Сергей Дмитриев - Грибоедов. Тайны смерти Вазир-Мухтара
В донесении Грибоедов, как заправский разведчик, подробно описал весь персидский лагерь "с ободрительным впечатлением, что неприятель войны не хочет, она ему тягостна и страшна", он рассказал о своих попытках увлечь на свою сторону некоторых персидских военачальников и курдов, которые были в конвое поэта и просили, "чтобы русский главноначальствующий написал доброе слово их хану, и они тотчас перейдут все к нам". В итоге поэт, проанализировав сложившуюся ситуацию, сделал весьма важный вывод, во многом определивший дальнейший ход событий: "Тогда только, когда падет Эривань и персияне увидят себя угрожаемыми в столице Адзербидзама (Тавризе — столице Южного Азербайджана, находившегося под управлением Аббас-Мирзы. — С.М.), можно, кажется, ожидать заключения мира на условиях, которые мы нынче им предлагаем".
Советы Грибоедова возымели действие: 1 октября русские войска взяли Эривань, а 4 октября отряд князя Г. И. Эрнстова, в котором был и Грибоедов, переправился через Аракс и направился к Тавризу, который пал 13 октября. Позже прекрасно осведомлённый Д.А. Смирнов совершенно справедливо писал о Грибоедове: "Он беспрестанно старался приводить в действие главную пружину дела — "не уважать неприятеля, который того не стоит". Движения к Аббас-Абаду, даже к самой Эривани, были следствием личных самых убедительных настояний Грибоедова. Во время этой войны явились во всем блеске его огромные дарования, вполне обработанные многосторонней правильной образованностью, его дипломатический такт и ловкость, его способность к труду, огромному, сложному и требующему больших соображений". Смирнов пришел к выводу, который доказывает, какого триумфа добился молодой дипломат на своем сложном поприще: "Жаль, а так всегда делается, что слава принадлежит не главному, а старшему… Превосходно знавший персидский быт и самый дух народа и даже самую местность, друг Аббас-Мирзы, Грибоедов был правою рукою Паскевича… Все движения к Аббас-Абаду, Эчмиадзину и даже к самой Эривани были подвигнуты решительностью Грибоедова, который беспрестанно, так сказать, толкал вперед Паскевича, не знавшего ни персиян, ни местности… Эривань была взята и Паскевич получил титло Эриванского".
С 6 ноября 1827 г. в Дей-Каргане, недалеко от Тавриза, возобновились переговоры с персидской стороной, в которых самую заметную роль опять сыграл Грибоедов. Сохранились 4 написанные им записки, в том числе "Наставление" о том, как вести переговоры в Туркманчае, которые фактически являлись руководством к действию всех участников переговоров и блестяще демонстрировали знания Грибоедовым всех тонкостей психологии и хитрости персидских правителей и дипломатов. Показательно, что упомянутое выше "Наставление" было подписано Паскевичем и адресовано самому его автору — "коллежскому советнику Грибоедову".
Хотя переговоры с персами несколько раз прерывались, они всё-таки увенчались беспрецедентным дипломатическим успехом, когда в ночь с 9 на 10 февраля 1828 г. в селении Туркманчай был подписан мирный договор между Россией и Персией. По этому договору к России были присоединены Эриванское и Нахичеванское ханства, персидское правительство обязывалось уплатить России десять куруров (двадцать миллионов рублей серебром) до 1 января 1830 г. Кроме того, предусматривалось значительное улучшение условий торговли русских купцов в Персии, судоходства России в Каспийском море, налагался запрет на персидский военный флот в этом море.
Заключение мира в Туркманчае 10 февраля 1828 г. Гравюра XIX века. Второй справа — А. С. Грибоедов
Грибоедов, по существу, являлся одним из авторов договора. Только благодаря его настойчивости в него была включена роковая для последующей судьбы поэта XIII статья о беспрепятственном освобождении и возвращении на родину как военнопленных, так и "подданных обоих правительств", попавших когда-либо в плен. Все они должны были быть освобождены и возвращены в течение четырех месяцев с необходимыми "жизненными припасами и прочими потребностями", обе державы имели "неограниченное право требовать" пленных "во всякое время" и "возвращать их взаимно по мере того, как они будут оказываться или когда поступят о них требования". Уступки эти были сделаны персами против воли, и сквозь любезности в восточном стиле явно проглядывалось их нетерпеливое желание отомстить и взять назад всё потерянное. Грибоедов, справедливо гордясь успехом, не скрывал своих опасений этой мести и, быть может, скорого возобновления войны.
Завоевание Кавказа. 1800–1864 гг. Карта
Однако момент триумфа был весьма ярким и бесспорным. Паскович, посылая в Петербург Грибоедова с вестью о мире, не мог выбрать лучшего претендента. Он прямо признавался в своем донесении в столицу, что Грибоедов в ходе "мирных переговоров оказал в дипломатических сношениях особенное искусство, и я считаю себя обязанным некоторым мыслям им представленным и основанным на познании характера министерства персидского, успешному окончанию этот важнейшего дела". Непосредственно Николаю I Паскевич докладывал о дипломате: "Я осмеливаюсь рекомендовать его, как человека, который был для меня по политическим делам весьма полезен. Ему обязан я мыслью не приступать к заключению трактата прежде получения вперед части денег; и последствия доказали, что без сего долго бы мы не достигли в деле сем желаемого успеха".
ПЕТЕРБУРГСКАЯ ПЕРЕДЫШКА14 марта поэт прибыл в Петербурге мирным договором, и, как писали "Санкт-Петербургские ведомости", "немедленно за сим 201 пушечный выстрел в крепости возвестил столице о сем благополучном событии, — плоде достославных воинских подвигов и дипломатических переговоров, равно обильных блестящими последствиями…" (заметим, что в 1815 г. окончательную победу над Наполеоном праздновали только 100 залпами, первую победу в период его царствования новый император хотел отпраздновать с особым пафосом). По свидетельству Вяземского, государь, заждавшись посланца, "собирался даже послать к нему навстречу", чтобы узнать причину задержки. Поэт был принят Николаем I, который поздравил его с чином статского советника, наградил орденом Анны 2-й степени с алмазами и четырьмя тысячами червонцев. Позже Грибоедов был награжден также медалью "За Персидскую войну". "Для меня это, — писал он, — во 100 раз дороже Анны".
Не будет преувеличением сказать, что ни до этих дней, ни после никто из русских поэтов не удостаивался такой высокой чести за свои подвиги и достижения, тем более выраженной самим императором, как это произошло с Грибоедовым. Слава, известность, благосостояние стали заслуженной наградой поэту, хотя причиной этой награды были не его творения, а служебная деятельность. Русская история знает слишком много примеров того, как представители поэтического цеха России, находясь в прямой или скрытной оппозиции к императорской власти, часто не только не помогали ей в делах праведных, но и порой активно мешали. Грибоедов же, несмотря на все его сложные взаимоотношения с начальством и свои идеологические воззрения, служил Родине самозабвенно и без компромиссов, часто в ущерб своему поэтическому творчеству. Не будем забывать, что, по сути, его подвиг можно назвать военным, ведь проявил он себя во всем блеске именно в лихие военные годы, не раз рискуя своей жизнью. И если мы представим невозможное, что Грибоедов вообще не написал своей бессмертной комедии, то одних его заслуг на "персидском фронте" было бы достаточно, чтобы он вошел в историю России в качестве выдающегося дипломата.
Между тем в оценке русских поэтов ещё в дореволюционные, а потом и в советские времена установились довольно странные штампы: чем оппозиционнее и крамольнее был поэт, чем больше он тяготился своими обязанностями на государевой службе, тем он был якобы талантливей и ближе к народу. Это мнение с особенной откровенностью выразил известный публицист Н.П. Огарев: "Грибоедов, спасшись от ссылки посредством родственных связей, примкнул к правительству и на дипломатическом поприще наткнулся на случайную гибель. Но талант его и без того уже был погибшим: он высказал в "Горе от ума" все, что у него было на сердце, а дальше он ничего не мог развить в себе самом, именно потому, что он примкнул к правительству, этому гробу русских талантов и русской доблести". А ведь на самом деле получилось как раз наоборот: поэт проявил примеры доблести и таланта именно на государевой службе, и не его вина, что из-за своей загруженности делами он вынужден был отодвигать в сторону поэтические занятия. Неужели вообще написанная кем-либо поэма или сборник стихов с "революционными настроениями" могут перевесить на весах истории многолетнюю успешную службу, а тем более реальные подвиги на военном или политическом поприще во славу и процветание России и народов, её населяющих? И как же несуразно звучали еще совсем недавно высказывания советских литературоведов, которые не раз заявляли, что Грибоедову, изменившему идеалам декабризма, надо было не идти на службу, а уйти в отставку, не заниматься утопиями в духе проекта "Российской Закавказской компании", а "застыть в горестном молчании". Такую же тенденциозную оценку можно разглядеть и в романе Ю. Тынянова "Смерть Вазир-Мухтара".
