Лев Минц - Блистательный Химьяр и плиссировка юбок
Но в Люксембурге населения-то тысяч четыреста, так что тысяча (а тем более — тысяча двести) человек — величина вполне заметная. Как говорится, маленькая страна — и евреев мало. Исключение тут одно: Израиль. Страна маленькая, а евреев много, и при этом они даже составляют подавляющее большинство. Но Израиль даже в самых скромных своих границах все равно в десять раз больше Люксембурга (наверное, какой-нибудь люксембургский еврей, побывав на исторической родине, с восторгом рассказывает близким и друзьям об израильских просторах: «Три часа едешь — и все одна страна!»). Так что для жителя Великого Герцогства Люксембург тысяча двести евреев представляется величиной не только не малой, но для отдельных антисемитов (а чего им там не быть — вон даже в Израиле, говорят, и то есть), наверное, даже и великоватой.
Впрочем, в список стран, отмеченных пылким антисемитизмом, Великое Герцогство не внесено.
Далее можно рассказывать по общеевропейскому образцу: евреи появляются в местных хрониках в XIII веке, о чем свидетельствуют древняя синагога и кладбище; во время чумы века следующего имел место погром, во время которого одних убили, а остальных из страны изгнали. К началу XV столетия в Люксембурге оставалось всего 2 (прописью: две!) еврейские семьи. Зато в XVI веке там поселились мар-раны. Понятно, что с Пиренейского полуострова, где, понятно, приняли католичество. Менее понятно, почему они в католичестве и остались в Люксембурге.
Понемногу какое-то число евреев (не марранов, а евреев как таковых и к тому же ашкеназов) в стране подкопилось, но в 1530 году их опять из страны изгнали. И до конца XVIII века никаких евреев, кроме марранов (впрочем, при их верности католической церкви на территории Люксембурга даже и не знаю, можем ли мы их так называть; к тому же они поголовно были испанскими дворянами — идальгос), в стране не осталось. Но тут нахлынули иудеи из Лотарингии. То ли надоело властям их изгонять (все равно снова проберутся!), то ли оттого, что на герцогство наложила руку Франция, но пребывание их стало узаконенным, да так и осталось на грядущие времена. Община стала крупной: аж 75 душ. А в начале XX века за счет переселения евреев из Германии — 1171 человек, и число это почти утроилось, когда в соседней Германии пришел к власти Гитлер. Естественно, что впоследствии Люксембург оказался оккупированным, а так как, с немецкой точки зрения, его населяют немцы, то он стал просто частью Германии.
Но дело в том, что сами люксембуржцы считают себя отдельным народом с много большей серьезностью, чем жители, скажем, Полтавы. И на гербе их написано: «Mir bliewen wolen wat mir zan!», что значит: «Мы хотим оставаться теми, кто мы есть». И на литературный немецкий это похоже не больше, чем «Ще не вмерла Украина» смахивает на «Боже, царя храни».
А потому все немецкие распоряжения встречались саботажем, больше похожим на действия голландцев или датчан, нежели на дисциплину подданных Третьего Рейха. Большинству евреев, разумеется, помогли бежать в неоккупированную еще Францию. Но 700 человек немцы все же арестовали, и выжило из них всего 35. После войны герцогское правительство помогло восстановить жизнь еврейской общины.
И все же… Кем же все-таки считать марранов? Так вот: в изданной правительством книге о Люксембурге говорится, что город превратил «в самую неприступную в Европе крепость» (почти как Гибралтар!) испанский еврей — военный инженер де Трайбак, «…предки которого смогли вернуться к вере отцов на земле Люксембурга». Дворянство же (с частицей «де» и сопутствующими ей привилегиями) подтвердил сам великий герцог.
Франсуа Саадун и Анри Хафиз
Во Франции крупнейшая еврейская община в Европе и одна из крупнейших в мире. Однако это не значит вовсе, что состоит она из французских евреев. На первый взгляд, довольно странное утверждение. А из кого тогда она, простите, состоит? Если с точки зрения юридической, то, конечно же, из французских евреев, граждан Франции. Плюс еще некоторое количество наших бывших сограждан еврейской национальности, где только не обретающихся, какого-то количества израильтян, отслуживших в армии и отправившихся погулять-подзаработать по белу свету, да, скажем, скольких-то американских евреев-туристов (последние, впрочем, не лезут ни в какие чужие гражданства: им и своего хватает).
А исторически мы можем выделить три компонента во французском еврействе. Во-первых, тех, чьи предки издавна, со Средних веков, жили во Франции: то изгонялись, то переселялись, но уж давно ассимилировались — кроме религии! — во французском обществе. И декреты Великой французской революции о равноправии граждан относились именно к ним. И из них созывал Наполеон Великий Синедрион, где евреи клялись в верности Франции. Среди наиболее известных фамилий, типичных для французского еврейства, стоит назвать такие, как Кремье (был министром юстиции в XIX веке), Астрюк, Мендес, Мендес-Франс (премьер-министр уже после войны). Поскольку во Франции нашли убежище марраны из Испании и Португалии, а произошло это в XVI веке, их тоже можно отнести к исконно французским евреям, но фамилии у них, естественно, пиренейские: Перейра, да Сильва и т. д. (У Вольтера, кстати, евреев недолюбливавшего и часто о них писавшего, всех отрицательных героев-евреев зовут как-нибудь вроде да Сильвы и д’Акосты.) Есть во Франции еще одна маленькая группка евреев, обычно не очень известная: так называемые «папские евреи» Авиньона. Во время известного в истории «авиньонского пленения» Папы Римского — а держал там Папу, и не одного его, французский король — местные евреи оказали римскому первосвященнику уважение и помощь, а он за это, уже освободившись и возвращаясь в Рим, официально обещал им защиту и покровительство. О чем они из века в век получали документы из Рима. Вы будете удивлены, но даже во время оккупации эти документы спасли их от фашистов и вишистской полиции. С точки зрения имен и фамилий, они от других французских евреев не отличаются.
Но все вместе исконно французские евреи составляют лишь небольшой процент в общине Франции. Ибо с присоединением Эльзаса оттуда хлынули на территорию собственно Франции евреи, говорившие на идише. И основные антисемитские выпады во французской литературе и публицистике направлены были против этих «немецких евреев». (Капитан Дрейфус, кстати, был одним из них.) Судя по всему, в позапрошлом веке они так допекли французских антисемитов, что те, проклиная этих «немецких пришельцев», утверждали, что среди французских евреев очень много порядочных людей. Представляете, что нужно сделать, чтобы антисемит такое сказал!
Они, эти евреи, составили бы большинство в общине, да новый поток принес в эту симпатичную страну выходцев из великих стран Пейл и Литэ (Польши и Литвы, а точнее — из Российской империи и австрийской Галиции). Вот их-то во французской общине большинство. Потому особо об их фамилиях и говорить-то незачем: Гинзбурги как Гинзбурги, Шварцы как Шварцы, а также Гиршбергеры (последние, впрочем, могут читаться как Иршберже). Имена теперь все больше франкозвучащие: Андрэ Глюксман (с ударением на последнем слоге), Леон Блюм (предвоенный премьер-министр) и все такое прочее.
Но и эта картина оказалась слишком простой, когда после обретения независимости североафриканскими колониями из этих свободных арабских стран рванулся во Францию протуберанец местных евреев. Им-то от победы арабского дела ждать ничего хорошего не приходилось. Вдобавок они отлично владели французским, за время колониализма прекрасно европеизировались, были очень неглупы в делах, а также поголовно все имели французское гражданство. Фамилии у них восточные, примерно такие же, как у алжирцев и марокканцев-мусульман, зато имена — французские. Чем и могут они легко отличаться от арабов.
Вот фамилии трех врачей, списанные мною на улицах Ниццы: Франсуа Саадун, Мишель Леви (ну тут и так все ясно) и Раймон Бушараа.
И Ломброзо тоже
Еще в 80-е годы XVI века города Ливорно не существовало: была приморская деревушка в области Тоскана. Расположена она была в месте удобном, чтобы стать портом. Тосканой правили тогда герцоги из дома Медичи, рода весьма заметного в итальянской и европейской истории. Единой Италии не существовало, и для тосканских герцогов Венеция была столь же чужим и опасным конкурентом, как любое другое зарубежное государство. Поэтому Медичи решили основать на месте деревни крупный портовый город.
Медичи были добрыми католиками, но при этом, если так можно выразиться, весьма знающими свое дело правителями. И потому приняли в 1583 году верное решение: пригласить поселиться в Ливорно евреев, причем не венецианских евреев, которых Шекспир обессмертил в образе Шейлока — ох, не каждое бессмертие желанно! — а марранов, весьма сведущих в средиземноморской торговле, имеющих надежные связи с Амстердамом, Турцией и всем Востоком. Марраны, сполна хлебнувшие лиха в Испании, очевидно, рассудил мудрый Медичи, с благодарностью отнесутся к государству, где жизнь их будет отличаться от прежней в лучшую сторону. И с 90-х годов XVI века еврейская община Ливорно получила широкие права: самоуправление, автономный суд, сбор налогов (со своих). Тут не было гетто, не требовалось носить отличительную одежду — ну просто, как сказали бы в СССР, коммунизм! Но, к счастью, тогда такого слова не знали, хотя и понимали, что в Ливорно — хорошая жизнь (в рамках позднего Средневековья, естественно). Лет через сто Ливорно был объявлен вольным портом, что еще больше укрепило позиции еврейской общины.
