Карл Саган - Мир, полный демонов: Наука — как свеча во тьме

Возможно, в том-то и состоит принципиальное отличие науки и лженауки: наука остро ощущает несовершенство, погрешности человеческого восприятия, в отличие от псевдонауки и «безошибочных» откровений. Если мы напрочь отказываемся допускать саму возможность ошибки, то от заблуждений, в том числе серьезных и опасных, нам никогда не избавиться. Но если мы отважимся пристальнее всмотреться в самих себя, пусть даже выводы не всегда будут приятными, шанс исправить ошибки существенно возрастет.

Если ученые станут популяризировать лишь научные открытия и достижения, пусть самые увлекательные, не раскрывая при этом критический метод, то как обычный человек отличит науку от лженауки? И та и другая будут выступать в качестве окончательной истины. В России и Китае именно это и происходит: наука авторитарно преподносится народу санкцией свыше. Науку от лженауки уже отделили за вас. Простым людям не приходится ломать себе голову. Но когда происходят крупномасштабные политические изменения и мысль освобождается от оков, каждый самонадеянный или харизматический пророк обрастает последователями, особенно если сумеет сказать людям именно то, что они жаждут слышать. Любое мнение, обходясь без доказательств, сразу же возводится в догму.

Главная и непростая задача популяризатора науки — поведать истинную, запутанную историю великих открытий, а также недоразумений, а порой и упрямого отказа сменить неудачно выбранный курс. Многие, чуть ли не все пособия для начинающих ученых слишком легкомысленно относятся к этой задаче. Конечно, куда приятнее представлять отфильтрованную мудрость столетий в привлекательной форме как итог терпеливого совместного изучения природы, нежели разбираться в технических деталях этого фильтровального аппарата. Однако научный метод — сложный, утомительный — сам по себе важнее его плодов.

Глава 2.

НАУКА И НАДЕЖДА

Два человека подошли туда, где была дыра в небе.

Один попросил другого приподнять его… а небеса оказались такими прекрасными, что тот, который сумел заглянуть, забыл обо всем, забыл о своем спутнике, которого обещал втащить следом, и ринулся в сияющие небеса.

Мое детство пришлось на эпоху больших надежд. С ранних лет я мечтал стать ученым. Впервые эта идея оформилась, когда я узнал, что звезды — на самом деле чьи-то солнца, когда осмыслил, как чудовищно далеки они от Земли, раз кажутся всего лишь светящимися точками. Тогда мне едва ли было известно слово «наука», но я возмечтал погрузиться в это величие. Меня ошеломило совершенство Вселенной, очаровала великая цель — постичь, как все устроено, причаститься к открытию глубочайших тайн, исследовать новые миры — глядишь, и живьем, а не только мыслью. Мне повезло: мечта исполнилась, по крайней мере отчасти. И поныне для меня наука остается все такой же романтической, чарующей, новой, как полвека тому назад, когда я дивился чудесам Всемирной ярмарки 1939 г.

Желание популяризировать науку, раскрывать неспециалистам ее методы и достижения пришло ко мне столь же естественно. Одно вытекало из другого. Отказывать в научном объяснении — вот что казалось мне противоестественным. Влюбленный готов на весь свет растрезвонить о своей любви. И эта книга — очень личная повесть о романе с наукой длиной в жизнь.

Но была у меня и другая причина: наука не просто совокупность знаний, это еще и определенный образ мышления. Боюсь, при жизни моих детей или внуков наступят невеселые времена: США превратятся в экономику, основанную на обслуживании и информации, ключевые производства мигрируют в другие страны, грозные технологии сосредоточатся в руках немногих, а последствия этого мало кто в состоянии будет осознать; люди утратят способность направлять собственный путь, разумно и информированно судить о действиях властей. Тогда, цепляясь за магические кристаллы и поминутно сверяясь с гороскопами, утратив способность к критическому суждению, мы, сами того не заметив, вновь соскользнем во тьму суеверий.

Америка глупеет: наглядно заметно, как постепенно исчезает сколько-нибудь существенная информация из наиболее влиятельных органов СМИ, как цитаты из выступлений политиков сократили с 30 до 10 и менее секунд звучания, как все сводится к общему (и минимальному) знаменателю, с каким доверием предъявляются теории лженауки и откровенные суеверия, а главное — как повсеместно празднуется тупость. Первое место в прокате видео сейчас, когда я пишу эти строки, занимает фильм «Тупой и еще тупее», все еще популярны и даже влиятельны среди подростков «Бивис и Батхед». Итог: учиться — не только наукам, вообще чему-либо — не стоит, нежелательно.

Мы создали всемирную цивилизацию, ключевые элементы которой — транспорт, связь, производство, сельское хозяйство, медицина, образование, развлечения, экология и даже выборы, основной механизм демократии — полностью зависят от науки и технологии. А еще мы устроили так, чтобы никто не мог разобраться в этой науке и технологии. Прямой путь к катастрофе. Сколько-то еще мы так протянем, но рано или поздно горючая смесь невежества и могущества взорвется прямо у нас под носом.

Заголовок «Свеча во тьме» я позаимствовал у отважного Томаса Эди[23], который в 1656 г. опубликовал в Лондоне книгу с таким названием. В ней он, опираясь главным образом на свидетельство Библии, разоблачал тогдашнюю охоту на ведьм как мошенничество, «вводящее людей в обман». Колдовству приписывали и болезни, и бури, и все, что выходило за рамки привычного. Эди приводит аргумент охотников: «Ведьмы существуют, иначе откуда бы взялось и как бы произошло то-то и то-то?» Большую часть своей истории люди так боялись окружающего мира, полного непредсказуемых опасностей, что с готовностью хватались за любое объяснение, хоть как-то смягчавшее этот страх. Наука — это попытка, причем в основном удачная, овладеть внешним миром и самим собой, выбрать наиболее безопасный путь. То, за что несколько столетий тому назад несчастных женщин сжигали на костре, теперь без труда объясняется данными микробиологии и метеорологии.

Эди предупреждал: «Невежество погубит народы». Сколько напрасных бедствий люди причиняют себе не по глупости, а по невежеству, потому что не знают самих себя. Приближается рубеж тысячелетий, и я опасаюсь постоянно возрастающего соблазна псевдонауки и суеверия. Вновь звучно, привлекательно звучит песня сирен. Где мы слышали ее прежде? Всякий раз, когда в нас пробуждаются расовые и национальные предрассудки, когда приходится затянуть пояса, когда национальная гордость или мужество подвергаются испытанию, когда мы принимаемся горевать о падении достоинства человека и его роли во Вселенной, когда вокруг вспыхивает фанатизм, тут же оживают привычки, нажитые за тысячелетия.

Трещит пламя свечи. Дрожит и сужается маленький круг света. Сгущается тьма. Во тьме шевелятся демоны.

Наука еще так многого не знает, еще столько тайн предстоит раскрыть. Во Вселенной диаметром в десятки миллиардов световых лет, возрастом 10 млрд., а то и 15 млрд. лет поиск неисчерпаем. На каждом шагу поджидают сюрпризы. А иные религиозные авторы и представители нью-эйджа попрекают ученых самонадеянностью: мол, те думают, «будто им все известно». Ученые отвергают мистические откровения, не подкрепленные никакими доказательствами, однако отнюдь не считают собственное знание о мире полным и совершенным.

Да наука и не притязает быть идеальным инструментом познания. Просто лучшего нам не дано. Наука и в этом, как во многом другом, сходна с демократией. И хотя наука не может сама по себе направлять наши действия, по крайней мере она может предсказать нам, каковы будут их последствия.

Научному мышлению присущи и вдохновение, и дисциплина. От этого зависит успех. Научный метод требует, чтобы мы признавали факты, даже если они противоречат нашим ожиданиям.

Этот метод поощряет рассмотрение противоречащих друг другу гипотез с целью выяснить, которая из них точнее соответствует фактам. Мы обязаны балансировать между полной открытостью новым идеям, в том числе и самым завиральным, и строжайшим скептическим изучением и новых идей, и традиционного знания. Точно такими же методами отстаивается и демократия в эпоху перемен.

Один из секретов науки — встроенный, находящийся в самом ее средоточии механизм исправления ошибок. Кто-то сочтет это чересчур широким обобщением, но я отношу к науке каждое проявление самокритики, каждую попытку сверить свои идеи с реалиями. А вот потакание самому себе, некритичное отношение к своим выводам, смешение надежд с реальностью — это и есть лженаука, суеверие.

В научной статье любым данным сопутствует указание на возможную погрешность. Негромкое, но внятное напоминание о том, как далеко наше знание от полноты и совершенства. По шкале погрешностей мы видим, в какой мере можно довериться этому знанию. Если погрешность невелика, значит, в этой области эмпирические знания достаточно развиты, но если погрешность увеличивается, значит, убывает определенность знания. За пределами математики мало в чем можно быть уверенным на 100% (хотя многие выдумки заведомо ложны).