу этой теории. Роль государственного деятеля состоит в том, чтобы выбрать наилучший вариант в поисках продвижения к миру и справедливости, при том понимании, что часто возникает трение между двумя и что любое примирение, вероятнее всего, будет частичным. Выбор тем не менее не просто между универсальной и национальной юрисдикцией. Прецеденты, установленные международными трибуналами, учрежденными для разбирательств ситуаций, в которых чудовищность преступления очевидна, а местная правовая система со всей очевидностью не способна вершить правосудие, как в Югославии и Руанде, показали нам, что есть возможность наказывать без устранения из процесса всех политических суждений и всего накопленного опыта. Со временем станет, вероятно, возможным провести еще одни переговоры и пересмотреть статут МУС с тем, чтобы избегать существующих в нем недочетов и опасностей. До тех пор Соединенные Штаты не должны идти далее по пути к более формальной системе, чем та, которая содержится в следующих положениях:
• Совет Безопасности ООН создает Комиссию по правам человека или специальный подкомитет для доклада о любых постоянных нарушениях прав человека, требующих принятия правовых действий.
• Когда правительство, при котором инкриминируемое преступление имело место, не имеет достаточных полномочий или в котором внутренняя правовая система не способна разобрать дело в отношении преступления, Совет Безопасности учреждает специальный международный трибунал по типу созданного по Югославии и Руанде.
• Процедуры для этих международных трибуналов, равно как и масштабы обвинения, должны быть точно определены Советом Безопасности, и обвиняемому должно быть предоставлено надлежащее судопроизводство, соответствующее практике судов обычного права.
Таким образом, международно признанные процедуры по рассмотрению военных преступлений, геноцида или преступлений против человечности могут стать международными институтами. С другой стороны, можно было бы избежать односторонности в нынешней тенденции установления универсальной юрисдикции. Поскольку иначе будет иметь место угроза самой цели, ради которой разрабатывалась эта концепция. И в заключение: излишнее упование на универсальную юрисдикцию может подорвать политическую волю в плане поддержания норм человечности в международном поведении, так необходимых для смягчения жестокого времени, в котором мы живем.
Заключение
Информация и знание
Когда общество сталкивается с такими сложными вызовами, как те, что стоят перед Соединенными Штатами, часто говорят об этом времени как о «поворотном моменте». Но уникальными являются не только вызовы, в равной мере беспрецедентно и определение того, что собой представляет этот самый поворотный момент. Исторически этот термин относили к определенному набору вариантов, тогда выбор определял направление будущей политики.
В начале нового столетия и нового тысячелетия Соединенные Штаты не найдут никакой панацеи. Америка, которой не так сильно нужна конкретная политика, а больше требуется разработка долгосрочной концепции, впервые вынуждена разрабатывать глобальную стратегию, нацеленную на неопределенное будущее. Судьба выдвинула на передний край страну, убежденную в универсальной применимости единственного комплекта принципов для мира, характерной чертой которого является многообразие исторических путей развития, что требует избирательных решений и стратегий.
Успех Америки в таком мире будет измеряться постепенным улучшением широкого спектра политических, экономических, стратегических и социальных проблем. Немногие из них подлежат окончательному урегулированию, каждая перекликается с другим, возможно уникальным, историческим ритмом. Американская роль будет главной в решении многих из них, но Соединенные Штаты истощат свои психологические и материальные ресурсы, если не научатся отличать то, что им надлежит делать, и то, что им хотелось бы делать, а также то, что выходит за пределы их возможностей. Они должны придерживаться этого баланса в такой ситуации, когда не только не устоялись всякие влияющие на внешнюю политику объективные обстоятельства, но точно так же меняется и сам способ, при помощи которого приобретаются знания и формируются восприятия.
Считается банальным описывать информационный век как одну из великих интеллектуальных революций в истории – возможно, величайшую – и обращать внимание на социальные, экономические и политические последствия. Редко при этом обсуждается уровень воздействия на поддержание международных отношений, за исключением случаев, когда речь идет о глобальном охвате современных средств связи, – эффект, так сказать, огромного числа и скорости передачи. Но на поддержание международных отношений и, соответственно, хода истории влияет не просто число людей, имеющих доступ к информации; гораздо важнее то, как они анализируют ее. Поскольку объем доступной информации ведет к переизбытку и невозможности ее оценить целиком и полностью, возникла пропасть между информацией и знаниями и, даже более того, между знаниями и мудростью.
Ни одно из предыдущих поколений не представляло себе масштабы доступной сегодня информации и уж тем более возможности немедленного доступа к ней почти что механически, всего лишь работая с клавиатурой. Самой ближайшей аналогией воздействию революции современных видов связи является изобретение печатания. До печатания знания зависели от памяти или от методов хранения, которые были настолько сложными, что не допускали широкой доступности. Печатание широко распространило объем информации, которая могла храниться и передаваться. Однако книги являются таким громоздким хранилищем по сравнению с электронной базой данных, и их содержание должно быть обобщено при помощи индексных устройств, на которые уходило много времени. Приобретение знаний через книги в силу этого требовало концепций, задача которых состоит в том, чтобы соотносить отдельные элементы информации друг с другом и группировать сравниваемые события по соответствующим категориям. Чтение также делало акцент на стиль, его предназначением было содействие главной задаче, при этом доставлялось эстетическое наслаждение.
Несмотря на все свои ограниченности, – с которыми, конечно, наш век знаком больше, чем были современники, – изобретение печатания привнесло большую революцию в религиозной, философской и политической мысли. Оно сделало возможным распространение знания, давая средства, при помощи которых научная информация становилась общедоступной. Монополия на информацию, которой пользовалась церковь, исчезла. Печатание создало условия для развала Вселенской Церкви, создало национальное государство, породило рационализм и возвестило новую эру науки и открытий. Оно также привело к двум столетиям потрясений, поскольку эти перемены впитывались человеческим сознанием и оказывали воздействие на политические и религиозные институты.
Наш век находится в самом начале интеллектуальных и политических метаморфоз, которые, как представляется, будут более всеохватывающими, чем те, которые случились после изобретения печатания, и будут развиваться гораздо быстрее. Тем временем возникает вопрос: не станут ли новые формы обработки информации на самом деле замедлять нашу способность учиться в сфере международных отношений? Поскольку во время технологической революции появились чрезвычайные инструменты заказа информации, то успешное осуществление внешней политики требует, превыше всего, интуитивной способности чувствовать будущее и тем самым управлять им. Руководство – это искусство преодоления пропасти между опытом и предвидением.
Именно по этой причине самые великие государственные деятели были мало отмечены своими детальными знаниями (хотя есть какое-то минимальное их число), их больше отличает инстинктивное понимание исторических течений, способность рассмотреть среди мириад впечатлений те, что более всего вторгаются в сознание. Именно они, вероятнее всего, формировали будущее. Это стало поводом для конченого «реалиста» Отто фон Бисмарка так подытожить свое видение искусного управления государственными делами в достойном благоговения заявлении:
«Самое лучшее, что может сделать государственный деятель, так это подождать, пока он не услышит шаги Бога, ухватиться за подол Его мантии и пройти с Ним несколько шагов по его пути»95.
