Лев Минц - Блистательный Химьяр и плиссировка юбок
Так вот многие профессии, записанные в общем мнении за евреями и самими евреями излюбленные, были и солидны, и надежны. К примеру, мужской и женский портной.
Помните ли вы «мужского и женского портного Абрама Пружинера», чей комиссарский приказ так остроумно обыграли милые и интеллигентные герои «Белой гвардии» Булгакова? Им действительно было смешно, что власть в городе перешла в руки этого Пружинера, коему на роду написано было шить им костюмы «по последней парижской моде». «Парижской», конечно же, как ее представляли себе в Киеве, Одессе, а то и в Бердичеве. Но дело не в этом. Дело в том, что Абрам Пружинер выглядел совершенно естественно в роли портного и совершенно нелепо в любой другой.
И правда: в списке «еврейских профессий» портной, несомненно, занимал достойное место. Такой Пружинер зачастую не имел даже швейной машинки Зингера и шил все руками. И неплохо, кстати. Когда, спасаясь от немцев, многие польские евреи (включая украинских, белорусских и литовских) попали в Великобританию и открыли там свои мастерские, они быстро смогли разбогатеть. Разумеется, не вывеской «Лондонский портной из Быдгощи» — кого-кого, а лондонских портных в Англии хватало (и те из них, кто хотел быть заметен, именовали себя «парижскими» и «римскими»). Дело было в другом: как поется в русской народной песне «Дубинушка», «англичанин-мудрец, чтоб работе помочь, изобрел за машиной машину». Поэтому в Англии портных, которые умели шить руками, почти не осталось, а те, кто остался, брали за свой труд непомерно высокую плату. Евреи же, навыками машинного шитья в стране исхода не овладевшие, шили, естественно, только руками и брали умеренно, но и это казалось им большими деньгами по сравнению с прежними гонорарами. Сейчас, конечно, те из евреев, которые в Британии осели и остались при игле («мит а нудл», как поется на идише), руками шить разучились, и все вещи, требующие ручной обработки или доработки, отправляются в какую-нибудь страну Восточной Европы или Азии. Но не об этих англизированных уже пружинерах разговор.
Разговор идет о том, почему профессия портного — а с ней фамилии Хаят, Хаяс, Шнейдер, Шнейдерман, Портной и даже Портнов — так распространена у евреев. Во-первых, приличное ремесло, наследственная профессия — а хазоке, — как говорится, всегда себя и семью прокормишь. Хоть в лагерь попади, и там не пропадешь. И требуется для дела всего лишь набор иголок и ножницы, и свой гешефт всегда с собой носишь.
Во-вторых, отцы-деды этим занимались. А почему?
Тут нам надо вернуться в средневековую Европу с ее напрочь закрытыми для чужаков ремесленными гильдиями. И в гильдию портных еврей ни в средневековой Германии, ни в существенно менее антисемитской Италии попасть никак не мог. Но за евреями было записано право торговли подержанными вещами. Они их скупали, чистили и ремонтировали для приобретения товарного вида. И достигли в этом столь большого искусства, что отличить такую вещь от новой было почти невозможно. (Ну, если не особо приглядываться.)
В Средние века бедноты было много больше, чем даже сейчас в России, и беднота эта предпочитала покупать дешевые вещи у евреев, хотя религиозные взгляды их отнюдь не разделяла. В городских хрониках Европы сохранилось немало записей с жалобами христианских портных на евреев, что, мол, эти последние вместо старья торгуют запрещенным им к торговле новым товаром. И каждая проверка показывала, что обвинение зиждется на песке: хитроумные евреи ухитрялись старью придавать вид почти совершенно новых вещей. А поскольку возможностей приложения труда в средневековом гетто было не очень много, желающих работать в «шматес-бизнесе» — как впоследствии будут говорить в Америке — хватало.
Когда же массы евреев устремились в XIV веке на восток — в Польшу и принадлежащие ей земли, — свою профессию «хаята-шнейдера», портного, они понесли с собой. Тут ограничений на занятие портновским ремеслом не было — кроме них, шить «по-городскому» все равно никто не умел, и накопленное поколениями мастерство нашло себе применение.
Среди городских памятников Нью-Йорка, увековечивающих людей, своим трудом создавших богатство города, есть один: скромный тщедушный человек в кипе согнулся над швейной машинкой. Памятник так и называется: «А идишер шнайдер»…
«Моня-кожемяка»
Странно, скажете вы, разве уменьшительное от Никита — это Моня? Ведь на Руси был известен богатырь Никита Кожемяка, и никто его Моней не звал.
Успокойтесь: никто Никитушку-богатыря Моней звать не собирается. Вспомнили же его только потому, что занимался до призыва в дружинушку хоробрую выделкой кож, а также тем, что это занятие на Руси ничем не выделялось из других ремесленных занятий. И был он не лучше и не хуже, скажем, Микулы Селяниновича, сына крестьянского.
А вспомнили мы кожемяк еще и потому, что выделка и дубление кож было долгое время не менее еврейской профессией, чем красильное дело и ювелирное искусство. Но сколь уважаема была эта профессия?
Всем известно, что профессия кожемяки требует изрядного физического труда, больших умений и… не брезгливого носа. Шкура ведь, когда мокнет, такое амбре извергает… А когда мокнет множество шкур?
В XIII веке Маймонид посетил Константинополь (тогда еще не Стамбул). И там ему сказали, что «из-за дубильщиков… которые выливают грязную воду из своих мастерских на улицу, еврейский квартал совершенно провонял… греки ненавидят всех евреев, как плохих, так и хороших». Ну, скажем, если бы недоброжелательство православных греков только на этом бы и основывалось, то что проще: евреям-дубильщикам предписать сменить занятие (стать всем, к примеру, поэтами), квартал проветрить, чтоб и духу не осталось, и все заживут как братья. Правда, сафьян на сапожки придется покупать за границей и кожу на куртки тоже, а импортный товар стоит куда дороже. Так что пришлось терпеть евреев-дубильщиков, их же и ругать, а заодно и всех остальных. В этом эпизоде содержится одна важная для нашего повествования деталь: если занятие полезное и нужное, но малоприятное и не слишком уважаемое и заниматься им никто не хочет, пусть им занимаются чужаки. А евреи, увы, повсюду были чужаками.
Некий египетский автор, описывая евреев, указывал, что вот-де были у них пророки и мудрецы, но Аллах наказал их за злонравие, и среди них теперь можно найти «только красильщиков, дубильщиков, кровопускателей, мясников и медников». Уточним, что к «кровопускателям» — средневековым врачевателям — приходилось обращаться тем же магометанам (не к пророкам же с мудрецами ходить по поводу болезни), а сафьян и другие тонко выделанные кожи были долгое время важными предметами египетского экспорта. Производили же их… (см. выше).
Горские евреи занимались выделкой кож еще в прошлом веке. К примеру, русский путешественник, описывая еврейский аул по соседству с кумыкским, подчеркнул, что живут в общем-то мирно, но между аулами есть обширное пустое пространство, где мокнут кожи, «и это такая граница, через которую не перейдешь, поскольку задохнешься». Может быть, это приводило к тому, что кожемяка относился к числу лиц малоуважаемых профессий. Что на мусульманском Востоке почти автоматически передавало эту профессию в руки неполноправных иноверцев.
К тому же для выделки особо тонких сортов кож требуется (при неразвитой химической промышленности) куриный помет. Евреи-кожемяки собирали его, за что и получили дружелюбное прозвище «тавук-пох» — по-азербайджански почти дословно: «куриный помет».
(Не будем удивляться: в Европе очень уважаемой профессией было ремесло чулочника, товар, производимый им, был дорог и народу недоступен; народ ходил в онучах. Так вот — у каждого дома чулочника стояла кадка с человеческой, простите, мочой, крайне необходимой при средневековом производстве такого дворянского товара, как чулки. И зайти в квартал чулочников можно было, лишь сильно зажав нос. Но господа в этот квартал не ходили, а чулки — в тот период исключительно мужскую одежду — покупали в лавках далеко за пределами квартала.)
Половину, наверное, кожевников в Белоруссии и на Украине тоже составляли евреи. К примеру, незабвенный Лазарь Моисеевич Каганович получил специальность кожевника-дубильщика.
На чем, кстати, его образование и завершилось…
Купферман, он же Келайчиев
Да не подумает читатель, что речь идет о разыскиваемом террористе или уголовном авторитете: «…Органами внутренних дел разыскивается особо опасный преступник Купферман, он же Келайчиев…» И не поймешь, то ли террорист Купферман скрывается под фамилией скромного служащего Келайчиева, то ли уголовник Келайчиев заметает следы в образе дантиста Купфермана.
Никто никого за себя не выдает. Речь идет даже не об одном человеке (хотя его еще можно звать, к примеру, Исай-мисгар, если дело идет о локальном бухарском варианте). Речь идет о людях одной и той же профессии и, казенным языком говоря, лицах одной и той же — еврейской — национальности.
