Инна Соболева - Принцессы немецкие – судьбы русские
Понятовского под конвоем привели в кабинет великого князя. Сам Станислав Август так вспоминал об этой встрече в своих «Записках»:
«Не безумец ли ты, что ты до сих пор не доверился мне!» – воскликнул великий князь. Смеясь, он объяснил, что даже не думает о ревности, что предосторожности, предпринятые вокруг Ораниенбаумского дворца, существуют лишь для обеспечения его личной безопасности. В ответ Понятовский (как-никак он – дипломат) похвалил организацию охраны дворца, чем доставил Петру искреннее удовольствие. Тот с лукавой улыбкой заявил: «Так как мы теперь друзья, здесь не хватает еще кое-кого». С этими словами, – вспоминает Понятовский, – он идет в комнату своей жены, вытаскивает ее из постели, не дает ей времени надеть чулки и ботинки, позволяет только накинуть капот, без юбки, в этом виде приводит ее к нам и говорит ей, указывая на меня: «Вот он, надеюсь, что теперь мною довольны»… Я часто бывал в Ораниенбауме, я приезжал вечером, поднимался по потайной лестнице, ведшей в комнату великой княгини, там были великий князь и его любовница; мы ужинали вместе, затем великий князь уводил свою любовницу и говорил нам: Теперь, дети мои, я вам больше не нужен . Я оставался, сколько хотел.
Но когда Екатерину начали подозревать в том, что она вместе с Бестужевым и Апраксиным участвовала в заговоре в пользу Фридриха Прусского, Понятовский, опасаясь, что и его как иностранца, зная о его близости с великой княгиней, обвинят в антироссийских действиях, воспользовался возможностью уехать из России и переждать грозу в безопасном месте. Он любил Екатерину и хорошо ее знал. Но не настолько, чтобы понять: такой слабости она не простит. Он так и не поймет, или сделает вид, что не понимает (никто ведь не захочет признаваться в собственной трусости), что заставило ее отказаться от их великой любви. Узнав о том, что его возлюбленная захватила трон, он будет бомбардировать ее письмами, умолять о встрече. Она – не согласится. И вовсе не потому (вернее, не только потому), что рядом с нею уже другой, не такой тонкий, умный, элегантный, зато куда более смелый и надежный, – Григорий Орлов. Просто предательство убило любовь…
Она отвечает на его мольбы уклончиво, но достаточно ясно:
Прошу вас не спешить с приездом сюда, ибо ваше пребывание здесь в нынешних обстоятельствах было бы опасным для вас и весьма вредным для меня. Революция, совершающаяся в мою пользу, — поразительна; единодушие, с каким все оказывают мне поддержку, – невероятно; я завалена делами и не в силах дать вам полный отчет. Всю мою жизнь я буду стремиться быть полезной вами вашей высокочтимой семье, но все здесь сейчас находится в состоянии критическом, происходят вещи, важные необычайно; я не спала три ночи и за четыре дня ела два раза. Прощайте, всего вам доброго. Екатерина.
Как блистательно она владеет словом! В этом коротком письме главное – подтекст. Она пишет: «…ваше пребывание здесь… было бы опасным для вас». На самом деле намекает: я знаю, почему вы в трудную для меня минуту покинули Россию, меня не обманешь: вы боялись за себя. Понятовский объяснял свой отъезд политическими обстоятельствами, которые и на самом деле существовали, но которые он вполне мог преодолеть. А это: «Все мне оказывают поддержку»? За этим – снова упрек: все, но не вы, самый близкий человек. Он будто не понимает. И снова и снова молит о встрече.
Она отвечает коротко:
Не могу скрывать от вас истины: я тысячу раз рискую, поддерживая эту переписку… С меня не спускают глаз, и я не могу давать повода для подозрений — следует соответствовать. Я не могу вам писать, будьте выдержаннее. Рассказывать о всех здешних секретах было бы нескромностью — словом, я решительно не могу. Не тревожьтесь, я позабочусь о вашей семье.
В этом письме – снова подтекст. Она подчеркивает (но как деликатно!), что понимает: он так жаждет встречи, так взволнованно напоминает об их любви не потому, что продолжает так же страстно любить ее, а потому, что она стала императрицей и от нее теперь зависит благополучие его семьи. Она лишь частично права: судьба семьи его, разумеется, беспокоит, но любит он ее по-прежнему. Что же касается ее утверждения, что она рискует, продолжая с ним переписываться, он тоже должен понять: теперь ради него она рисковать не намерена, а когда-то… Он-то знает, как она рисковала! Он не хочет понять, что прошлое ушло навсегда. Он надеется: любовь вернется. Даже после того, как прочитал в ее «отчете» о перевороте: «Орлов всюду следовал за мной и делал тысячу безумств; его страсть ко мне была публична».
5 января 1763 года она пишет ему последнее письмо:
Отвечаю на ваше письмо от 8 декабря. Понять не могу, чем заслужила я упреки, которыми полны ваши письма. Мне кажется, я поддерживаю вас так старательно, как только могу (Екатерина имеет в виду свои усилия, дипломатические и финансовые, направленные на то, чтобы сделать Понятовского королем Польши. – И. С.).
Уже одно то, что я вам отвечаю, – не так уж мало. Я не должна была бы этого делать. Я не хочу и не могу лгать. Моя роль может быть сыграна только безукоризненно; от меня ждут чего-то сверхъестественного. Но завоеванный мною авторитет послужит поддержкой и вам.
Вы и ваша семья можете быть уверены в исключительно внимательном отношении с моей стороны и в моей дружбе, сопровождаемой всем уважением, какое только можно себе представить.
Легко можно представить и другое: каково было человеку любящему получить такое письмо – несомненное свидетельство разрыва. Он пишет в дневнике:
…Я дважды написал императрице: «не делайте меня королем, призовите меня к себе».
Две причины диктовали мне такие слова.
Первая – чувство, которое я все еще хранил в своем сердце. Вторая – убеждение в том, что я сумею больше сделать для моей родины, находясь вблизи императрицы, чем будучи королем здесь. Тщетно. Мои мольбы не были услышаны. Екатерина считала, что титул короля – достаточная награда.
Она действительно так считала. Разве это не истинная щедрость – расплачиваться за любовь короной? К тому же в Петербурге он ей абсолютно не нужен, а в Варшаве может пригодиться. Так, кстати, и вышло: он стал марионеткой в ее руках, помог России вместе с Австрией и Пруссией трижды разделить польское государство и тем самым его уничтожить. Он не желал этого, страдал, но не имел ни воли, ни реальной возможности противостоять могущественным соседям. Свое безволие, которое поляки расценивали и продолжают по сей день расценивать как предательство, он оправдывал любовью к величайшей из женщин.
Она до конца дней не желала его видеть. Хотя одна встреча все-таки состоялась. Екатерина была любезна, но холодна, как лед. После ее смерти ставший императором Павел Петрович проявил уважение к потерявшему государство, корону и отвергнутому своим народом последнему польскому королю: поселил бывшего возлюбленного матери в Петербурге, в роскошном Мраморном дворце. Но за этим широким жестом трудно было не увидеть намека: дворец Екатерина построила для Григория Орлова, занявшего в ее сердце место Станислава Августа. Теперь Станислав Август жил во дворце своего удачливого соперника. Еще один удар по самолюбию…
Станислав Август Понятовский на два года пережил свою царственную возлюбленную и успел написать воспоминания. О себе, о Польше, но главное – о ней.
Мне кажется, ее увлечение Григорием Орловым во многом объясняется тем, что он был полной противоположностью осторожному, изнеженному Понятовскому, в котором она разочаровалась. На Орлова она обратила внимание потому, что при дворе много говорили о его воинских подвигах (в сражении при Цорндорфе он был трижды ранен, но не покинул поле боя) и безумных выходках. Присмотрелась. Этот гигант с прекрасным, нежным лицом Аполлона нравился любой женщине. А она снова была одинока. Она только что с горечью поняла, что идеализировала бывшего возлюбленного (точно так же будет идеализировать и этого, и всех прочих – таков уж ее характер). И она – влюбилась. Между тем знаменитый историк, знаток той эпохи, Казимир Валишевский, писал о новом увлечении Екатерины:
Неумный и совершенно необразованный, он вен такой же образ жизни, что и все его товарищи по полку, но доводил его до крайности, проводя все свое время в игре, попойках и в ухаживании за первой встречной. Всегда готовый на ссору и на то, чтобы снести голову своему обидчику, – он не боялся пожертвовать жизнью, когда у него не было для расплаты другой монеты; смело ставил на карту все свое состояние, тем более что терять ему было нечего; всегда казался подвыпившим, даже в те минуты, когда случайно был трезв; горел неутомимой страстью ко всем наслаждениям; приключений шкал со страстью и жил в каком-то непрерывном безумии; таков был человек, входивший в жизнь будущей императрицы.
