В. Злыгостев - Субэдэй. Всадник, покорявший вселенную
Накалу политических страстей, закрутивших свой водоворот во времена регентства Туракины и краткосрочного царствования Гуюка, могли бы позавидовать древние греки и римляне вместе взятые. Если в конце XII века Монголия бурлила, выплескивая из своей глубины «людей длинной воли», кинувшихся завоевывать вселенную, то полвека спустя она бурлила в обратном направлении — сыновья «пассионариев» делили эту вселенную. И хотя впереди были грандиозные победные походы против арабов и китайцев, еще предстояло возвышение династии Юань во всем ее блеске, та «заматьня», происходившая с 1242 по 1252 год, показала уязвимые точки государства, созданного Чингисханом.
Субэдэй-багатур являлся одним из самых значимых, но в то же время и скрытных участников той политической схватки, он был кукловодом, манипулирующим марионетками, оставаясь при этом в тени. Истинная роль Субэдэя выяснится позже, доказательством того, что за всей чехардой при дворе Великого каана стоял именно он, будут действия Урянхатая, перенявшего от отца его связи и функции и обеспечивавшего утверждение Мункэ на престоле. Но это произойдет лишь в 1251 году, а тогда, зимой 1243/44 годов, Субэдэй прибыл в Монголию и, изучив обстановку на месте, обнаружил, что Туракина произвела массовые перестановки в среде высокопоставленных чиновников. В первую очередь был отстранен от власти главный советник Угэдэя Елюй Чуцай, который скончался в 1243 году, находясь в опале. На месте канцлера по воле Туракины оказалась некая Фатима — скорее всего, персиянка по происхождению: наступило время, когда ключевую роль в управлении империей начали играть женщины. Так, жена Гуюка Огул-Каймыш, кстати меркитка, в этом дамском обществе обрела свою нишу, умудрившись после смерти мужа три года регентствовать. Все они — и Туракина, и Огул-Каймыш, и Фатима — представляли из себя активных противников дома Толуя, а следовательно, и Субэдэя, но у того в среде прекрасного пола был по-настоящему сильный союзник — Соркуктани, мать Мункэ, Хубилая и Хулагу, особенно ненавидевшая Огул-Каймыш, которую, впрочем, по ее приказу в 1252 году утопили. Все эти четыре женщины, каждая в свое время и по мере возможностей, в течение 10 лет управляли империей, творя суд и расправу, изгоняя одних и возвеличивая других. Туракина, скорее всего, была причастна к отравлению Ярослава Всеволодовича, а Огул-Каймыш благоволила его сыну Андрею. Можно однозначно утверждать, что время «бабьего царства» в Монголии было чрезмерно насыщено политическим противостоянием и бесконечными интригами, которым Клеопатра или Екатерина Медичи могли бы поучиться у своих «царственных сестер».
Представлял ли Субэдэй из себя «кавалера» в столь пестром женском обществе? Конечно, нет. Женщина для него была чем-то сродни добыче или награде за труды. Примером тому пожалованная Субэдэю в жены Угэдэем принцесса Тумегань, ну а при ритуалах и «политесу», заведенных к тому времени в Каракоруме, и поклоны, и ползание на коленках перед троном во время официальных приемов были делом обыденным и само собой разумеющимся. Несомненно, Туракина получала достаточную толику удовольствия, наблюдая с места регентши, как перед ней раскланивается главный враг ее рода, ее кровник[164].
Тем временем весной 1244 года Туракина и угэдэиды собрали курултай, «был сбор на реке Еджир»[165][Л 12, с. 233], однако выборы каана не состоялись, выражаясь современным языком, не собралось необходимого кворума. И немудрено — Бату отсутствовал, Тэмугэ-отчигин мутил воду, а Соркуктани и Субэдэй сделали все для того, чтобы оттянуть утверждение Гуюка. Туракина, используя свой немалый ресурс власти, адекватно восприняла ситуацию, которая медленно, но верно переходила под ее контроль, после того как вслед за Елюй Чуцаем многие высокопоставленные чиновники были удалены от двора — одни в ссылку, другие согласно заслугам зашиты в воловью шкуру, да в омут. Придворные, окружающие пустующий великокаанский трон, неуклонно пополнялись сторонниками и ставленниками регентши.
Субэдэя, как признанного авторитета во всех сферах деятельности, Туракина не могла ни отправить в отставку, ни тем более устранить физически, так как, надо полагать, он, обладая огромным опытом во всех видах «разборок», принимал (впрочем, как всегда) повышенные меры безопасности своей особы. Вместе с тем ситуация достигла того предела, когда могущественной временщице пребывание полководца в главной ставке стало нежелательно, и только этим можно объяснить назначение, кстати, по меркам придворной камарильи, весьма почетное, которое он получил. Субэдэй-багатуру было предписано отправиться в Китай для того, чтобы активизировать военные действия против империи Сун.
Глава вторая. Стрела, разящая на излете
Существует мнение, что Субэдэй-багатур «в последние годы жизни командовал войсками против Южной Сун» [33, с. 420]. Однако, опираясь на достаточно скудную информацию, выдаваемую источниками, можно утверждать, что после смерти Угэдэя и последовавшей за ней борьбы за власть между чингисидами и их ближайшими родственниками по линии Есугея активных боевых действий, а тем более широкомасштабной агрессии, направленной против Сун, не отмечено. Походы, совершенные монголами в 40-Х годах XIII века в том регионе «…были, скорее всего, инициативой местных монгольских военачальников» [6, с. 350–351]. Если же говорить о месте и роли Субэдэя в экспансионистских акциях Каракорума в Китае, относящихся к этому времени, то под этим следует подразумевать наиболее крупный рейд, совершенный силами нескольких туменов, произошедший в конце лета — :начале осени 1245 года и направленный против северо-восточных областей Сун.
Для того чтобы воссоздать примерную картину событий и синхронизировать их, следует сопоставить данные, зафиксированные как в «Сборнике летописей», так и «Официальной хронике династии Юань». Рашид-ад-Дин относит назначение Субэдэя в Китай ко времени начала правления Гуюка, что явно не стыкуется с сообщением, зафиксированным в «Юань Ши». Рашид-ад-Дин пишет: «Субедея-багатура и Чаган-нойона он (Гуюк. — В. 3.) послал с бесчисленным войском в пределы Хитая[166] и окрестности Манзи»[167] [32, стр. 120]. А в «Юань Ши» читаем следующее: «Осенью года и-сы (конец августа — начало ноября 1245 года) государыня (Туракина. — В. 3.) приказала… Чагану и прочим (курсив мой. — В. 3.) возглавить 30 000 всадников и вместе с Чжан Жоу захватить земли Хуайси[168]» [12, 177]. На основании этих очень скупых сведений напрашивается «Вывод о том, что Чаган являлся военным руководителем в той кампании, Субэдэй же присутствовал в качестве специального представителя или инспектора с самыми широкими полномочиями. Потому как после достаточно скоротечного и победного похода, в котором явно улавливается почерк Субэдэя, Чаган, который еще в 1238 году „получил [звание] главнокомандующего“» [6, с. 516], оставался в этой должности все последующие годы.
Та короткая, всего в несколько месяцев, военная кампания или инспекционная поездка, Субэдэя складывалась следующим образом. В конце лета 1245 года монгольское войско численностью в три тумена и, безусловно, поддержанное достаточным количеством отрядов, состоящих из их союзников — киданей, тангутов, китайцев и др., оказалась в местах хорошо знакомых Субэдэю по памятным для него временам разгрома Цзинь. Из района Лохэ, что примерно в 100 км к югу от Кайфына, в котором перед решающим броском на столицу чжурчжэней располагалась когда-то ставка да-цзяна, монгольские полководцы — Субэдэй (урянхай), Чаган (тангут), Чжан Жоу (китаец) двинули армию на восток. Можно предположить также, что не обошлось без царевичей, скорее всего, в той акции принимал участие Мункэ [12, с. 288]. Без особых усилий вытесняя южнокитайские отряды из пограничных территорий Цзинь, отошедших в недавнем прошлом супам, монголы заняли уезд Шоучжоу[169]. Затем произошло вторжение непосредственно на территорию империи Сун, провинцию Цзяньсу — «…напали на Сычжоу[170], Сюйи[171] вместе с Ян[чжоу][172]» [12, с. 177].
Как видно, удар был нанесен одновременно по трем намеченным целям, и пели эти были достигнуты: «…монгольский Чагань с 30 тысячами конницы… опустошили Хуай-си и приступом взяли Шеу-чжоу. Потом осадили Сы-чжоу, Сюй-и и Ян-чжоу» [31, с. 194]. «Сунский губернатор Чжао Цай запросил мира, тогда [войска] вернулись» [12, с. 177]. Так закончился молниеносный, в стиле Субэдэя, рейд, самая значимая из всех операций, проведенных завоевателями в 40-х годах на территории Сун[173]. Так получилось, что, заняв Ян-чжоу, монголы оказались менее чем в сотне километров от Желтого моря, передовые их разъезды, конечно, достигли его берегов и неулыбчивые нукеры разглядывали проплывающие вдали китайские джонки, так же, как всего лишь три года назад, ведомые тем же Субэдэем, в 9 тысячах километрах отсюда всматривались в венецианские галеры с берегов моря Адриатического.
